Связь между Богом и Мелодией

Добро пожаловать в наше приключение! Перед нами пустой холст возможностей.

Куда бы вы хотели отправиться? Или, может быть, расскажете, какой мир вы хотели бы исследовать?

Вы - Миреида, высокая и статная дочь сыродела, прибывшая в город Ахеллон со своим отцом. Сегодня на главной площади проходит священный Праздник Выбора - избрание жрицы бога Гелиона, покровителя солнца и плодородия.

Вокруг толпятся люди, девушки в белых одеждах выстраиваются в круг. Что вы будете делать?

Миреида, крупная и колоритная дочь сыродела, вышагивала по шумным улицам Тарсикона, размахивая корзиной с сырами. Сегодня, как назло, проходил Праздник Выбора жрицы Аполлиона, бога солнца и урожая, чьё чувство юмора явно проявлялось в его священном животном — облезлом павлине.

Отец нервно озирался, опасаясь, как бы его дочурка не попала в поле зрения богов.

Миреида, высокая и пышнотелая дочь известного сыродела Тарения, решительно прокладывала путь через запруженные народом улицы Тарсикона. Её внушительная фигура заставляла прохожих почтительно отступать, что вызывало у девушки плохо скрываемую усмешку. В руках она несла корзину с отборными сырами, источавшими такой аромат, что даже местные собаки следовали за ней процессией, как за новоявленной богиней.

И надо же было такому случиться, что именно сегодня, в день их торгового визита, город праздновал выбор новой жрицы Эрсы – божества солнца, плодородия и, по иронии судьбы, покровителя сыроделов. Священный облезлый павлин, главный “судья” церемонии, должен был выбрать среди незамужних девушек города ту, что станет на пять лет земной супругой бога.

Отец Миреиды нервно теребил свою седеющую бороду, бросая встревоженные взгляды то на дочь, то на приближающуюся площадь, где уже собирались празднично одетые горожане и напыщенные жрецы в золотых одеяниях, которые, по мнению Миреиды, напоминали ряженых индюков.

Протиснувшись через толпу зевак, Миреида и её отец наконец добрались до торговых рядов — шумного лабиринта прилавков, запахов и криков торговцев, восхваляющих свой товар с усердием, достойным придворных поэтов. В отдалении уже маячила знакомая долговязая фигура Сиртана, который махал им рукой так энергично, словно отгонял невидимых мух. Преданный помощник отца Миреиды, несмотря на свою молодость, обладал деловой хваткой, которой позавидовал бы и опытный купец.

“Господин Тарений! Миреида! Сюда, сюда!” — Сиртан буквально подпрыгивал от нетерпения. “Я всё подготовил, как вы просили! Лучшее место в третьем ряду, рядом с торговцами оливками, но достаточно далеко от рыбного прилавка, чтобы запах не перебивал аромат наших сыров!”

Их торговое место представляло собой деревянный прилавок под полосатым навесом, украшенный вышитыми полотнами с изображением коров и коз — фирменным знаком их семейного дела. Сиртан с гордостью продемонстрировал специальную деревянную полку для выкладки различных сортов сыра, которую он соорудил собственноручно.

“Я уже заплатил городскому сборщику налогов,” — прошептал Сиртан, наклонившись к уху Тарения. “И добавил сверху, чтобы нас не беспокоили жрецы Эрсы со своими 'добровольными пожертвованиями'… хотя, боюсь, сегодня от них всё равно не отвертеться.”

Миреида закатила глаза и принялась выставлять сыры, аккуратно раскладывая их по сортам и размерам. Праздничная суета вокруг казалась ей глупой — особенно эти восторженные девицы, которые в надежде быть избранными павлином Эрсы натирали свои запястья специальными благовониями, рецепт которых, по слухам, был дарован самим богом.

Миреида, словно не замечая устремлённых на неё взглядов, продолжала ловко раскладывать сыры, но её тонкий слух не пропускал ни единого шепотка. Её длинные чёрные волосы, собранные в высокую сложную причёску и закреплённые искусно вырезанными деревянными гребнями (подарок отца на шестнадцатилетие), блестели в лучах солнца, словно вороново крыло. Её дерзкие чёрные глаза, похожие на спелые оливки, сверкали умом и едва скрываемым вызовом, а полные губы то и дело изгибались в лёгкой усмешке, когда она ловила на себе очередной восхищённый взгляд.

Жёлтая льняная туника, стянутая на талии тесьмой, не скрывала, а скорее подчёркивала её пышные формы, что вызывало явное одобрение мужской половины торгового ряда. Пожилой торговец оливками справа не мог сосредоточиться на своём товаре, постоянно роняя маслины. Юный подмастерье кузнеца напротив уже дважды обжёг пальцы, засмотревшись на стройные лодыжки Миреиды, мелькавшие в разрезе туники. Даже почтенный городской советник, проходивший мимо в сопровождении слуг, споткнулся о собственный посох, когда Миреида наклонилась, чтобы достать из корзины особенно ароматный круг сыра.

“Толстуха!” — фыркнула проходившая мимо горожанка средних лет, затянутая в такое узкое платье, что, казалось, она вот-вот лопнет по швам, как перезревший гранат. Её супруг, тощий седовласый мужчина с кислым выражением лица, тем не менее, не смог удержаться от того, чтобы бросить на Миреиду долгий, почти голодный взгляд, за что немедленно получил тычок локтем в рёбра.

“Да, я заметила, как ты смотришь! Может, тебе ещё и сыра её купить?” — прошипела женщина с такой яростью, что соседние торговцы невольно втянули головы в плечи.

Сиртан, заметив повышенное внимание к их прилавку, быстро сориентировался:

“Господа! Не проходите мимо! Лучшие сыры из долины Таренов! Попробуйте этот с травами — сам бог Эрса благословил наши стада! Гляньте, какой нежный, прямо как…” — тут он осёкся, поймав строгий взгляд Тарения, и поспешно добавил: “…как рассвет на горных вершинах!”

Миреида только хмыкнула, наблюдая за этой комедией. Её мало волновали пересуды городских кумушек или похотливые взгляды мужчин. Однако она не могла не заметить, что среди снующей туда-сюда толпы появились жрецы Эрсы в золотых одеяниях, ведущие того самого знаменитого павлина, укрывшегося от солнца под шёлковым балдахином, который несли четверо рабов.

Процессия жрецов приближалась к торговым рядам, привлекая всеобщее внимание. Под роскошным шёлковым балдахином, расшитым золотыми нитями, восседал на специальной позолоченной жердочке виновник торжества — священный павлин бога Эрсы. Миреида не могла не отметить, что “божественное создание” выглядело так, будто уже одной ногой стояло в загробном мире. Старая птица с потрёпанным хвостом, полуоблезшими перьями и мутным взглядом клевала носом, периодически встряхиваясь, когда один из младших жрецов осторожно тыкал её посохом.

— Смотрите, смотрите! Священный посланник Эрсы! — восторженно зашептались девушки, собравшиеся неподалёку.

— Интересно, кого выберет священная птица? — вопрошал пожилой торговец оливками, подмигивая Миреиде.

— Если он вообще доживёт до церемонии, — пробормотала себе под нос девушка, складывая руки на груди. — Бедную птицу, похоже, уже пора приносить в жертву, а не использовать для выбора невесты.

Тарений, услышав дерзкие слова дочери, побледнел и быстро огляделся по сторонам.

— Миреида! — прошипел он. — За такие слова можно оказаться в храмовой темнице! Придержи язык, дочь!

Сиртан, пытаясь разрядить ситуацию, неловко рассмеялся:

— Господин Тарений, не беспокойтесь, нас поглощает торговля! — он повернулся к проходящим мимо горожанам. — Попробуйте наш новый сыр с горными травами! Свежайший! Утром из долины привезли!

Миреида закатила глаза, но всё же занялась делом, нарезая небольшие кусочки сыра для дегустации. Однако её взгляд то и дело возвращался к павлину, который сейчас зевал, демонстрируя удивительно розовую пасть для такого древнего существа.

— Этот пернатый жених выглядит так, будто последнюю супругу выбирал ещё при дедушке нашего императора, — шепнула она Сиртану, который давился от смеха, пытаясь сохранить серьёзное выражение лица.

Между тем, главный жрец Эрсы, тучный мужчина с лысиной, обрамлённой венком из рыжих кудрей, поднял руки к небу и гулким голосом начал объявлять о начале церемонии, восхваляя милость бога солнца и плодородия, дарующего городу свою благосклонность через священный брак. Павлин в это время умудрился заснуть, склонив голову набок, что заставило младших жрецов нервно переглядываться.

Слова долетели до торгового ряда, вызвав волну шепотков и взволнованных взглядов. Миреида даже перестала нарезать сыр, замерев с ножом в руке.

— На главной площади так никого и не выбрали! — повторил запыхавшийся мальчишка, протиснувшийся между покупателями. — Павлин даже не трепыхнулся! Решили теперь город обойти!

Лицо Тарения приобрело цвет свежего творога, когда он осознал, что процессия движется прямо к торговым рядам.

— О, великий Эрса! — простонал он, хватаясь за сердце. — Только не это! Миреида, может, тебе лучше… спрятаться? За прилавком? Или в бочку с маслинами нырнуть?

Сиртан, не удержавшись, фыркнул:

— В бочку с маслинами? Господин Тарений, вы же понимаете, что Миреида там… хм… не поместится?

— Я никуда не собираюсь прятаться, — отрезала Миреида, грозно размахивая сырным ножом. — Я законная дочь сыродела Тарения, а не какая-нибудь воровка! И уж точно не собираюсь становиться жрицей какого-то бога только потому, что его престарелая птица случайно в мою сторону клювом ткнёт.

Вокруг их прилавка начала собираться толпа — не столько желающих купить сыр, сколько любопытных, надеющихся на представление. Женщины, особенно те, у кого были незамужние дочери, выглядели напряжёнными, но многие мужчины откровенно ухмылялись, глядя на статную красавицу за прилавком.

— Говорят, — прошептала пожилая торговка пряностями, — что если павлин в этот раз не выберет никого, верховный жрец лишится своего поста! Вот они и водят эту облезлую птицу по всему городу — боятся гнева императора!

Процессия жрецов медленно двигалась вдоль торговых рядов. Главный жрец, оставив предыдущее величественное спокойствие, теперь выглядел нервным: его лысина блестела от пота, а пальцы беспокойно теребили золотые кисточки на поясе. Младшие жрецы то и дело подталкивали дремлющего павлина, пытаясь придать ему хоть какой-то вид заинтересованности в происходящем.

— Смотрите! — воскликнул кто-то из толпы. — Павлин поднял голову! Кажется, он что-то почуял!

Действительно, старая птица внезапно встрепенулась, повернула голову и, словно почуяв что-то, начала принюхиваться, поворачивая шею в сторону сырной лавки.

Тарений издал звук, похожий одновременно на стон и молитву. Сиртан замер с открытым ртом. А Миреида недоверчиво наблюдала, как “божественный вестник” вдруг ожил и с неожиданной для его возраста энергией начал вертеть головой, пытаясь выбраться из-под балдахина.

Жрецы Эрсы, словно по команде, встрепенулись, их лица осветились надеждой. Процессия, ещё мгновение назад двигавшаяся со скоростью престарелой черепахи, внезапно рванула к сырному прилавку с прытью олимпийских бегунов. Золотые одежды развевались, священные амулеты позвякивали, а сандалии поднимали облачка пыли.

— Чудо! Знамение Эрсы! Павлин пробудился! — восторженно возвестил главный жрец, мгновенно забыв о своей нервозности. Капли пота на его лысине теперь выглядели как жемчужины божественной росы.

— Расступитесь, недостойные! Дайте дорогу посланнику бога! — кричали младшие жрецы, расталкивая зевак.

Рабы, несущие балдахин, едва поспевали за впавшими в экстаз служителями культа, а павлин, казалось, помолодел на десяток лет — он возбуждённо хлопал крыльями и вытягивал шею, уставившись прямо на прилавок Тарения.

— О нет, только не это… — прошептал сыродел, инстинктивно выставляя руку перед дочерью.

— Владелец этой лавки! — торжественно провозгласил главный жрец, останавливаясь прямо перед ними. — Ты благословлен вниманием самого Эрсы!

Миреида в замешательстве отступила на шаг, но уткнулась спиной в стену.

— Должно быть, ошибка, почтенный, — попытался вмешаться Тарений. — Мы всего лишь простые торговцы из долины, приехали на рынок с сырами…

— Сыры? — воскликнул один из младших жрецов, глаза которого внезапно расширились от понимания. Он склонился к уху главного жреца и что-то быстро зашептал.

Главный жрец просиял ещё больше:

— Конечно! Сыр! Молоко! Плодородие! Всё сходится! — он повернулся к толпе. — Граждане Тарсикона! Эрса указал нам путь через своего священного посланника! Он привёл нас к дарам земли, символам плодородия!

Тем временем павлин, окончательно пробудившись от спячки, начал отчаянно рваться с жёрдочки, его взгляд был устремлён не на девушку, а на круги ароматного сыра, разложенные на прилавке.

— Э-э, почтенные жрецы, — осторожно заметил Сиртан, которого ситуация явно начинала забавлять. — По-моему, вашу птицу интересует скорее наш товар, чем…

Его слова потонули в восторженных возгласах толпы, когда один из рабов, не удержав равновесия, накренил балдахин, и павлин, воспользовавшись моментом, слетел со своей жёрдочки прямо на прилавок, где немедленно вцепился клювом в ближайший круг сыра.

— О боги! — простонали одновременно Сиртан и Тарений, глядя на священную птицу, которая с энтузиазмом молодого ягнёнка терзала клювом дорогой горный сыр, выдержанный в кедровых бочках.

— Кыш! — воскликнула Миреида, инстинктивно замахнувшись полотенцем, но тут же осеклась, встретившись взглядом с главным жрецом, чьи глаза пылали таким священным огнём, что казалось, сейчас подпалят его рыжие брови.

Толпа ахнула в едином порыве. Наступила такая тишина, что было слышно, как павлин чавкает, наслаждаясь редким деликатесом. Где-то вдалеке испуганно заплакал ребёнок.

— Она… она пыталась прогнать… священную птицу? — прошептал кто-то из зевак со смесью ужаса и восхищения.

Главный жрец Эрсы, казалось, на мгновение превратился в статую, лишь его ноздри раздувались, как у разъярённого быка. Затем, медленно подняв руки к небу, он произнёс голосом, дрожащим от сдерживаемого возмущения:

— Великий Эрса! Ты видишь это кощунство? Ты, даровавший нам свет и тепло, ты, благословляющий наши поля и стада, стал свидетелем неслыханной дерзости!

Тарений, белый как молоко его коз, рухнул на колени:

— Помилуйте, достопочтенный! Моя дочь не хотела оскорбить божественного посланника! Она просто… просто заботится о товаре! Мы простые сыроделы, мы чтим Эрсу, каждое утро возносим молитвы…

— Молчи, торговец! — оборвал его жрец, театрально взмахнув рукавом своей золотой мантии. — Не тебе толковать знамения богов!

Миреида, вопреки всеобщему ожиданию, не выглядела испуганной. Её чёрные глаза метали молнии, а щёки покрылись румянцем негодования.

— Послушайте, уважаемый, — начала она, скрестив руки на груди. — Ваша птица портит наш товар. Если это “знамение”, то я бы предпочла, чтобы оно проявилось как-нибудь иначе. Может быть, Эрса просто проголодался в своих небесных чертогах и таким образом просит подношения?

Младшие жрецы, окружавшие своего предводителя, издали коллективный стон ужаса. Сиртан же, пытаясь скрыть улыбку, отвернулся, делая вид, что крайне заинтересован узором на ближайшей колонне.

Главный жрец открыл было рот для громоподобного ответа, когда павлин, насытившись сыром, внезапно повернулся и, самодовольно распушив то, что осталось от его хвоста, важно прошествовал по прилавку прямо к Миреиде. Остановившись перед ней, птица склонила голову набок, словно изучая девушку, а затем, к всеобщему изумлению, издала мелодичный курлыкающий звук и слегка поклонилась.

— Кто мы, чтобы спорить с волей Эрсы? — пробубнил рядом младший жрец, благоговейно складывая ладони. — Он выбрал!

Эти слова, произнесённые почти шёпотом, прокатились по рыночной площади подобно грому. Толпа охнула и расступилась, словно волны моря перед древним героем из легенд. Время, казалось, застыло: торговцы замерли с товаром в руках, покупатели с монетами, готовыми упасть с раскрытых ладоней, даже неугомонные дети притихли, чувствуя важность момента.

Главный жрец, чьё лицо прошло целую гамму выражений — от священного гнева до растерянности и, наконец, торжественного принятия, — медленно опустил руки и повернулся к толпе.

— Народ Тарсикона! — возгласил он голосом, который, кажется, заставил вибрировать стены ближайших зданий. — Свершилось предначертанное! Эрса указал на свою избранницу! Она, непокорная и прекрасная, как сама Весна, станет супругой бога на ближайшие пять лет!

Тарений, всё ещё стоявший на коленях, издал звук, похожий на предсмертный хрип загнанного оленя, и рухнул лицом в пыль. Сиртан, наконец перестав сдерживаться, разразился приступом кашля, подозрительно напоминающим смех.

Миреида же стояла не шелохнувшись, только её правая бровь взлетела вверх с такой скоростью, что едва не оторвалась от лица.

— Я? — произнесла она с интонацией, которая могла бы заморозить летний полдень. — Супруга бога? Из-за того, что его птица решила позавтракать нашим сыром? Вы в своём уме, почтенный?

Толпа снова ахнула, на этот раз так громко, что пара голубей, дремавших на карнизе соседнего здания, испуганно взлетела.

— Она оспаривает выбор Эрсы! — выдохнула какая-то женщина.

— Неслыханная дерзость! — поддержал её сосед.

— А характер-то какой! Как раз под стать богу! — хихикнула молодая торговка фруктами, получив за это суровый взгляд от старшей товарки.

Главный жрец, однако, не выглядел оскорблённым. Напротив, на его лице появилась благостная улыбка, словно он только что постиг величайшую мудрость мироздания.

— Дочь сыродела, — проговорил он с неожиданной мягкостью. — Не тебе решать, кого выбрал Эрса. Взгляни — его посланник не просто пробудился от спячки, он признал в тебе достойную! — жрец указал на павлина, который всё это время продолжал стоять перед Миреидой, периодически склоняя голову и издавая мелодичные звуки. — У тебя сильный дух, пылкое сердце и красота, достойная божественного союза. Разве не честь для смертной стать супругой Эрсы?

По толпе прокатился согласный гул одобрения, словно ветер по спелому пшеничному полю. Лица людей светились благоговением и затаённой завистью. Каждый в Тарсиконе знал: стать жрицей Эрсы — величайшая честь для любой девушки. После пяти лет служения бывшие жрицы становились самыми желанными невестами в империи. Богатейшие и знатнейшие семьи наперебой предлагали за них выкуп, считая, что благословение бога распространится и на их дом. Родня бывшей жрицы обретала уважение, влияние, а нередко и богатство.

— Какая удача! — вздохнула пожилая торговка, глядя на свою невзрачную дочь. — Говорят, последняя жрица вышла замуж за племянника самого императора!

— А её отец из обычного оливкового торговца превратился в главного поставщика двора! — поддакнул кто-то из толпы.

— Если бы она была рабыней, ей даровали бы свободу! — с благоговением добавил третий голос.

Тарений, придя в себя от обморока с помощью Сиртана, который обмахивал его куском ткани, услышав эти слова, встрепенулся и неуверенно посмотрел на дочь. В его глазах мелькнула искорка расчёта, быстро сменившаяся отеческой обеспокоенностью.

Миреида же стояла, скрестив руки на груди, и выражение её лица явно контрастировало с восторженными взглядами окружающих. Свободная и независимая, она всегда сама решала свою судьбу. С детства, унаследовав от матери не только красоту, но и твёрдость характера, она помогала отцу в его ремесле, развивая семейное дело. Её руки, сильные и ловкие, умели превращать простое молоко в восхитительные сыры, которые ценились во всей долине. Её ум, острый и практичный, придумывал новые рецепты и торговые стратегии.

Миреида любила свободу больше всего на свете — свободу создавать, работать, наслаждаться плодами своего труда. Мысль о том, чтобы провести пять лет взаперти в храме, выполняя непонятные ритуалы ради прихоти какого-то бога (который, судя по всему, обладал весьма сомнительным вкусом в выборе птиц-посредников), казалась ей абсурдной.

— Уважаемый жрец, — произнесла она, стараясь придать голосу спокойствие, — я ценю… э… внимание вашего бога. Но, боюсь, произошло недоразумение. Я не ищу божественного брака. У меня есть дело, которым я дорожу, и обязательства перед семьёй. Я не могу их оставить ради… — она запнулась, подбирая слова, — ради сомнительной чести быть заперто́й в храме на пять лет.

— Молчи, неразумная! Никто не оспаривает решение Эрсы! — голос главного жреца загремел над площадью, заставив торговцев вздрогнуть, а покупателей пригнуться, словно под порывом штормового ветра.

Глаза святого человека вновь полыхнули священным огнём, хотя он явно сдерживал свой гнев. Его лысина покраснела, а рыжие кудри по бокам головы, казалось, зашевелились, как пламя.

— Это не только великая честь, но и благословение для нашей империи. Эрса наделяет благодатью свою супругу, а та в свою очередь хранит и бережет нашу империю!

Толпа благоговейно склонила головы, многие начали шептать молитвы. Даже торговцы, обычно скептически относящиеся ко всему, что могло помешать торговле, выглядели впечатлёнными.

— Без благословения Эрсы наши посевы засохнут! — выкрикнул кто-то.

— А наши дети будут болеть! — подхватила женщина с младенцем на руках.

— Враги нападут на наши границы! — поддержал бывший солдат, опираясь на костыль.

Тарений, окончательно пришедший в себя, теперь стоял рядом с дочерью, его лицо представляло собой поле битвы противоречивых эмоций: с одной стороны — отеческая тревога, с другой — почти осязаемое осознание возможных выгод от такого поворота судьбы.

— Миреида, доченька, — прошептал он, наклонившись к её уху. — Может быть, это действительно… судьба? Воля богов?

Сиртан за спиной Тарения делал большие глаза и незаметно для остальных качал головой, выражая солидарность с позицией девушки.

Миреида же, вопреки ожиданию, не выглядела устрашённой. Её чёрные глаза сверкали ещё ярче, чем обычно, а осанка стала ещё горделивее.

— Позвольте мне понять, почтенный, — произнесла она, делая шаг вперёд. — Вы утверждаете, что если я не пойду в храм, то вся империя будет обречена на засуху, болезни и войны? Не слишком ли большая ответственность для одной девушки, которую ваша птица выбрала, очевидно, лишь из-за любви к сыру?

Павлин, словно в подтверждение её слов, издал звук, удивительно похожий на смех, и снова потянулся к ближайшему куску сыра.

— Забирайте избранницу в храм! — прогремел жрец, чьё лицо приобрело такой оттенок багрового, что казалось, он вот-вот воспламенится от собственного гнева.

Терпение святого человека лопнуло, как перезрелый гранат под солнцем Тарсикона. Он резко взмахнул рукой, и четверо дюжих храмовых стражников, облачённых в церемониальные доспехи с символом солнца на нагрудниках, тут же шагнули вперёд из-за спин младших жрецов.

Толпа заволновалась, разделившись на тех, кто одобрительно кивал, и тех, кто с тревогой наблюдал за происходящим. Некоторые матери поспешно прикрыли глаза своим детям, другие же, напротив, приподнимали малышей повыше, чтобы те лучше видели историческое событие.

— Нет! — вскричал Тарений, инстинктивно заслоняя дочь. — Вы не можете просто… просто забрать её! Она моя единственная дочь! Моя помощница!

Сиртан, отбросив наконец свою обычную осторожность, встал рядом с хозяином:

— Это… это произвол! Даже в священных текстах Эрсы сказано, что жрица должна идти добровольно!

Храмовые стражники неумолимо приближались к прилавку, их лица были бесстрастны, как у каменных изваяний. Главный жрец усмехнулся:

— Мальчишка, не тебе толковать священные тексты! В них говорится, что избранница Эрсы не может отвергнуть его выбор — это святотатство, караемое гневом богов!

Миреида, видя приближающихся стражников, почувствовала, как её сердце забилось быстрее. Но это был не страх — это был гнев. Чистый, обжигающий гнев, от которого её щёки запылали, а руки непроизвольно сжались в кулаки.

— Не смейте прикасаться ко мне! — голос девушки прозвучал неожиданно громко и твёрдо. — Я свободная гражданка империи! У вас нет права…

Её слова оборвались, когда один из стражников схватил её за руку. В тот же миг павлин, всё ещё стоявший на прилавке, внезапно раскрыл то, что осталось от его хвоста, и издал пронзительный крик, настолько громкий и неожиданный, что стражник от неожиданности отпустил руку Миреиды.

— Будьте почтительны с избранницей! — рявкнул жрец, его голос перекрыл даже крик павлина. — Она теперь воплощение воли Эрсы на земле!

Храмовые стражники, устыдившись своей грубости, поклонились, но не отступили. Теперь они окружили Миреиду плотным кольцом, не прикасаясь к ней, но и не оставляя путей к отступлению. Их лица оставались бесстрастными, как у статуй, а глаза смотрели сквозь девушку, словно она уже перестала быть простой смертной и превратилась в священный сосуд.

— Я не пойду! Вы не имеете права! — голос Миреиды тонул в нарастающем гуле толпы. Некоторые женщины плакали от умиления, мужчины восторженно кричали, дети визжали от возбуждения, а торговцы быстро сворачивали прилавки, понимая, что сегодня рынок превратился в храмовую процессию.

— Доченька! Мирейдочка! — Тарений протягивал руки к дочери, его лицо исказилось от горя и бессилия. — Пожалуйста, не забирайте её! Или… или позвольте мне пойти с ней!

— Не положено, — отрезал младший жрец, отстраняя сыродела. — Жрица должна порвать все связи с прежней жизнью. Таков закон Эрсы.

Сиртан, отчаянно пытаясь помочь, схватил край туники одного из стражников:

— Это неправильно! Это похищение! Я… я буду жаловаться самому императору!

Страж даже не удостоил его взглядом, лишь слегка отодвинул, как назойливое насекомое.

Миреида, понимая, что силой ей не вырваться, обвела взглядом площадь, ища поддержки, но видела лишь фанатичные, восхищённые или равнодушные лица. Даже другие девушки, которые ещё недавно надеялись стать избранницами, теперь смотрели на неё со смесью зависти и благоговения.

— Отец! — крикнула она, когда процессия начала двигаться, уводя её прочь от рыночной площади. — Не беспокойся! Я… я найду способ вернуться!

Но её голос потонул в торжественном пении, которое затянули жрецы. Тарений упал на колени, его плечи сотрясались от рыданий, а Сиртан, растерянно стоявший рядом, неуклюже гладил его по спине.

Павлин, причина всего переполоха, невозмутимо продолжал лакомиться сыром, изредка поглядывая на удаляющуюся процессию с выражением, которое у человека можно было бы назвать самодовольной ухмылкой.

— Будьте почтительны с избранницей! — рявкнул жрец, его голос перекрыл даже крик павлина. — Она теперь воплощение воли Эрсы на земле!

Храмовые стражники, устыдившись своей грубости, поклонились, но не отступили. Теперь они окружили Миреиду плотным кольцом, не прикасаясь к ней, но и не оставляя путей к отступлению. Их лица оставались бесстрастными, как у статуй, а глаза смотрели сквозь девушку, словно она уже перестала быть простой смертной и превратилась в священный сосуд.

— Я не пойду! Вы не имеете права! — голос Миреиды тонул в нарастающем гуле толпы. Некоторые женщины плакали от умиления, мужчины восторженно кричали, дети визжали от возбуждения, а торговцы быстро сворачивали прилавки, понимая, что сегодня рынок превратился в храмовую процессию.

— Доченька! Миреида! — Тарений протягивал руки к дочери, его лицо исказилось от горя и бессилия. — Пожалуйста, не забирайте её! Или… или позвольте мне пойти с ней!

— Не положено, — отрезал младший жрец, отстраняя сыродела. — Жрица должна порвать все связи с прежней жизнью. Таков закон Эрсы.

Сиртан, отчаянно пытаясь помочь, схватил край туники одного из стражников:

— Это неправильно! Это похищение! Я… я буду жаловаться самому императору!

Страж даже не удостоил его взглядом, лишь слегка отодвинул, как назойливое насекомое.

Миреида, понимая, что силой ей не вырваться, обвела взглядом площадь, ища поддержки, но видела лишь фанатичные, восхищённые или равнодушные лица. Даже другие девушки, которые ещё недавно надеялись стать избранницами, теперь смотрели на неё со смесью зависти и благоговения.

— Отец! — крикнула она, когда процессия начала двигаться, уводя её прочь от рыночной площади. — Не беспокойся! Я… я найду способ вернуться!

Но её голос потонул в торжественном пении, которое затянули жрецы. Тарений упал на колени, его плечи сотрясались от рыданий, а Сиртан, растерянно стоявший рядом, неуклюже гладил его по спине.

Павлин, причина всего переполоха, невозмутимо продолжал лакомиться сыром, изредка поглядывая на удаляющуюся процессию с выражением, которое у человека можно было бы назвать самодовольной ухмылкой.

Миреида кипела от гнева, словно молоко, оставленное на слишком жарком огне. Её щёки пылали, а в глазах плясали опасные искры, заставлявшие даже храмовых стражников держаться чуть поодаль. Но выбора не было — кольцо бронированных тел вокруг неё двигалось неумолимо, как хорошо смазанный механизм, направляя девушку в восточную часть Тарсикона.

Процессия двигалась по улицам города, собирая по пути всё больше зевак. Жрецы пели гимны, разбрасывали цветы и курили благовония, создавая вокруг Миреиды облако сладковатого дыма, от которого першило в горле. С каждым шагом улицы становились шире, дома — богаче, а люди — наряднее. Восточный квартал, где располагался величественный храм Эрсы, был самым престижным в городе.

— Куда именно меня ведут? — спросила Миреида у ближайшего жреца, сверля его взглядом.

— В Священные Покои Солнечной Невесты, — почтительно ответил тот, не поднимая глаз. — Там ты пройдёшь обряд очищения и подготовишься к церемонии бракосочетания с Эрсой.

Впереди показался храмовый комплекс — грандиозное сооружение из белого и золотистого мрамора, с колоннами, устремлёнными в небо, и куполом, сияющим в лучах солнца, словно вторая звезда. Вокруг храма раскинулись сады с экзотическими растениями, фонтаны и небольшие алтари. У главных ворот их уже ждала делегация жриц в белоснежных одеждах, с венками из золотых листьев на головах.

Едва жрицы заметили приближение процессии, как их стройные голоса взмыли к небесам в священном гимне, эхом отражаясь от мраморных стен храма. Звуки, которые, вероятно, должны были вызывать благоговение, для Миреиды были подобны скрежету ножа по керамике — у неё мгновенно заломило виски, а между бровей пролегла глубокая складка.

“Неужели и мне придётся целых пять лет завывать эти песнопения и дышать храмовой пылью?” — мрачно думала она, разглядывая бледные лица жриц. Их кожа, похожая на выцветший пергамент, явно не видела солнца, несмотря на служение солнечному божеству. А глаза — пустые и будто затуманенные, словно их разум давно отделился от тела и витал где-то в небесных сферах.

Главная жрица, женщина средних лет с удивительно прямой спиной и лицом, напоминающим застывшую маску, выступила вперёд и простёрла руки к Миреиде:

— Приветствуем тебя, Избранница Эрсы, будущая Хранительница Божественного Огня! Благословенна ты среди смертных женщин!

Её голос, высокий и мелодичный, словно звон серебряных колокольчиков, резал слух не хуже песнопений. Миреида невольно поморщилась — её грубоватый, низкий голос никогда не достигнет такой искусственной мелодичности, даже если её заставят тренироваться день и ночь.

— Я здесь не по своей воле, — сухо ответила Миреида, отказываясь играть роль восторженной невесты. — И не собираюсь ничего хранить. Особенно “божественный огонь”, что бы это ни значило.

По рядам жриц пробежал встревоженный шепоток, словно ветерок по пшеничному полю. Главная жрица, однако, сохранила невозмутимое выражение лица:

— Воля Эрсы выше твоей, дитя. Скоро ты поймёшь своё предназначение.

Миреиду буквально втащили в прохладный полумрак храма, где воздух был густым от благовоний и священных масел. Ноги скользили по полированному мрамору, испещрённому золотыми символами Эрсы. Жрицы обступили её плотным кольцом, их белые одежды шелестели, а руки, мягкие, но неожиданно сильные, направляли — точнее, толкали — вглубь храма.

— Какая она статная! — восхищённо прошептала одна.
— Эрса выбрал достойный сосуд для своей силы! — благоговейно отозвалась другая.
— Смотрите, как она сопротивляется! У неё огненный дух, как и положено Солнечной Невесте! — хихикнула третья.

Миреиду провели через анфиладу залов, где в нишах стояли золотые статуи Эрсы в разных обличьях, а потом втолкнули в Покои Подготовки — просторную комнату с бассейном посередине и множеством ниш с сосудами, тканями и украшениями.

— Раздевайся, Избранница! — велела старшая из жриц. — Ты должна очиститься от мирской пыли перед тем, как облачиться в священные одежды.

— Я никуда не денусь от вашей “мирской пыли”, если буду стоять здесь голой, — огрызнулась Миреида, но её руки уже перехватили четыре жрицы и принялись стаскивать любимую жёлтую тунику.

— О, какая она упрямая! — жрица в возрасте закатила глаза. — Тебе оказана величайшая честь, смертная! Ты станешь проводником божественной силы Эрсы! Ты будешь питать своей энергией весь Тарсикон!

Миреиду окунули в бассейн, который оказался наполнен не водой, а каким-то ароматным молочным раствором, обтёрли полотенцами из тончайшего льна и облачили в многослойные белые одежды, расшитые золотыми солнечными символами.

— Тебе неслыханно повезло! — щебетала молодая жрица, затягивая на Миреиде пояс. — После пяти лет служения ты сможешь выбрать любого мужа! Даже племянник императора просил руки предыдущей Солнечной Невесты!

— А какие дары принесут твоей семье! — подхватила другая, закрепляя на её плечах тяжёлую золотую накидку. — Твой отец станет богаче всех сыроделов империи!

— Слава Эрсе! — хором воскликнули жрицы, заканчивая облачение и отступая, чтобы полюбоваться результатом.

Миреида хмуро разглядывала своё отражение в бронзовом зеркале, которое услужливо поднесла одна из жриц. В белых одеждах с золотой вышивкой, с волосами, уложенными в сложную высокую причёску и украшенными золотыми шпильками с солнечными символами, она выглядела как чужая. Но упоминание об отце заставило горячий гнев в её душе немного остыть, уступая место расчётливым мыслям.

Дом Тарения-сыродела действительно процветал — их сыры знали далеко за пределами долины. Но дополнительные блага не помешают никому, особенно с тремя подрастающими сыновьями. Миреида вспомнила своих младших братьев: двенадцатилетний Кастор с его любовью к цифрам и расчётам, десятилетний Поллукс, унаследовавший её собственную страсть к созданию новых сортов сыра, и восьмилетний Марк, мечтавший стать мореплавателем.

Кто-то из них продолжит дело отца, а кто-то может начать и что-то своё. И тут ему очень пригодится родство с бывшей супругой Эрсы, пусть даже такое странное родство. Влиятельные связи, богатые покровители, доступ в высшие круги Тарсикона…

— О чём задумалась, Избранница? — прервала её размышления Главная жрица, величественно вплывая в комнату. — Начинаешь понимать величие своей судьбы?

— Думаю о своей семье, — честно ответила Миреида, решив, что правда в данном случае прозвучит благочестивее любой выдумки.

Главная жрица понимающе кивнула:

— Это естественно. Эрса благословит и их через тебя. Но помни — твоя преданность теперь принадлежит храму и богу. Семейные узы должны остаться в прошлом.

Миреида промолчала, мысленно обещая себе, что никакие боги не заставят её забыть о родных. Если уж она застряла здесь на пять лет, то, по крайней мере, убедится, что её семья получит все обещанные выгоды от этого сомнительного “брака”.

— Церемония состоится на закате, — продолжала Главная жрица. — А пока тебе следует изучить основы храмовых ритуалов. Нектария, — обратилась она к молодой жрице, — проведи Избранницу в Зал Солнечного Круга и начни первые наставления.

Миреида хмуро разглядывала своё отражение в бронзовом зеркале, которое услужливо поднесла одна из жриц. В белых одеждах с золотой вышивкой, с волосами, уложенными в сложную высокую причёску и украшенными золотыми шпильками с солнечными символами, она выглядела как чужая. Но упоминание об отце заставило горячий гнев в её душе немного остыть, уступая место расчётливым мыслям.

Дом Тарения-сыродела действительно процветал — их сыры знали далеко за пределами долины. Но дополнительные блага не помешают никому, особенно с тремя подрастающими сыновьями. Миреида вспомнила своих младших братьев: двенадцатилетний Тиран с его любовью к цифрам и расчётам, десятилетний Дарик, унаследовавший её собственную страсть к созданию новых сортов сыра, и восьмилетний Ларин, мечтавший стать мореплавателем.

Кто-то из них продолжит дело отца, а кто-то может начать и что-то своё. И тут ему очень пригодится родство с бывшей супругой Эрсы, пусть даже такое странное родство. Влиятельные связи, богатые покровители, доступ в высшие круги Тарсикона…

— О чём задумалась, Избранница? — прервала её размышления Главная жрица, величественно вплывая в комнату. — Начинаешь понимать величие своей судьбы?

— Думаю о своей семье, — честно ответила Миреида, решив, что правда в данном случае прозвучит благочестивее любой выдумки.

Главная жрица понимающе кивнула:

— Это естественно. Эрса благословит и их через тебя. Но помни — твоя преданность теперь принадлежит храму и богу. Семейные узы должны остаться в прошлом.

Миреида промолчала, мысленно обещая себе, что никакие боги не заставят её забыть о родных. Если уж она застряла здесь на пять лет, то, по крайней мере, убедится, что её семья получит все обещанные выгоды от этого сомнительного “брака”.

— Церемония состоится на закате, — продолжала Главная жрица. — А пока тебе следует изучить основы храмовых ритуалов. Нектария, — обратилась она к молодой жрице, — проведи Избранницу в Зал Солнечного Круга и начни первые наставления.

Молодая жрица Нектария, девушка с прозрачной, почти светящейся кожей и удивительно живыми глазами — единственная из всех храмовых служительниц, кто не выглядел как ходячая статуя — повела Миреиду через лабиринт коридоров. Огромный храм оказался ещё больше внутри, чем снаружи, с бесконечными залами, молельнями и скрытыми двориками.

— Зал Солнечного Круга — сердце храма, — объясняла Нектария, пока они шли. — Там ты будешь проводить большую часть времени, поддерживая священный огонь и выполняя ежедневные ритуалы восхваления Эрсы.

— И что конкретно мне придётся делать? — прямо спросила Миреида. — Кроме восхвалений и прочей… религиозной деятельности?

Нектария окинула её оценивающим взглядом:

— Ты действительно ничего не знаешь о служении Эрсе? — увидев отрицательное движение головы, она вздохнула. — Солнечная Невеста — это больше, чем просто жрица. Ты становишься живым воплощением силы Эрсы на земле. Через тебя бог благословляет землю, делая её плодородной, защищает город от засухи, болезней и войн.

— И как же я должна это делать? — с подозрением уточнила Миреида.

— Главное — ритуал Священного Соединения, который проводится в дни солнцестояний и равноденствий. Остальное время ты будешь поддерживать священный огонь, изучать таинства Эрсы, принимать молитвы и подношения верующих.

Они вошли в огромный круглый зал с куполом, в центре которого находилось отверстие, позволяющее солнечным лучам проникать внутрь и освещать большой золотой алтарь в форме солнца. На алтаре горел священный огонь — неестественно яркое пламя с золотистыми всполохами.

— Этот огонь никогда не должен погаснуть, — торжественно произнесла Нектария. — Одна из твоих главных обязанностей — следить за ним.

Миреида нахмурилась, разглядывая пламя, которое горело ровно, без дров или масла.

— На чём он держится? Почему не гаснет?

— На силе Эрсы и вере его служителей, — ответила Нектария с лёгкой улыбкой. — А теперь давай начнём с основного ритуала приветствия солнца. Смотри и повторяй за мной…

Следующие часы превратились для Миреиды в странную смесь утомительных ритуалов и непонятных наставлений. Нектария, к её удивлению, оказалась терпеливой наставницей, не выказывая раздражения, когда Миреида намеренно путала движения священных танцев или искажала слова молитв.

— Руки выше… нет, не так резко! Плавнее, будто ты гладишь солнечные лучи, — в десятый раз поправляла Нектария. — И произносить нужно “Благословен Эрса, дарующий свет”, а не “дающий свет”. Это совершенно разные понятия в священных текстах!

— Какая разница? — фыркнула Миреида, раздражённо поправляя тяжёлое ожерелье, которое норовило сползти с плеча. — Свет он даёт или дарует, результат один.

— Для бога важны детали, — строго ответила Нектария, но в её глазах мелькнуло нечто, похожее на сочувствие. — Давай продолжим.

К середине дня в храм начали прибывать важные гости — аристократы города, представители императора, богатые торговцы, иностранные послы. Все жаждали увидеть новую Солнечную Невесту и получить благословение. Миреиду наспех научили основным фразам для приветствия и благословения, а затем усадили на позолоченный трон в приёмном зале.

— Улыбайся, — шипела Главная жрица, стоя за её спиной. — Ты не на похоронах!

Миреида растянула губы в подобии улыбки, которая больше напоминала оскал хищника. Поток гостей казался бесконечным — все кланялись, произносили витиеватые поздравления и оставляли богатые дары. Миреида механически повторяла заученные фразы благословения, думая о том, что, возможно, эта роль не так уж и плоха — по крайней мере, она сидела в прохладе, пока Сиртан, должно быть, изнывал от жары, пытаясь спасти их сыры от порчи в жаркий день.

С наступлением сумерек приготовления к главной церемонии стали ещё более лихорадочными. Миреиду проводили обратно в покои, где переодели в ещё более роскошный наряд — на этот раз из золотой ткани, расшитой рубинами, символизирующими закатное солнце.

— Церемония Священного Брака — кульминация дня, — объясняла Нектария, закрепляя на голове Миреиды массивную корону в виде солнечных лучей. — Главный жрец проведёт тебя через ритуал соединения с божеством. Не бойся, сегодня это только символический акт.

— А бывают несимволические? — насторожилась Миреида.

Нектария чуть смутилась:

— В дни солнцестояний и равноденствий ритуалы более… интенсивные. Но об этом тебе расскажут позже.

Когда солнце начало касаться горизонта, Миреиду вывели на крышу храма, где уже собрались все жрецы и жрицы. В центре круглой площадки стоял массивный золотой трон, а рядом с ним — статуя Эрсы в облике прекрасного юноши с солнечным диском вместо головы.

Миреида хмыкнула, разглядывая золотую статую бога с солнечным диском вместо головы. По мнению сыроделки, божество выглядело довольно нелепо — как человек может видеть без глаз или говорить без рта? И вообще, богу плодородия больше подошла бы голова быка, а не эта сияющая тарелка.

Она никогда не считала, что именно боги даровали людям всё, что у них есть. Если даже какие-то божественные дары и существовали, без упорного труда ничего бы не дало результат. Зелёные пастбища не накормили бы коров без пастухов, а молоко не превратилось бы в сыр без умелых рук сыроделов. Так же и солнце — оно светит одинаково и для лентяя, и для труженика, но урожай собирает только второй.

Эти крамольные мысли приходилось держать при себе, особенно сейчас, окружённой фанатичными служителями культа. Однако Миреида не собиралась отказываться от своих убеждений. Плотно сжав губы, она мысленно обратилась к статуе:

“Если уж ты меня избрал в супруги, Эрса, тебе придётся терпеть меня такой, какая я есть. Я не стану притворяться благочестивой овечкой ради тебя. Да и какой из тебя муж? Ни обнять, ни поцеловать, ни поругаться толком!”

Главный жрец выступил вперёд, воздев руки к багровому небу:

— С закатом солнца мы соединяем смертную деву с бессмертным богом! Эрса, снизойди к своей избраннице, одари её своей силой!

Миреида выпрямилась ещё сильнее, приготовившись к чему угодно — от удара молнии до появления настоящего божества. Однако происходящее оказалось куда прозаичнее — её просто подвели к трону и усадили рядом со статуей, после чего жрец надел ей на палец тяжёлое золотое кольцо с рубином.

Как только тяжёлое кольцо легло на палец Миреиды, жрицы, стоящие полукругом, синхронно подняли руки к небу и затянули новые песнопения. Их голоса, высокие и пронзительные, сплетались в странную мелодию, которая, казалось, вибрировала в самом воздухе. Слова древнего языка, непонятные для Миреиды, эхом отражались от мраморных колонн и уносились в темнеющее небо.

“Эрса-геллиос, актора-луминас, соланум-витае…” — голоса жриц взмывали всё выше, словно пытались достичь звёзд, начинавших проступать на вечернем небосводе.

Миреида поморщилась — их пение напоминало ей смесь кошачьего концерта и скрипа несмазанной телеги. Кольцо на пальце казалось неподъёмным, корона давила на виски, а тяжёлые одежды заставляли потеть даже в вечерней прохладе. “Если бы отец сейчас меня видел,” — подумала она с горькой усмешкой, — “вряд ли бы узнал свою дочь под всей этой мишурой.”

Главный жрец торжественно обходил трон, размахивая курильницей с благовониями, от которых у Миреиды начинала кружиться голова. Дым поднимался причудливыми спиралями, в которых особо впечатлительные зрители, несомненно, видели божественные знаки. Миреида же видела только то, что её новый “муж” — статуя из позолоченной бронзы — оставался всё таким же неподвижным и безразличным.

Песнопения становились всё громче и исступлённее. Младшие жрицы начали кружиться в подобии танца, их белые одежды развевались, создавая впечатление вихря из ткани и плоти.

— Прими свою супругу, о Великий Эрса! — воззвал главный жрец. — Снизойди к нам своим божественным светом!

И тут произошло нечто неожиданное — последний луч заходящего солнца, пробившись сквозь облака, упал прямо на золотой диск, венчавший голову статуи Эрсы. Металл мгновенно вспыхнул ослепительным светом, отразив луч прямо на лицо Миреиды. Присутствующие ахнули от благоговейного восторга.

— Знамение! — воскликнул главный жрец, падая на колени. — Эрса благословляет священный союз!

Жрицы с новой силой затянули гимны, многие из них тоже опустились на колени, протягивая руки к Миреиде, словно желая прикоснуться к живому воплощению божественной благодати. Золотистый свет, отражённый от статуи, создавал иллюзию, будто Миреида сама начала светиться изнутри.

“Просто удачное расположение статуи и хорошо рассчитанное время церемонии,” — подумала Миреида, щурясь от яркого света и пытаясь сохранить невозмутимость. Её не обманули эти “чудеса”, но она не могла не признать, что зрелище впечатляло.

Когда последний луч солнца угас за горизонтом, а с ним исчез и таинственный свет, главный жрец поднялся с колен:

— Священный брак заключён! Отныне ты, Миреида из рода Тарения, становишься Миреидой Солнценосной, супругой Эрсы и хранительницей его священного огня!

Толпа на площади перед храмом, наблюдавшая за церемонией снизу, разразилась восторженными криками. Город Тарсикон праздновал новый священный союз, гарантирующий благополучие и процветание на ближайшие пять лет.

После завершения основного ритуала Миреиду проводили обратно в храм, где в Зале Пиршеств был приготовлен роскошный ужин для избранных гостей. Несмотря на усталость и раздражение, Миреида ощутила прилив голода — с самого утра ей было не до еды.

— Теперь ты можешь немного отдохнуть, — проговорила Нектария, поддерживая Миреиду под локоть. — Но помни, ты больше не обычная смертная. Каждый твой жест, каждое слово будут внимательно изучать.

— Ясно, — буркнула Миреида, с неприкрытым вожделением оглядывая уставленный яствами стол.

Её быстро сопроводили на почетное место во главе длинного стола, выложенного в форме солнца. Миреида, не обращая внимания на взгляды изысканных гостей, наконец-то смогла приступить к трапезе. Дочь сыродела никогда не отличалась жеманностью и сейчас, божественная супруга или нет, намеревалась утолить голод.

Перед ней громоздились блюда, о которых она раньше только слышала: фаршированные павлины (при виде которых Миреида невольно усмехнулась, вспомнив виновника своего нынешнего положения), заморские фрукты, мёд с горных пасек, вина редчайших сортов. Нектария дискретно подсказывала ей, какие столовые приборы для чего предназначены.

— Солнечная Невеста благословляет пищу своим прикосновением, — прошептала жрица, когда Миреида потянулась за особенно аппетитным куском запечённой рыбы.

— Я скорее прокляну её, если немедленно не попробую, — прошипела в ответ Миреида, игнорируя бесчисленные взгляды аристократов, шокированных её аппетитом.

Но среди изысканной публики нашлись и те, кто смотрел на новую Солнечную Невесту с неприкрытым восхищением. В мире, где знатные дамы едва притрагивались к пище и нарочито слабели от малейшего усилия, Миреида источала неиссякаемое жизнелюбие и здоровье. Её румяные щёки, крепкие руки и здоровый аппетит были чем-то настоящим, не искажённым жеманством или притворством.

— Смотрите, как она наслаждается дарами Эрсы! — восторженно прошептал пожилой сенатор своему соседу. — В ней течёт сама жизнь, неудивительно, что бог выбрал её!

— В конце концов, — задумчиво произнёс военачальник с седеющей бородой, — Эрса — бог плодородия и жизненной силы. Его супруга должна воплощать эти качества, а не быть хрупким цветком, который вянет от малейшего ветерка.

Миреида, не подозревая о производимом впечатлении, продолжала с удовольствием поглощать изысканные блюда, запивая их терпким вином из золотого кубка. В процессе еды она даже начала забывать о своём раздражении — хорошая трапеза всегда поднимала ей настроение.

— Твоя… непосредственность очаровательна, — заметила с лёгкой улыбкой пожилая аристократка, сидевшая неподалёку. — В тебе есть то, чего нам всем не хватает — искренность.

Пиршество продолжалось до поздней ночи, но даже неиссякаемая энергия Миреиды имела свои пределы. Многочисленные ритуалы, непривычные одеяния и эмоциональное напряжение дня начали сказываться — она всё чаще подавляла зевоту.

Заметив это, Главная жрица сделала знак Нектарии, которая склонилась к уху Миреиды:

— Солнечная Невеста должна удалиться на отдых. Завтра начнётся ваше настоящее обучение.

С облегчением поднявшись из-за стола, Миреида последовала за Нектарией, покидая шумный зал. Несмотря на усталость, она внимательно запоминала дорогу, отмечая повороты и переходы в лабиринте храмовых коридоров.

— Это ваши личные покои, — объявила Нектария, остановившись перед массивной дверью, украшенной золотыми солнечными символами. — Только Солнечная Невеста и избранные служительницы могут входить сюда.

Комната поразила Миреиду своими размерами и роскошью. Стены из полированного мрамора с золотой инкрустацией, потолок, расписанный сценами из мифов об Эрсе, огромное ложе, застеленное шелковыми покрывалами, и множество удивительных предметов, назначение которых оставалось загадкой.

— Твои личные покои соединены с Купальней Очищения, — Нектария указала на арку, задрапированную полупрозрачными тканями, — и с Садом Солнечных Грёз, — она кивнула на стеклянные двери, ведущие на просторную террасу.

Две служанки бесшумно скользнули в комнату, помогая Миреиде освободиться от тяжелых церемониальных одежд и короны.

— Завтра с рассветом начнется твоё настоящее обучение, — сказала Нектария, направляясь к выходу. — Отдыхай, Солнечная Невеста.

Оставшись наконец одна, Миреида с наслаждением растянулась на огромном ложе. Несмотря на странность и неожиданность происходящего, сон быстро овладел ею. Последней мыслью перед тем, как погрузиться в сновидения, было: “Интересно, смогу ли я выбраться отсюда, чтобы навестить отца и братьев?..”

Первые лучи рассвета, пробивающиеся через витражные окна, разбудили Миреиду. На мгновение она растерялась, не понимая, где находится — вместо привычного скромного ложа в отцовском доме она лежала на роскошной постели в окружении неземной роскоши. Реальность вчерашних событий обрушилась на неё, вызвав тяжёлый вздох.

— Проснулась, Солнечная Невеста? — раздался голос из угла комнаты.

Миреида резко села, прикрываясь покрывалом. У дальней стены стояла молодая жрица, которую она не видела раньше.

— Кто ты? И давно ты здесь?

— Я Мелисса, твоя личная служанка. Я наблюдаю за твоим сном с полуночи — таков ритуал. Солнечная Невеста не должна оставаться без присмотра даже во сне.

Не успела Миреида возмутиться этим вторжением в её частную жизнь, как двери распахнулись и вошли ещё несколько храмовых служительниц, неся подносы с водой для умывания, свежие одежды и завтрак.

— Приветствуем пробуждение Солнценосной! — воскликнули они хором. — Да будет день твой наполнен светом Эрсы!

Утренний ритуал оказался не менее утомительным, чем вчерашняя церемония. Миреиду умыли священной водой, одели в лёгкие белые одежды для утренних молитв, причесали и украсили волосы золотыми шпильками.

— Нам нужно спешить, — поторапливала её Мелисса. — Приветствие Восходящего Солнца — важнейший ритуал дня. Ты должна быть на храмовой террасе до того, как первый луч коснётся алтаря.

Миреида едва успела проглотить несколько кусочков фрукта и отпить прохладного травяного настоя, как её уже вели по коридорам храма на восточную террасу. Там её ждала Нектария и ещё несколько жриц.

— Встань здесь, — Нектария указала на круг, выложенный золотой мозаикой. — Когда солнце появится над горизонтом, повтори за мной священные слова и движения.

Первые лучи солнца окрасили небо в нежно-розовый цвет. Жрицы выстроились полукругом и начали напевную молитву. Миреида, сонная и голодная, пыталась повторять за ними, но постоянно сбивалась.

— Сосредоточься! — строго прошептала Нектария. — Эрса смотрит на тебя!

Первые лучи рассвета, пробивающиеся через витражные окна, разбудили Миреиду. На мгновение она растерялась, не понимая, где находится — вместо привычного скромного ложа в отцовском доме она лежала на роскошной постели в окружении неземной роскоши. Реальность вчерашних событий обрушилась на неё, вызвав тяжёлый вздох.

— Проснулась, Солнечная Жена? — раздался голос из угла комнаты.

Миреида резко села, прикрываясь покрывалом. У дальней стены стояла молодая жрица, которую она не видела раньше.

— Кто ты? И давно ты здесь?

— Я Мелисса, твоя личная служанка. Я наблюдаю за твоим сном с полуночи — таков ритуал. Солнечная Жена не должна оставаться без присмотра даже во сне.

Не успела Миреида возмутиться этим вторжением в её частную жизнь, как двери распахнулись и вошли ещё несколько храмовых служительниц, неся подносы с водой для умывания, свежие одежды и завтрак.

— Приветствуем пробуждение Солнценосной! — воскликнули они хором. — Да будет день твой наполнен светом Эрсы!

Утренний ритуал оказался не менее утомительным, чем вчерашняя церемония. Миреиду умыли священной водой, одели в лёгкие белые одежды для утренних молитв, причесали и украсили волосы золотыми шпильками.

— Нам нужно спешить, — поторапливала её Мелисса. — Приветствие Восходящего Солнца — важнейший ритуал дня. Ты должна быть на храмовой террасе до того, как первый луч коснётся алтаря.

Миреида едва успела проглотить несколько кусочков фрукта и отпить прохладного травяного настоя, как её уже вели по коридорам храма на восточную террасу. Там её ждала Нектария и ещё несколько жриц.

— Встань здесь, — Нектария указала на круг, выложенный золотой мозаикой. — Когда солнце появится над горизонтом, повтори за мной священные слова и движения.

Первые лучи солнца окрасили небо в нежно-розовый цвет. Жрицы выстроились полукругом и начали напевную молитву. Миреида, сонная и голодная, пыталась повторять за ними, но постоянно сбивалась.

— Сосредоточься! — строго прошептала Нектария. — Эрса смотрит на тебя!

Миреиде очень хотелось послать их всех к демонам подземного мира. Слова, совсем не соответствующие статусу божественной супруги, уже готовы были сорваться с её уст, когда она вспомнила об отце и братьях. Перед глазами возник образ Тарения, с надеждой смотрящего на храм из своей скромной лавки, маленький Ларин, спрашивающий, когда вернётся его сестра, Дарик, пробующий свои силы в сыроделии без её советов…

Миреида глубоко вздохнула и сжала зубы так, что на щеках заиграли желваки. “Ради них,” — мысленно повторила она. “Всё это ради них.”

— Я готова, — произнесла она вслух, расправив плечи. — Повторите ещё раз движения, я постараюсь сделать правильно.

Нектария едва заметно улыбнулась, словно понимала внутреннюю борьбу своей подопечной. Солнце медленно поднималось над горизонтом, заливая террасу золотистым светом. Жрицы начали заново свой ритуал, и на этот раз Миреида прилагала видимые усилия, чтобы не сбиться.

Её жесты были слишком резкими для священного танца, голос звучал низко и грубовато для молитвенных песнопений, но в её глазах теперь горела решимость. “Я выдержу эти пять лет,” — думала она, приветствуя восходящее солнце. “А потом заставлю этот опыт работать на благо моей семьи.”

Последующие несколько дней превратились для Миреиды в нескончаемую череду занятий и ритуалов. Время в храме текло по-своему, размеренно и монотонно, словно песок в священных часах Эрсы.

Каждое утро начиналось с приветствия солнца. Затем следовало омовение в священной купальне, где вода, по словам жриц, обновлялась каждую ночь самим Эрсой через подземные источники. После скромного завтрака — Миреида с разочарованием обнаружила, что роскошные пиры устраивались только по особым случаям — наступало время изучения священных текстов.

— Нет, не так! — в десятый раз поправляла её Главная жрица, когда Миреида запиналась на особенно сложном пассаже древнего гимна. — “Златолучистый” произносится на одном дыхании, без паузы!

После обеда её ждали практические занятия: поддержание священного огня, приготовление ритуальных масел и благовоний, различение небесных знамений по форме облаков. Вечером — церемония прощания с заходящим солнцем и новые молитвы.

Миреида чувствовала себя как рыба, вытащенная из воды. Её сильные руки, привыкшие к тяжёлым сырным кругам, с трудом справлялись с деликатными движениями ритуальных танцев. Её прямой, практичный ум противился заучиванию бессмысленных, на её взгляд, формул и воззваний.

И всё же она старалась. Не ради Эрсы, чьё существование по-прежнему вызывало у неё сомнения, а ради семьи и тех привилегий, которые могла принести им её новая роль.

Иной раз жрицы благоговейно шептались о “божественной благодати”, якобы нисходящей на Миреиду через её священный союз с Эрсой. Они восторженно наблюдали за каждым её движением, словно ожидая, что она вот-вот засияет солнечным светом или начнёт левитировать.

— Замечаешь ли ты, как меняешься, Солнечная Жена? — однажды спросила её Нектария после очередного ритуала.

— Меняюсь? — Миреида недоуменно посмотрела на свои руки. — В каком смысле?

— Божественная сущность Эрсы постепенно наполняет тебя, — с благоговением произнесла жрица. — Скоро ты начнёшь чувствовать его силу внутри себя.

Миреида не могла взять в толк, о чём вещали жрицы. Ничего особенного в себе она пока не заметила, разве что раздражение от бесконечных ритуалов и тоску по дому и сыроварне. Если это и было “божественное наполнение”, то оно странно напоминало обычную человеческую усталость.

— А как именно должна проявляться эта… благодать? — спросила она прямо, решив, что если уж играть роль жрицы, то хотя бы понимать правила игры.

Жрицы обменялись загадочными взглядами.

— По-разному, — ответила Главная жрица, сложив руки в ритуальном жесте. — Некоторые начинают видеть вещие сны. Другие могут исцелять прикосновением. Третьи чувствуют приближение дождя или засухи…

“Ну, приближение дождя я чувствую по ноющему колену с тех пор, как упала с лестницы в детстве,” — подумала Миреида, но вслух сказала только:

— Пока ничего такого не замечаю.

— Всему своё время, — мягко улыбнулась Нектария. — Эрса выбирает момент для своих даров.

Жители же Империи Аурелис считали иначе. Для простых смертных Солнечная Жена была живым воплощением божественной силы на земле, неважно, осознавала она это или нет. В специально отведённые дни — каждое седьмое утро по храмовому календарю — в храм Эрсы тянулись вереницы страждущих и жаждущих благословения Солнечной Жены.

Миреида с ужасом наблюдала за растущей очередью из окна своих покоев.

— Что все эти люди здесь делают? — спросила она у Мелиссы, которая готовила её праздничные одежды для церемонии.

— Сегодня День Открытых Врат, — объяснила служанка. — Люди приходят за благословением и исцелением. Для многих это единственная надежда.

— Исцелением? — Миреида похолодела. — Они ждут, что я буду их исцелять? Но я не умею! Я сыродел, а не целитель!

Нектария, вошедшая в комнату с благовониями для предстоящего ритуала, мягко улыбнулась:

— Не ты, а Эрса через тебя. Просто выполняй ритуал благословения, как мы тебя учили. Остальное — в руках бога.

Спустя час Миреида восседала на троне в центральном зале храма. Золотое одеяние сковывало движения, тяжёлая корона давила на голову, а в желудке ворочался холодный ком страха. Перед ней на коленях стояла пожилая женщина с искривлёнными артритом руками.

— Благослови меня, Солнечная Жена, — дрожащим голосом попросила старушка. — Молю Эрсу через тебя облегчить мои страдания.

Миреида беспомощно взглянула на Главную жрицу, стоявшую неподалёку. Та едва заметно кивнула, напоминая о выученном ритуале. Глубоко вздохнув, Миреида произнесла заученные слова благословения и коснулась лба женщины кончиками пальцев, как её учили.

К её изумлению, старушка вздрогнула, глаза её расширились, а затем лицо озарилось радостью:

— Тепло! Я чувствую тепло, проникающее в мои кости! О, благодарю тебя, Солнечная Жена! Благодарю Эрсу!

Миреида недоверчиво покосилась на Главную жрицу, которая с благостной улыбкой наблюдала за происходящим. “Нет, я тут точно ни при чём!” — мысленно возмутилась она. Если старушка почувствовала облегчение, то это либо совпадение, либо сила её собственной веры, либо… что ж, пусть будет Эрса, если они во всё это верят.

Старушка, кряхтя, поднялась с колен, с удивлением разминая пальцы, и отошла, благодарно кланяясь и бормоча молитвы. На её место уже спешил следующий страждущий — молодой мужчина с забинтованной головой, судя по одежде, простой ремесленник.

— Солнечная Жена, — он неловко поклонился. — После падения с крыши я потерял зрение на один глаз. Лекари говорят, что ничего нельзя сделать, но я верю в милость Эрсы.

Миреида снова повторила ритуал, пытаясь не показывать своего скептицизма. Лечить слепоту прикосновением? Этого не может быть. Но мужчина вдруг застыл, его лицо исказилось от изумления.

— Тени! — выдохнул он. — Я вижу тени этим глазом! Свет! О великий Эрса!

Один за другим верующие подходили к трону. Миреида механически повторяла ритуал, внутренне отстраняясь от происходящего. Пожилой фермер, страдавший от засухи на своих полях, заверял, что чувствует приближение дождя. Молодая женщина, не способная зачать ребёнка, утверждала, что чувствует “благословение плодородия” в своём чреве.

“Всё это самовнушение,” — убеждала себя Миреида, но где-то глубоко внутри неё зарождалось беспокойство. Что, если в этих ритуалах действительно есть что-то большее, чем просто театральное представление? Что, если Эрса… реален?

Когда Миреида уже порядком притомилась и отчаянно мечтала поскорее закончить утомительную церемонию, к трону подошёл мужчина, резко выделявшийся среди других просителей. Он не выглядел ни больным, ни старым, ни отчаявшимся — напротив, его вид вполне можно было назвать цветущим, даже великолепным.

Высокий и статный, с черными волосами до плеч, схваченными изящным золотым обручем, он двигался с уверенной грацией человека, привыкшего к вниманию. Его богато отделанная туника из тончайшей ткани, с вышивкой, которая могла соперничать с храмовыми облачениями, и массивный перстень с печаткой на пальце безошибочно указывали на принадлежность к высшим кругам империи Аурелис.

Ропот пробежал по толпе ожидающих — появление столь знатной персоны в очереди простолюдинов было необычным. Даже жрицы, весь день сохранявшие невозмутимые выражения лиц, обменялись удивлёнными взглядами.

Миреида невольно выпрямилась на троне, её усталость на мгновение отступила перед любопытством. Незнакомец приблизился и склонился в поклоне — элегантном, но не слишком глубоком, словно обозначая уважение к её положению, но не забывая о собственном статусе.

— Прошу благословения, Солнечная Жена, — произнёс он низким, мелодичным голосом, поднимая на неё глаза — золотисто-янтарные, как драгоценное вино с террас долины Амбрис.

В этих необычных глазах Миреида с изумлением прочитала не благоговение, не ожидание чуда или исцеления. Взгляд незнакомца был дерзким и чуть насмешливым, словно он видел её насквозь и прекрасно понимал, что за маской Солнечной Жены скрывается обычная девушка, играющая навязанную ей роль.

Этот взгляд был настолько неуместен в храме, настолько противоречил всему происходящему, что Миреида на мгновение растерялась. Незнакомец не боялся богов? Не верил в её священную силу? Или… знал что-то, чего не знала она сама?

Главная жрица, стоявшая рядом с троном, чуть напряглась — она тоже заметила нечто необычное в этом госте. Её рука предупреждающе коснулась плеча Миреиды, словно призывая к осторожности.

— Что привело тебя в храм, ищущий благословения? — спросила Миреида, впервые за день отступая от заученной формулы приветствия. — Какой милости ты ждёшь от Эрсы?

Уголки губ незнакомца чуть дрогнули в подавленной улыбке, словно её отступление от ритуала доставило ему удовольствие.

— Я решил принести своё почтение перед супругой всемилостивого Эрсы, — произнёс он таким тоном, что Миреида подумала: почтения в его заявлении не слышится вовсе. Каждое слово, особенно “всемилостивого”, звучало с едва уловимой, но несомненной насмешкой.

— Я не нуждаюсь в исцелении, — продолжал он, не сводя с неё своих необычных глаз. — Я лишь хочу коснуться Солнечной Жены и благодати, что её наполняет.

По храму пробежал едва слышный шепоток. Подобные просьбы были редкостью — обычно люди приходили с конкретными мольбами об исцелении, плодородии или защите. Главная жрица подалась вперёд, её лицо приобрело напряжённое выражение.

— Достопочтенный, — начала она с вежливой твёрдостью, — благословение Солнечной Жены даруется тем, кто…

— Я обращался не к вам, — незнакомец даже не повернул головы в её сторону, продолжая смотреть прямо на Миреиду. — Я говорю с супругой Эрсы.

Миреида почувствовала, как по спине пробежал холодок. В этом человеке было что-то странное — не только его необычные глаза или вызывающее поведение, но и само его присутствие, заполнявшее пространство вокруг подобно жару от раскалённого металла.

— Зачем тебе моё прикосновение? — спросила она прямо, отбросив ритуальные формулы.

Незнакомец улыбнулся, и его улыбка была похожа на блеск лезвия в солнечном свете — красивая, но опасная.

— Любопытство, — ответил он с обезоруживающей честностью. — Я много слышал о… силе Эрсы, проявляющейся через его супругу. Хочу убедиться в ней лично.

— Госпожа, если это укрепит чью-то веру, не стоит отказывать, — послышался спокойный голос Нектарии.

Молодая жрица стояла недалеко от Главной жрицы, её лицо оставалось безмятежным, хотя в глазах промелькнуло что-то похожее на любопытство. Обращение её к Миреиде с тех пор, как та сочеталась браком с солнечным богом, стало более официальным согласно храмовым правилам — больше никаких дружеских интонаций на людях.

Главная жрица бросила на Нектарию быстрый взгляд, в котором читалось неодобрение, но промолчала. Миреида поймала себя на мысли, что между храмовыми служительницами существуют свои сложные отношения и течения, о которых она пока знала немного.

Незнакомец чуть склонил голову в сторону Нектарии, выражая вежливую благодарность за поддержку, но взгляд его по-прежнему был устремлён на Миреиду, словно между ними протянулась невидимая нить.

Миреида на мгновение заколебалась. Её инстинкты кричали, что этот человек — не простой проситель, и его интерес к ней вызван чем-то большим, чем праздное любопытство. Но отказать ему прилюдно означало бы признать свою неуверенность, а возможно, и подорвать авторитет храма.

— Подойди, — наконец решилась она, выпрямляясь на троне и стараясь говорить с достоинством, которого совсем не чувствовала.

Он приблизился — уверенно и грациозно, словно хищник, привыкший двигаться среди людей, не выдавая своей истинной природы. Каждый его шаг был отмерен с точностью ювелира, каждый жест наполнен скрытой силой. В храме Эрсы, где всё было пропитано почтительной покорностью и благоговением, его уверенность выглядела почти кощунственной.

Миреида невольно подумала, что даже среди знатных людей таких манер не встретишь. Он двигался, словно сам был богом, снизошедшим в смертный мир из любопытства.

Несмотря на внутреннее беспокойство, она протянула руку — изящным, царственным жестом, которому её учили жрицы. Солнечная Жена не просто благословляет — она дарует милость свыше, и каждое её движение должно отражать это.

Жрицы затаили дыхание. Просители в очереди вытягивали шеи, чтобы лучше видеть. Даже священный огонь на алтаре, казалось, горел тише.

Незнакомец прикоснулся к её руке — не так, как другие просители, робко касавшиеся лишь кончиков её пальцев. Он обхватил её ладонь своими руками, уверенно и властно, словно имел на это право.

В тот же миг Миреида ощутила странный ток, пронизавший её тело от кончиков пальцев до самых пят. Это было похоже на прикосновение к раскалённому металлу, но без боли — лишь обжигающее, пульсирующее тепло, разливающееся по венам. Или на глоток крепкого вина, мгновенно ударивший в голову, но вместо опьянения даривший неожиданную ясность.

Это не походило ни на что, что ей доводилось испытывать в жизни. Её охватило замешательство, она невольно подалась вперёд, глаза её расширились. Мир вокруг на мгновение словно поблек, оставив лишь его лицо, его глаза, его прикосновение.

Золотисто-янтарные глаза незнакомца вспыхнули, в их глубине что-то промелькнуло — удивление? удовлетворение? — и тут же скрылось под маской вежливого интереса.

— Благодарю, Солнечная Жена, — произнёс он негромко, но каждое слово отчётливо разнеслось по притихшему залу.

Отпустив её руку — медленно, словно неохотно — он развернулся и покинул зал всё тем же уверенным шагом. Ни разу не оглянувшись, не склонив головы перед алтарём, как требовал обычай, незнакомец просто ушёл, оставив после себя волну шепотков и замешательства.

Миреида застыла на троне, глядя ему вслед. Её рука, всё ещё вытянутая в благословляющем жесте, словно онемела — не болезненно, но странно, будто прикосновение незнакомца оставило на коже невидимый след. В голове мелькали обрывки мыслей, которые она не могла ухватить, подобно теням, ускользающим при попытке их рассмотреть.

— Госпожа? — обеспокоенный голос Главной жрицы вернул её к реальности. — Ты в порядке?

Миреида медленно опустила руку, сжав и разжав пальцы, словно проверяя, подчиняются ли они ей по-прежнему.

— Да… да, конечно, — она постаралась, чтобы голос звучал уверенно. — Продолжим церемонию.

Но оставшаяся часть дня будто проходила в тумане. Она механически произносила благословения, прикасалась к просителям, слушала их благодарности, но мысли её то и дело возвращались к странному незнакомцу и необычному ощущению, которое оставило его прикосновение.

Вечером, когда последний проситель покинул храм и священные огни были пригашены до ровного тления, Миреида наконец смогла уединиться в своих покоях. Отпустив служанок, она долго сидела у открытого окна, глядя на звёзды и потирая руку, к которой прикоснулся незнакомец. Странное ощущение постепенно ослабевало, но не исчезало полностью.

— Могу я войти? — тихий голос Нектарии прервал её размышления.

Миреида кивнула, и молодая жрица скользнула в комнату, неся поднос с травяным отваром.

— Я подумала, тебе может понадобиться успокаивающий напиток после такого долгого дня.

— Спасибо, — Миреида благодарно приняла чашу. — Нектария, ты знаешь, кто он такой? Тот мужчина с янтарными глазами?

Жрица присела на край кушетки, её лицо в полумраке выглядело задумчивым.

— Есть догадки, но ничего определённого. Судя по одежде и манерам — кто-то из высшей знати, возможно, даже из императорской семьи. Они редко посещают храмы лично, обычно присылают жертвы с посланниками.

— В нём было что-то… странное, — Миреида нахмурилась, пытаясь подобрать слова. — Когда он коснулся меня, я почувствовала…

— Что-то необычное? — Нектария подалась вперёд, её глаза блеснули в темноте.

— Да. Словно… жар. Или энергия. Я не знаю, как описать.

Жрица задумчиво кивнула:

— Главная жрица считает, что это была проверка. Императорский двор иногда отправляет наблюдателей, чтобы убедиться в… подлинности Солнечной Жены.

— Подлинности? — Миреида напряглась. — Они подозревают обман?

— Нет-нет, — поспешно успокоила её Нектария. — Скорее, они хотят убедиться, что Эрса действительно наполняет тебя своей силой. Это важно для благополучия империи.

Миреида отвернулась к окну, размышляя. Если незнакомец пришёл проверить её “божественность”, то что он почувствовал? Обнаружил ли он отсутствие какой бы то ни было магической силы? Или…

— То, что ты почувствовала, — тихо произнесла Нектария, словно читая её мысли, — это и есть первое пробуждение силы Эрсы в тебе. Божественная энергия откликается на вызов.

— И что мне с этим делать? — спросила Миреида, растерянно глядя на свою руку. Она никогда не верила в божественную силу, считая храмовые ритуалы красивым, но пустым театром. Но сегодняшнее происшествие… эти странные ощущения… они заставляли усомниться в собственной убеждённости.

Нектария помолчала, глядя на ночное небо сквозь открытое окно. Звёзды отражались в её глазах, делая их похожими на тёмные озёра с плавающими в них светлячками.

— Иногда, — произнесла она наконец, — боги приходят к нам не так, как мы ожидаем. Не в громе и молниях, не в чудесах, доступных всем. Они касаются нас тихо, незаметно для других, лишь мы сами чувствуем их присутствие.

Она повернулась к Миреиде:

— В древних текстах говорится, что Эрса любит проверять своих избранниц. Являться им в обличьях, которые они не ожидают встретить.

— Ты считаешь, что этот человек… — Миреида осеклась, не решаясь произнести вслух столь кощунственную мысль.

— Я не знаю, — мягко улыбнулась Нектария. — Но заметила, что его глаза были цвета солнца в янтаре. И когда он прикоснулся к тебе, священный огонь на алтаре вспыхнул ярче.

Миреида вздрогнула. Этого она не заметила, поглощённая странными ощущениями от прикосновения незнакомца.

— Что если… — жрица помедлила, словно не решаясь продолжить, — что если божественный супруг решил взглянуть на свою смертную жену лично?

— Этого не может быть, — отрезала Миреида, резко отставляя чашу с травяным отваром. Жидкость выплеснулась через край, оставив тёмное пятно на мраморном столике. — Бог явился, чтобы посмотреть на меня? В императорского посланника поверить куда проще!

Она встала и начала ходить по комнате, её босые ноги бесшумно ступали по прохладным плитам пола.

— Подумай сама, — продолжила она, жестикулируя с непривычной для храма экспрессией. — Какой-то богатый аристократ решил развлечься, проверяя новую Солнечную Жену. Или императорский двор хочет убедиться, что храм не выбрал шарлатанку. Всё логично и объяснимо.

Нектария не спорила, лишь следила за ней глазами, в которых плясали отблески лампадного огня.

— Разумеется, это более… удобное объяснение, — мягко произнесла она. — Но разве ты не чувствовала ничего необычного? Того, что нельзя объяснить простой логикой?

Миреида замерла на месте, её рука невольно коснулась запястья, куда пришлось прикосновение незнакомца. Да, было что-то… нечто, выходящее за рамки обыденного опыта. Но признать это означало бы открыть дверь для множества других странных идей, поколебать фундамент её рационального мировоззрения.

— Возможно, я просто поддалась общему настрою, — упрямо сказала она. — Весь день благословлять больных, слушать их восторги от “исцеления”… Любой начнёт верить в чудеса, просто чтобы не сойти с ума.

Нектария тихо вздохнула и поднялась:

— Я не буду спорить с тобой, Миреида. Время покажет истину. Отдыхай, завтра будет новый день.

Уже у двери жрица остановилась:

— Но знаешь… если бы я была богом и хотела проверить свою смертную супругу, я бы тоже не явилась в сиянии и громе. Я бы пришла так, чтобы она могла выбирать — верить или нет. В этом и заключается истинная вера — в выборе, а не в принуждении.

— Я верю в магию, но не верю в богов, которые разгуливают среди людей. Им до нас вообще нет дела! — отмахнулась Миреида, словно отгоняя назойливую муху. — Если боги и существуют, они слишком заняты своими божественными делами, чтобы интересоваться смертными.

Её слова, произнесённые в храме, звучали почти кощунственно. В другое время и от другого человека такое высказывание могло бы привести к серьёзным последствиям. Но статус Солнечной Жены давал ей определённую защиту — по крайней мере, в этих стенах.

Нектария не выглядела шокированной. Напротив, в её глазах промелькнуло что-то похожее на понимание.

— Интересная точка зрения для той, кто каждый день выполняет ритуалы, обращённые к богу, — заметила она без осуждения. — А как же верующие, которых ты благословляла сегодня? Как объяснить их исцеления?

Миреида пожала плечами:

— Сила веры. Люди верят, что исцелились — и им становится легче. Или совпадение. Или… — она запнулась, — может быть, действительно какая-то магия, заключённая в самих ритуалах, в стенах храма. Но не божественное вмешательство!

— А разве магия и божественная сила — не две стороны одной монеты? — мягко спросила Нектария. — Просто мы, смертные, называем по-разному то, что не в силах до конца понять.

Она сделала шаг к двери, но остановилась:

— В любом случае, надеюсь, твой таинственный гость ещё появится. Думаю, он найдёт твой скептицизм… освежающим.

Миреида фыркнула, когда за Нектарией закрылась дверь. Эти беседы о богах, священных силах и предназначении раздражали её всё сильнее с каждым днём. Они были пусты, как выпитая до дна чаша, — много слов, мало смысла.

Прислонившись лбом к прохладному оконному стеклу, она позволила себе на мгновение ощутить острую тоску по дому. По запаху свежего молока и кедровых бочек. По грубоватым шуткам Сиртана. По возне младших братьев, вечно что-то затевающих. По простым, понятным разговорам о ценах на сыр, погоде для выпаса скота, новых рецептах специй.

По большому счёту, здесь ей не с кем было по-настоящему говорить и не о чём, кроме храмовых дел. Жрицы, даже доброжелательная Нектария, жили в своём мире ритуалов и вечных истин. Их интересовали только правильные поклоны солнцу, точное произношение молитв, толкование древних текстов. Попытки заговорить о чём-то обыденном — последних городских сплетнях, новом торговом караване с востока, даже о погоде — натыкались на вежливое непонимание.

Миреида вздохнула и отошла от окна. Ладно, пять лет — это не вечность. Она переживёт. А пока… пока, возможно, стоит выяснить, кем был тот странный незнакомец с янтарными глазами. Хотя бы для того, чтобы развеять скуку храмовой жизни.

Вскоре, однако, Миреида поняла, что и тут её попытки кого-то разговорить обречены на провал. На следующее утро, после ритуала приветствия солнца, она как бы между прочим поинтересовалась у младших жриц, не знают ли они что-нибудь о вчерашнем посетителе с янтарными глазами.

Юные служительницы храма обменялись испуганными взглядами и поспешно удалились, пробормотав что-то о срочных делах. А через час её вызвала к себе Главная жрица.

— Солнечная Жена, — холодно произнесла она, не предлагая Миреиде сесть, — мне стало известно о твоих… расспросах.

Она выдержала паузу, внимательно изучая лицо Миреиды:

— Тебе следует знать, что интересоваться другими мужчинами тебе строжайше запрещено. Ты — супруга Эрсы, и любое проявление внимания к смертным может быть истолковано как неверность.

— Но я просто хотела узнать, кто он! — возмутилась Миреида. — Это не “проявление внимания”, а обычное любопытство!

— Любопытство неуместно для Солнечной Жены, — отрезала Главная жрица. — Твои мысли должны быть сосредоточены исключительно на служении Эрсе. Всё остальное — отвлечение от священного долга.

Вернувшись в свои покои, Миреида в бессильной ярости швырнула подушку через всю комнату. Не только лишили свободы, заперли в золотой клетке, заставили бесконечно повторять бессмысленные ритуалы — теперь ещё и думать запрещают!

Впервые за всё время пребывания в храме она почувствовала не просто раздражение или тоску по дому, а настоящий гнев. Запрет только разжёг её любопытство к таинственному незнакомцу. Кем бы он ни был, он явно не вписывался в чинный храмовый порядок — и уже одно это вызывало у Миреиды симпатию.

Но сделать она ничего не могла — новое положение связывало её по рукам и ногам крепче любых цепей. Покинуть храм без сопровождения было невозможно. Встречи с семьёй разрешались лишь в особые праздники, да и то под строгим надзором жриц. Любые вопросы о незнакомце с янтарными глазами встречали каменную стену молчания.

И вновь потянулись однообразные дни, наполненные бесконечными ритуалами и молитвами. Рассвет — ритуальное приветствие солнца. Утро — изучение священных текстов. Полдень — благословение подношений. Вечер — очищение храмовых чаш. Закат — прощание с солнцем. Ночь — бдение у священного огня… И так день за днём, в монотонном ритме, который, казалось, должен был стереть саму личность Миреиды, превратив её в идеальный сосуд для “божественной воли”.

Она научилась улыбаться, когда требовалось, произносить нужные слова с подобающей интонацией, двигаться с грацией, ожидаемой от Солнечной Жены. Внешне она стала почти неотличима от других храмовых служительниц — та же безмятежность на лице, те же размеренные движения.

Но внутри… внутри Миреида оставалась собой. Выполняя очередной ритуал, она мысленно составляла новые рецепты сыров. Слушая древние гимны, вспоминала песни, которые пели пастухи в родной долине. Благословляя верующих, представляла, как вернётся домой после пяти лет служения, и какой будет её новая жизнь — жизнь, в которой она сама будет принимать решения.

И всё чаще в эти мечты о будущем вплетался образ незнакомца с янтарными глазами, чьё прикосновение оставило неизгладимый след в её памяти.

Тем временем близился день летнего солнцестояния — величайший праздник в культе Эрсы, когда солнце достигает наивысшей точки своей силы. В храме началась лихорадочная подготовка: жрицы драили мраморные полы до блеска, обновляли золотую краску на алтарях, развешивали свежие гирлянды из цветов, символизирующих плодородие и изобилие.

Миреиде всё чаще напоминали об особом ритуале, который ей предстоит выполнить, но его суть пока никто не торопился прояснить. Каждый раз, когда она пыталась получить конкретный ответ, жрицы отделывались туманными фразами о “священном союзе”, “божественном соитии душ” и “принятии силы Эрсы в полной мере”.

— Тебе не о чем беспокоиться, — заверяла её Главная жрица с натянутой улыбкой. — Это величайшая честь, которой может удостоиться смертная женщина.

— Ты будешь сиять, как солнце, — добавляла другая жрица с благоговейным трепетом.

— Подготовь своё тело и душу к принятию божественной сущности, — советовала третья, глядя куда-то мимо Миреиды.

Эти разговоры всё больше тревожили её. Что именно от неё ожидают? Что произойдёт в день солнцестояния? Почему никто не говорит прямо?

Её беспокойство усиливалось из-за изменений в ежедневном распорядке. Теперь каждый вечер ей приносили особый отвар из трав, который она должна была выпивать перед сном. После него Миреида погружалась в глубокий сон без сновидений, а просыпалась странно разгорячённой и с туманом в голове.

За три дня до солнцестояния Миреида решилась задать прямой вопрос Нектарии — единственной из жриц, с кем у неё сложились более-менее доверительные отношения.

— Что конкретно произойдёт во время ритуала? — спросила она, когда они вдвоём убирали алтарь после вечерней церемонии. — И почему меня пичкают этими травяными настоями?

Нектария замерла, сжимая в руках золотую чашу. Оглянувшись по сторонам и убедившись, что они одни, она заговорила тихо:

— Ритуал Священного Соединения — это кульминация твоего союза с Эрсой. В обычные дни ты просто проводник его благословения, но в солнцестояние… в солнцестояние бог действительно соединяется со своей смертной супругой.

— Соединяется? — Миреида почувствовала, как холодок пробежал по спине. — Ты имеешь в виду…

— Да, — кивнула Нектария. — Эрса входит в тело своей жрицы. Отвары помогают твоему телу подготовиться к принятию божественной сущности. Без них ты можешь… не перенести такой силы.

— Но как… как это происходит? — Миреида с трудом подбирала слова.

— Ты будешь приведена в Святая Святых храма — подземное святилище, куда обычно не допускаются даже жрицы. Там, на алтаре, после многочасового ритуала очищения…

В этот момент дверь храма распахнулась, и вошла Главная жрица в сопровождении нескольких служительниц. Нектария мгновенно замолчала и с преувеличенным усердием принялась полировать чашу.

— Солнечная Жена, — обратилась к Миреиде Главная жрица, — тебе пора готовиться к вечернему ритуалу омовения. Особому омовению, — добавила она значительно. — Сегодня мы начинаем трёхдневное очищение перед великим днём.

В её покои принесли огромную мраморную ванну, наполненную молоком с добавлением каких-то трав и масел. Запах был одурманивающим — сладкий, тяжёлый, заставляющий голову кружиться.

— Это первый шаг к твоему преображению, — торжественно объявила Главная жрица. — Через три дня ты станешь истинным вместилищем Эрсы.

Все эти приготовления, таинственные травяные отвары, туманные намёки и молочные ванны совершенно не нравились Миреиде и наполняли её тревожными предчувствиями. Что с ней собираются делать? Что значит “вместилище Эрсы”? И почему жрицы, обычно такие многословные в объяснении каждого пустякового ритуала, вдруг стали так скрытны, когда речь зашла о главной церемонии?

После молочной ванны, из которой она вышла с головокружением и странным покалыванием по всему телу, Миреида не могла уснуть. Она лежала на своём роскошном ложе, глядя на звёзды через открытое окно, и пыталась собрать воедино крупицы информации.

Нектария говорила о “соединении” с богом, о каком-то подземном святилище… Что это значит на самом деле? Будут ли её опаивать ещё более сильными зельями? Или, может быть, жрецы используют какие-то трюки, чтобы создать иллюзию божественного присутствия? А что, если…

Внезапная, пугающая мысль заставила её сердце учащённо забиться. Что, если всё это — подготовка к какому-то жертвоприношению? Что, если истинная роль Солнечной Жены — стать не просто символической супругой бога, а его жертвой?

Нет, это слишком даже для фанатичных жрецов, одёрнула она себя. Храм Эрсы существует веками, и Солнечные Жёны после пяти лет служения возвращаются в общество, становясь уважаемыми и влиятельными особами. По крайней мере, так говорят…

А что, если это ложь? Что, если никто из бывших жриц не возвращался, а их просто… заменяли двойниками? Или внушали им забыть о том, что на самом деле произошло во время ритуала?

Отбросив одеяло, Миреида поднялась и подошла к окну. Полная луна заливала храмовые сады серебристым светом, создавая причудливые тени. Где-то там, в этом лабиринте колонн и статуй, должен быть выход. Если бы только она могла сбежать…

Но куда? Город полон стражи, которая немедленно вернёт беглую жрицу в храм. Да и как далеко она успеет уйти в храмовых одеждах, без денег, без знания города?

Следующие два дня превратились для Миреиды в калейдоскоп всё более странных и интенсивных ритуалов. Утренние молитвы стали длиннее, омовения — частыми и изнурительными, а травяные настои — крепче и горше. После каждой процедуры она чувствовала себя всё более отстранённой от реальности, словно её сознание постепенно отделялось от тела.

— Твоя аура меняется, — с благоговением заметила одна из младших жриц, помогавшая ей облачиться после очередного омовения. — Ты начинаешь светиться изнутри.

Миреида посмотрела на себя в полированное бронзовое зеркало. Её кожа действительно приобрела странное сияние, глаза казались глубже и темнее, а губы — ярче, хотя она не использовала никаких красящих веществ. Что бы ни содержалось в этих настоях и маслах, они определённо воздействовали на её организм.

Накануне солнцестояния Главная жрица лично проводила финальный ритуал подготовки. В специальном зале, куда Миреиду привели с завязанными глазами, её тело умастили чем-то тёплым и ароматным, а затем облачили в полупрозрачную тунику из ткани, которая казалась сотканной из золотистого света.

— Завтра, когда солнце достигнет зенита, — торжественно произнесла Главная жрица, — ты спустишься в Подземное Святилище, где проведёшь наедине с богом ночь солнцестояния. То, что произойдёт там, останется между тобой и Эрсой. Но утром ты выйдешь к народу уже не просто проводником его воли, а носительницей его божественной искры.

Той ночью, вернувшись в свои покои, Миреида обнаружила на столике очередную чашу с травяным отваром — на этот раз золотого цвета, с каплями масла на поверхности. Чаша источала аромат, от которого ноздри трепетали, а в животе разливалось тепло.

Решительно отодвинув питьё, Миреида подошла к окну. Ночной воздух, прохладный и свежий, немного прояснил затуманенное сознание. Главное — сохранить ясность ума, не позволить этим зельям полностью затуманить рассудок. Что бы ни планировалось на завтра, она хотела встретить это в полном сознании.

День летнего солнцестояния начался с первыми лучами рассвета. Миреиду разбудили четыре жрицы, их лица были скрыты под золотыми вуалями. Молча, они проводили её в Зал Очищения, где уже ждала большая чаша с водой, которая, казалось, светилась изнутри.

— Это вода из священного источника Эрсы, — проговорила Главная жрица, появляясь из тени. — Она собрана с первыми лучами солнца и благословлена самим богом.

Обряд омовения длился долго. Каждая часть тела Миреиды была омыта трижды, каждый раз с новыми заклинаниями. Затем её умастили маслами, нанесли на кожу священные символы золотой краской и облачили в церемониальное платье — настолько тонкое, что оно казалось сотканным из солнечного света.

Весь день храм гудел как потревоженный улей. Жрецы и жрицы сновали по коридорам, завершая приготовления. Из города прибывали знатные гости и иностранные посланники, желающие присутствовать на публичной части церемонии. Миреиду, однако, держали в изоляции в специальном помещении — Комнате Ожидания, где не было ни окон, ни мебели, только подушки на полу и курильницы с благовониями.

Когда солнце начало клониться к закату, за ней пришли. Процессия жрецов в золотых одеждах, возглавляемая Главным жрецом, повела Миреиду через анфиладу залов к главному храмовому двору, где собрались сотни людей.

— Народ Аурелиса! — возгласил Главный жрец, поднимая руки к небу. — В этот священный день, когда сила Эрсы достигает зенита, его смертная супруга готова принять в себя его божественную сущность!

Толпа разразилась восторженными криками. Миреида, стоящая на возвышении, чувствовала, как сотни глаз впились в её фигуру, едва прикрытую золотистой тканью. Ощущение было унизительным и пугающим одновременно.

После длительных песнопений и ритуальных танцев, когда солнце коснулось горизонта, Главный жрец взял Миреиду за руку:

— Пришло время для священного соединения, — произнёс он голосом, дрожащим от волнения.

Миреиду повели прочь от толпы, вглубь храма, а затем… вниз. Лестница, выложенная чёрным мрамором, спускалась под землю, освещаемая лишь редкими факелами. Воздух становился всё более тяжёлым, насыщенным странными ароматами.

Наконец, они достигли массивных дверей из неизвестного Миреиде металла, покрытых сложными узорами. Двери бесшумно открылись, открывая взору просторный круглый зал с куполообразным потолком. В центре находился алтарь из белого камня, а над ним, через отверстие в куполе, был виден небольшой участок темнеющего неба.

— Здесь ты встретишься с Эрсой, — торжественно произнёс Главный жрец. — Когда первая звезда появится в центре купола, начнётся священное соединение.

Жрецы оставили Миреиду одну в подземном святилище, торжественно закрыв за собой тяжёлые двери. Звук их шагов постепенно стих, и наступила полная тишина, нарушаемая лишь потрескиванием масла в золотых светильниках.

Миреида осталась стоять у входа, не решаясь приблизиться к алтарю. Её сердце колотилось как бешеное — то ли от страха, то ли от действия тех зелий, которыми её поили последние дни. Полупрозрачное одеяние почти не защищало от прохлады подземелья, и кожа покрылась мурашками.

“Что теперь?” — думала она, озираясь по сторонам. Стены святилища были покрыты древними рельефами, изображающими сцены из мифов об Эрсе — его рождение из золотого яйца, его битвы с силами тьмы, его союз с богиней земли… И везде бог изображался с тем же солнечным диском вместо головы.

Время тянулось мучительно медленно. Миреида наконец осмелилась пройтись по залу, изучая каждый уголок в поисках… чего? Тайного выхода? Или следов обмана? Она сама не знала.

Внезапно свет в святилище начал меняться. Сквозь отверстие в куполе проник луч — не солнечный, а лунный. Он медленно скользил по полу, приближаясь к алтарю. Когда луч коснулся белого камня, тот начал светиться странным золотистым светом.

— Время пришло, — произнёс голос позади неё.

Миреида резко обернулась и замерла. В нескольких шагах от неё стоял он — тот самый незнакомец с янтарными глазами, который посещал храм несколько недель назад. Он был одет всё в ту же богато расшитую тунику, а на его запястьях поблёскивали золотые браслеты.

— Вы?! — выдохнула Миреида, не веря своим глазам. — Как вы здесь оказались? Эти двери были заперты!

Незнакомец улыбнулся — той же опасной улыбкой, которая поразила её при первой встрече.

— Для меня не существует запертых дверей в моём собственном храме, Миреида.

— В вашем храме? — Миреида нахмурилась, а затем её глаза расширились, когда смысл его слов дошёл до неё. — Вы хотите сказать…

— Да, моя упрямая супруга, — его янтарные глаза вспыхнули золотистым светом. — Я — Эрса, бог солнца и плодородия, повелитель света, тот, кому ты принесла клятвы верности.

Секунду Миреида смотрела на него с недоверием, а затем её лицо исказилось от гнева. Все эти недели унижений, бессмысленных ритуалов, заточения в золотой клетке — и всё это из-за него!

— Ты?! — воскликнула она, отбросив все формальности. — Ты тот самый всемогущий бог, который позволил старому облезлому павлину выбрать себе жену? Который вырвал меня из моей жизни, от моей семьи, от дела, которое я люблю?

Она шагнула к нему, сжав кулаки:

— Да пошёл ты к демонам со своими священными ритуалами! Если ты действительно бог, то зачем тебе всё это представление? Почему нельзя было просто явиться и сказать, что тебе нужно?

Её гнев, копившийся неделями, наконец, прорвался наружу:

— И что теперь? Ты ожидаешь, что я упаду перед тобой на колени? Буду благодарна за “честь” быть твоей куклой для ритуалов? Женой, которую ты навещаешь раз в году?

Эрса наблюдал за её вспышкой с удивлением, которое постепенно сменилось чем-то похожим на восхищение.

— Меня предупреждали о твоём характере, — произнёс он, слегка склонив голову набок. — Но я не ожидал такого… прямого выражения чувств.

— Мой характер? — Миреида горько рассмеялась. — Ты не знаешь обо мне ничего! Для тебя я просто очередная смертная игрушка. Знаешь, что я думаю о твоём “священном союзе”? — Она сделала непристойный жест, от которого жрицы храма упали бы в обморок. — Вот что! Ищи себе другую жену, я возвращаюсь домой!

Эрса замер, глядя на Миреиду с выражением, которое постепенно менялось от удивления к… восхищению? Такой реакции она точно не ожидала.

— За тысячелетия моего существования, — произнёс он наконец, — ни один смертный не осмеливался послать меня к демонам. Ни один, Миреида из рода Тарения.

Вместо гнева в его голосе звучало что-то похожее на восторг. Он начал медленно обходить её по кругу, как хищник, но без угрозы — скорее с искренним любопытством.

— Ты знаешь, почему я выбрал тебя? — спросил он, остановившись. — Не из-за твоей красоты, хотя она несомненна. И не из-за почтительности к богам, которой у тебя явно нет.

Янтарные глаза встретились с её тёмным взглядом:

— Я выбрал тебя из-за огня, который горит внутри. Из-за духа, который не сломился под гнётом ритуалов и запретов. Жрицы пытались превратить тебя в безвольный сосуд, но ты осталась собой.

Он улыбнулся, на этот раз без насмешки:

— Думаешь, мне нужна ещё одна благочестивая кукла, повторяющая заученные молитвы? Их у меня достаточно. Мне нужен был кто-то настоящий. Живой.

Миреида отступила на шаг, сбитая с толку этим признанием:

— Если тебе нужен был “кто-то живой”, зачем весь этот фарс? Похищение с рынка, изоляция в храме, бесконечные ритуалы?

— Традиции, — Эрса вздохнул с явным неудовольствием. — Даже боги связаны ими. Культ создаётся смертными, и со временем он обрастает ритуалами и догмами, которые мы не всегда можем изменить.

Он сделал жест рукой, и в воздухе появилась чаша с вином:

— Хочешь правду? Я устал от фальшивого поклонения. От молитв, произносимых без веры. От ритуалов, выполняемых механически. Мне нужен был кто-то, кто видит мир таким, какой он есть, а не сквозь пелену религиозного страха.

— Тебе не хватает общества других богов и особенно богинь? — усмехнулась Миреида, скрестив руки на груди. Её изначальный гнев немного утих, сменившись дерзким любопытством. — Неужели на небесах настолько скучно, что приходится развлекаться с простыми смертными?

Эрса неожиданно рассмеялся — звук был подобен тёплому летнему грому, от которого по стенам святилища пробежали золотистые отблески.

— О, ты даже не представляешь, насколько скучно может быть бессмертие, — ответил он, делая глоток из своей волшебной чаши. — Что до других богов… — он поморщился, — большинство из них настолько упивается своим божественным статусом, что разговор с ними сводится к бесконечному перечислению их величия и достижений.

Он сделал пасс рукой, и рядом с Миреидой возникла вторая чаша:

— А богини… они, конечно, прекрасны, но после нескольких столетий их интриги и соперничество становятся предсказуемыми. Представь себе вечность в обществе существ, которые никогда не меняются, никогда не удивляют, никогда не противоречат.

Его янтарные глаза снова остановились на Миреиде:

— Смертные, напротив, постоянно меняются. Вы живёте так мало, что каждый миг для вас имеет значение. Вы способны на настоящие чувства, на искренность. Конечно, большинство из вас скрывает это под маской благочестия, когда сталкивается с божественным, но иногда… — он усмехнулся, — иногда находится кто-то вроде тебя, кто посылает бога к демонам.

— То есть, тебе захотелось развлечься, — подытожила Миреида, глядя на бога с нескрываемым презрением. — Ты превратил мою жизнь в кошмар, оторвал от семьи, заставил выполнять бессмысленные ритуалы только потому, что тебе было скучно на твоём божественном троне?

Она решительно отвела в сторону парящую чашу с вином.

— Но я не собираюсь становиться твоей игрушкой. И никакого союза у нас не будет!

Лицо Эрсы на мгновение омрачилось — по стенам святилища пробежали тревожные тени, а в воздухе словно сгустилось напряжение. Всё-таки перед ней был бог, не привыкший к отказам. Однако вместо гнева, которого ожидала Миреида, в его глазах появилось что-то похожее на… уважение?

— Ты действительно необычная смертная, — произнёс он, качая головой. — Большинство на твоём месте уже умоляли бы о милости или, наоборот, бросились бы в мои объятия, надеясь получить божественное расположение.

Он отступил на шаг, внимательно изучая её лицо:

— Что ж, я не собираюсь принуждать тебя. Это было бы… недостойно. Но подумай вот о чём, Миреида, дочь Тарения: ты уже связана со мной брачным ритуалом, и этот союз не может быть расторгнут простым отказом.

— Что ты имеешь в виду? — напряглась она.

— Ты остаёшься моей жрицей, хочешь ты того или нет. Но… — он сделал паузу, — возможно, мы можем пересмотреть условия нашего соглашения.

— Я не давала никакого соглашения, по крайней мере, по доброй воле, — тряхнула волосами Миреида, отбрасывая непослушную прядь с лица.

Эрса по-прежнему казался ей притягательным, и это раздражало ещё сильнее. Что странно — она не воспринимала его как бога, она видела в нём мужчину — облечённого властью, могуществом, силой — но мужчину. И угождать ему она не собиралась, как бы завораживающе ни сверкали его янтарные глаза.

— Твоя воля мало что значила в этом ритуале, — заметил Эрса, но без высокомерия, скорее с задумчивостью. — Жрецы произнесли древние формулы, твоё имя вплетено в священные тексты, а кровь жертвенных животных скрепила договор.

Он сделал пасс рукой, и в воздухе возникли золотистые нити, соединяющие их запястья — тонкие, почти невидимые, но Миреида каким-то образом чувствовала их присутствие, словно невесомые браслеты.

— Видишь? Узы уже существуют. Но, — его взгляд стал изучающим, — я мог бы изменить их природу.

— Что ты предлагаешь? — спросила Миреида с подозрением, пытаясь игнорировать странное тепло, исходившее от этих магических нитей.

— Партнёрство вместо подчинения, — ответил Эрса. — Ты останешься Солнечной Женой формально, выполняя минимум необходимых ритуалов, но получишь свободу, о которой мечтаешь. Взамен…

— Взамен? — прищурилась она.

— Взамен ты станешь моими глазами и ушами в мире смертных. Не жрицей, повторяющей заученные фразы, а настоящим проводником, связующим звеном между мной и людьми. Без фальши, без ханжества.

Миреида задумчиво посмотрела на золотистые нити, соединяющие их запястья. Предложение было неожиданным — вместо традиционного поклонения бог просил чего-то совершенно иного.

— Что конкретно означает “быть твоими глазами и ушами”? — спросила она прямо. — Я не стану шпионить или доносить на людей, если ты это имеешь в виду.

Эрса покачал головой:

— Жрецы давно перестали говорить мне правду о жизни смертных. Их доклады полны восхвалений и благочестивых историй, но лишены той истины, которая мне действительно нужна. Как живут обычные люди? О чём они мечтают? Чего боятся? Что представляет для них настоящую ценность?

Он сделал пасс рукой, и золотистые нити между ними стали ярче:

— Тысячелетиями боги направляли судьбы людей, не понимая их по-настоящему. Возможно, поэтому между нами возникла такая пропасть.

Миреида хмыкнула:

— И ты решил исправить это с помощью одной дерзкой сыроделки?

— Именно потому, что ты дерзкая, — улыбнулся Эрса. — Потому что ты видишь мир своими глазами, а не через призму храмовых догм. Ты не боишься говорить правду, даже если эта правда может разгневать бога.

Он приблизился на шаг:

— Взамен ты получишь не только формальную свободу, но и возможность видеться с семьёй, продолжать своё ремесло. Тебе не придётся проводить дни в бессмысленных ритуалах.

Миреида почувствовала, как её сердце ускорило ритм. Предложение было заманчивым, слишком заманчивым.

— А что насчёт… — она запнулась, подбирая слова, — физической стороны этого “партнёрства”? Жрицы намекали на какое-то “истинное соединение” с богом.

Янтарные глаза Эрсы вспыхнули странным огнём:

— Это решать тебе, Миреида. Я не стану требовать того, что не будет дано добровольно.

Миреида молчала, обдумывая его предложение. За всю её жизнь никто не давал ей выбора — не спрашивали, хочет ли она стать жрицей, хочет ли участвовать в ритуалах. И вот теперь сам бог предлагает ей союз на равных.

— Если я соглашусь, — медленно произнесла она, — я хочу чётких условий. Никаких недомолвок и скрытых обязательств.

Эрса кивнул, и что-то похожее на уважение промелькнуло в его взгляде.

— Во-первых, — Миреида начала загибать пальцы, — я хочу видеться с семьёй, когда захочу, а не по храмовому расписанию. Во-вторых, я хочу вернуться к своему ремеслу. Пусть я остаюсь Солнечной Женой, но сыроделие — это часть меня.

Эрса слушал внимательно, не перебивая.

— В-третьих, — продолжила она, — я буду говорить тебе правду о мире смертных, но не буду выполнять поручения, которые противоречат моей совести. И в-четвёртых, — она на мгновение замялась, — этот союз остаётся духовным, пока я сама не решу иначе.

Повисла пауза. Миреида ожидала возражений, может быть, даже гнева, но Эрса лишь задумчиво смотрел на неё, словно видел впервые.

— Согласен, — наконец произнёс он. — Но у меня тоже есть условия. Ты должна присутствовать на главных храмовых церемониях — их всего четыре в году. Жрецам и народу нужно видеть, что Солнечная Жена исполняет свой долг.

Миреида кивнула — это было справедливо.

— Кроме того, — продолжил бог, — ты будешь встречаться со мной раз в месяц, в ночь полнолуния, чтобы рассказать о том, что видела и слышала среди людей.

— Согласна, — ответила Миреида после короткого раздумья.

Эрса сделал шаг вперёд и протянул руку:

— Тогда скрепим наш договор.

Когда их пальцы соприкоснулись, золотистые нити, соединяющие их запястья, вспыхнули ярким светом, а затем словно впитались в их кожу. Миреида почувствовала странное тепло, разливающееся по телу — не неприятное, а скорее бодрящее, как глоток хорошего вина в холодный день.

— Договор заключён, — торжественно произнёс Эрса, отпуская её руку. — Теперь ты не просто жрица, выполняющая ритуалы, а настоящая посредница между богом и людьми.

Лёгкая улыбка тронула его губы:

— И первая смертная за тысячелетия, осмелившаяся диктовать условия божеству.

Миреида ещё ощущала тепло магической связи, разливающееся по венам. С удивлением она заметила, что её кожа приобрела лёгкое золотистое сияние — едва заметное, но несомненно отличающее её от обычных смертных.

— Что теперь? — спросила она, разглядывая свои руки.

— Теперь нам предстоит удивить жрецов, — ответил Эрса с искрой озорства в янтарных глазах. — Они ожидают увидеть покорную Солнечную Жену, пережившую мистическое соединение с божеством. А вместо этого встретят… нечто совершенно иное.

С этими словами он подошёл к массивным дверям святилища и распахнул их одним движением руки. За дверями обнаружилась делегация жрецов во главе с Главным жрецом — они явно ждали завершения ритуала.

При виде Эрсы, стоящего рядом с Миреидой, на их лицах отразилось крайнее изумление, сменившееся благоговейным ужасом. Жрецы рухнули на колени, касаясь лбами холодного пола.

— Великий Эрса! — пролепетал Главный жрец. — Ты почтил нас своим божественным присутствием!

— Поднимитесь, — приказал бог. — У меня есть объявление. Отныне природа союза между мной и Солнечной Женой меняется. Миреида будет исполнять обязанности по своему усмотрению, с соблюдением лишь основных ритуалов. Она волна покидать храм, видеться с семьёй и заниматься своим ремеслом.

Жрецы обменялись потрясёнными взглядами, а Главная жрица осмелилась подать голос:

— Но, Великий Эрса, традиции гласят…

— Традиции устарели, — отрезал бог. — Времена меняются, и культ должен меняться вместе с ними. Или вы считаете, что знаете мою волю лучше меня самого?

— Н-нет, Великий… — пролепетал Главный жрец, не смея поднять глаза.

И действительно, фигура, стоявшая рядом с Миреидой, уже мало напоминала того черноволосого незнакомца, который посещал храм ранее. Эрса весь светился изнутри ослепительным золотым сиянием, его волосы превратились в живые языки пламени, а янтарные глаза сверкали подобно двум солнцам. В нём никто не мог опознать прежнего посетителя — перед жрецами стояло само воплощение солнечного божества, чьё великолепие было почти невыносимо для смертных глаз.

Некоторые из младших жрецов дрожали, не в силах выдержать этого зрелища. Другие тихо плакали от священного трепета. Даже Главная жрица, всегда такая надменная и уверенная, сейчас выглядела маленькой и испуганной.

— Слушайте же мою волю, — голос Эрсы наполнил коридор, отражаясь от стен подобно грому. — Культ Солнца слишком погряз в бессмысленных ритуалах, утратив истинную связь с мирянами. Отныне всё меняется. Храм должен служить людям, а не отгораживаться от них высокими стенами.

Он положил руку на плечо Миреиды, и золотистое сияние словно перетекло к ней, усиливая тот лёгкий ореол, который уже окружал её.

— Миреида будет моим голосом среди вас. Её слово — моё слово. И она вольна толковать ритуалы по своему усмотрению.

Жрецы продолжали стоять на коленях, явно потрясённые таким поворотом событий. Миреида же внезапно ощутила странное чувство — смесь власти и ответственности. Всего несколько часов назад она была пленницей этого культа, а теперь фактически становилась его главой.

— Поднимитесь, — сказала она, удивляясь, насколько уверенно звучит её голос. — Завтра мы с вами обсудим необходимые изменения. А сейчас я хотела бы отдохнуть… и навестить свою семью при первой возможности.

Новость о божественном явлении и реформации культа Эрсы распространилась по городу Тарсикону со скоростью лесного пожара. К утру у храма собралась огромная толпа — любопытные горожане, паломники, скептики, желающие увидеть Солнечную Жену, которая, по слухам, говорила с самим богом.

Миреида провела ночь в своих покоях, впервые за всё время пребывания в храме наслаждаясь настоящим отдыхом. Утром её не разбудили для ритуала приветствия солнца — жрецы боялись нарушить новый порядок. Когда она наконец вышла из комнаты, её встретила Нектария с непривычным выражением почтительного благоговения.

— Госпожа… — начала она, затем замялась. — Как нам теперь следует обращаться к тебе?

— Просто Миреида, — ответила она, отказываясь от излишних титулов. — И первое, что я хочу сделать — увидеть своего отца и братьев.

К полудню ей подготовили носилки с эскортом храмовой стражи. Миреида поморщилась от такой помпезности, но решила не спорить — слишком велико было желание увидеть родных.

Когда процессия достигла сырной лавки Тарения, весь рынок замер. Торговцы и покупатели расступились, с благоговением глядя на Миреиду, чья кожа всё ещё сохраняла лёгкое золотистое сияние — след божественного прикосновения.

Тарений, увидев дочь, выронил деревянную лопатку для сыра и замер, не веря своим глазам. Рядом с ним застыли три мальчика разных возрастов — её братья, заметно подросшие за время её отсутствия.

— Отец, — просто сказала Миреида, спускаясь с носилок.

Мгновение они смотрели друг на друга, а затем Тарений бросился к дочери, заключая её в объятия, не обращая внимания на роскошные одежды и сопровождающих жрецов.

— Доченька! Они отпустили тебя? Или… — он отстранился, вглядываясь в её лицо, замечая странное сияние.

— Не совсем, — улыбнулась Миреида. — Скорее, условия моей службы… изменились. Теперь я могу видеться с вами и даже помогать в лавке, когда захочу.

Тиран, Дарик и Ларин, преодолев первоначальный шок, бросились к сестре, наперебой рассказывая, что произошло за время её отсутствия.

— А правда, что ты видела самого бога? — шёпотом спросил самый младший, Ларин.

Миреида загадочно улыбнулась:

— Правда. И знаешь что? Он оказался не таким уж страшным.

В последующие недели жизнь Миреиды приобрела совершенно новые очертания. Она разделила своё время между храмом и семейной сыродельней, вводя изменения в обоих местах. В храме Эрсы началась настоящая революция — под её руководством жрецы вышли из своего изолированного мира в город.

— Храм должен служить людям, а не требовать от них слепого поклонения, — объявила она на первом собрании жрецов. — Вместо бесконечных песнопений займитесь делом — помогайте больным, кормите голодных, учите детей.

Многие старые жрецы сопротивлялись переменам, некоторые даже покинули храм, считая новые порядки святотатством. Но большинство, особенно молодые служители, с энтузиазмом восприняли реформы. Нектария стала правой рукой Миреиды, помогая воплощать новое видение культа Эрсы.

В сыродельне Тарения тоже произошли изменения. Благословение Солнечной Жены привлекало множество покупателей, и вскоре маленькая лавка превратилась в процветающее предприятие. Миреида ввела новые рецепты — в некоторые сыры добавлялись травы, которые, по её словам, “благословлены самим Эрсой”. Эти сыры не только обладали великолепным вкусом, но, как утверждали покупатели, приносили здоровье и удачу.

Каждое полнолуние, как было условлено, Миреида уединялась в храмовом саду, куда приходил Эрса — иногда в своём божественном обличье, окружённый сиянием, иногда в облике того самого черноволосого незнакомца с янтарными глазами. Она рассказывала ему о жизни города, о проблемах и радостях простых людей, о том, что на самом деле важно для смертных.

— Удивительно, — заметил Эрса во время одной из таких встреч, — за тысячелетия правления я знал о своих подданных меньше, чем узнал за эти месяцы от тебя.

Их отношения постепенно менялись — от первоначальной настороженности и взаимного недоверия к уважительному партнёрству и даже… чему-то большему, что ни один из них пока не решался назвать.

А в день зимнего солнцестояния, когда Миреида проводила новый, упрощённый ритуал в храме, произошло нечто удивительное. Вместо традиционных жертвоприношений и многочасовых молитв она предложила людям принести в храм еду для раздачи бедным. И когда сотни горожан откликнулись, наполнив храмовый двор припасами, луч зимнего солнца вдруг пробился сквозь облака и упал прямо на Миреиду, окружив её золотым нимбом.

— Смотрите! — воскликнул кто-то из толпы. — Эрса благословляет новый путь!

И действительно, в этот момент многие увидели в небе над храмом силуэт прекрасного юноши с сияющими янтарными глазами, который улыбался своей необычной смертной жене.

В последующие недели жизнь в храме Эрсы начала постепенно меняться. Миреида, пользуясь своим новым положением, вносила изменения осторожно, но решительно. Её практичный ум сыродела не мог смириться с пышными, но бессмысленными ритуалами, тратой ресурсов и праздным существованием многих храмовых служителей.

— Почему в храмовых кладовых гниют продукты, когда в городе есть голодные? — спросила она однажды на собрании жрецов. — Почему священные масла используются только для ритуалов, хотя многие из них обладают целебными свойствами?

Старые жрецы сопротивлялись, ссылаясь на традиции, но Миреида была непреклонна:

— Эрса дал мне право толковать ритуалы. И я говорю: настоящее служение богу — в полезных делах, а не в бесконечном повторении молитв.

Она открыла при храме лечебницу, где использовались травы из храмовых садов, организовала раздачу еды беднякам из избыточных подношений. Многие младшие жрецы и жрицы, особенно Нектария, поддержали её инициативы, увидев в них новый путь служения своему божеству.

При этом Миреида не забывала и о своей семье. Несколько раз в неделю она посещала лавку отца, помогая с производством сыра и внося усовершенствования. Её статус Солнечной Жены привлекал новых покупателей, а практичные знания помогали улучшить качество продукции.

— Ты мог бы открыть ещё одну лавку на центральной площади, — предложила она отцу. — Я договорилась с городскими властями о льготах для храмовых поставщиков.

Тарений смотрел на дочь с изумлением и гордостью — она всегда была смышлёной, но теперь её практичность сочеталась с новым авторитетом, который открывал двери, ранее закрытые для простого сыродела.

Спустя месяц после заключения необычного договора наступило полнолуние — время первой обещанной встречи с Эрсой. Миреида ожидала его в храмовом саду, сидя на мраморной скамье у фонтана. Ночь была тёплой, воздух наполнен ароматом цветущих деревьев.

Эрса появился не в ослепительном сиянии божества, а в облике черноволосого незнакомца с янтарными глазами — лишь тонкий золотистый ореол выдавал его истинную сущность.

— Ты изменила мой храм, Миреида, — произнёс он вместо приветствия. — Жрецы в смятении, верующие в замешательстве, а городские власти не знают, как реагировать на новые порядки.

— Разве не этого ты хотел? — спокойно ответила она. — Правды о мире смертных и изменений в застоявшемся культе?

Эрса улыбнулся, и в его улыбке читалось одобрение:

— Именно этого. Ты превзошла мои ожидания.

Он сел рядом с ней — ближе, чем требовалось для разговора — и внимательно изучал её лицо:

— Ты выглядишь… счастливее. Свобода тебе к лицу.

— Возможность быть собой всегда делает людей счастливее, — ответила Миреида, чуть отодвигаясь.

Эрса заметил это движение, но сделал вид, что нет:

— Я видел, как ты работаешь с отцом. Твои руки созданы для созидания, а не для пустых молитв.

Он осторожно коснулся её ладони:

— Ты удивительная смертная, Миреида. С каждым днём я всё больше убеждаюсь, что не ошибся в выборе.

Миреида отдёрнула руку, не поддаваясь очарованию его слов и прикосновений:

— Ты говоришь так, будто я твоя собственность, которую ты “выбрал”. Но я не твоя игрушка, Эрса. И не впечатлена твоими… ухаживаниями.

— Ухаживаниями? — он изобразил удивление, хотя глаза выдавали его истинные намерения.

— Именно, — твёрдо произнесла она. — Я не верю в искренность богов и тем более в их любовь к смертным. Для вас мы — мгновения, развлечение от скуки вечности. Ты можешь найти меня интересной сейчас, но скоро найдёшь новую “удивительную смертную”.

Эрса выглядел задетым её словами, но не рассерженным:

— Ты судишь по легендам и мифам, Миреида. Не все боги одинаковы, как не все смертные.

Миреида фыркнула с такой выразительностью, что даже мраморные статуи сада, казалось, смутились. Она скрестила руки на груди и закатила глаза, всем своим видом показывая, что она думает об Эрсе и всех богах разом.

— О, конечно! “Не все боги одинаковы,” — передразнила она, делая в воздухе кавычки пальцами. — Ты, должно быть, совершенно особенный бог, который по-настоящему ценит смертных. А все истории о том, как боги использовали людей, а потом бросали их — просто злые сплетни?

Она поднялась со скамьи и прошлась вдоль фонтана, её шаги были резкими от раздражения.

— Знаешь, сколько молитв произносят люди ежедневно? Сколько жертв приносят? Сколько надеются на божественную помощь? — она повернулась к нему с вызовом. — А что они получают взамен? Засухи, болезни, войны. И ещё богов, которые от скуки спускаются поиграть в любовь со смертными.

Эрса наблюдал за ней с непонятным выражением — где-то между восхищением и досадой.

— Я видела, как жрецы обогащаются на вере простых людей, — продолжала Миреида. — Как они требуют последнее у бедняков во имя богов. И все эти годы вы, боги, позволяли этому происходить. Так что прости, но твои слова о “непохожести” не убедительны.

Эрса долго молчал, наблюдая за Миреидой с задумчивым выражением. Лёгкий ветерок шевелил его чёрные волосы, а в янтарных глазах отражался лунный свет.

— Ты права, — наконец произнёс он, и в его голосе не было ни гнева, ни обиды — только странная усталость. — Во многом права.

Он встал со скамьи и подошёл к фонтану, глядя на игру воды в лунном свете.

— Боги… мы действительно стали отстранёнными от смертного мира. Когда живёшь тысячелетиями, время течёт иначе. Столетия сливаются, поколения сменяют друг друга, как волны на берегу. И постепенно перестаёшь видеть отдельные судьбы, видишь лишь узор, общую картину.

Он повернулся к Миреиде:

— Это не оправдание. Просто объяснение того, как случилось то, что случилось. Жрецы искажают нашу волю, часто дают ложные обещания от нашего имени. А мы… мы стали равнодушными наблюдателями.

Эрса сделал пасс рукой, и в воздухе появилась карта мира, светящаяся золотистыми искрами:

— Когда ты видишь весь мир сразу, отдельный человек становится крошечной точкой. Но тот, кто забывает о точках, теряет весь смысл картины.

Карта растаяла, и Эрса посмотрел прямо в глаза Миреиде:

— Меня поразило не только то, что ты послала меня к демонам. Меня поразило, что ты была права, делая это. И возможно… — его голос стал тише, — возможно, мне нужно было услышать это тысячу лет назад.

— Но вместе с тем, — продолжил он спустя паузу, его голос стал глубже, — натуру людей боги менять не могут. И выбор за них делать тоже — зачем тогда вам жизнь, если вы не научитесь быть теми, кто вы есть?

Он задумчиво провёл рукой над водой фонтана, и на её поверхности появились образы — люди в разных уголках мира, занятые повседневными делами.

— Когда-то давно, в начале времён, некоторые из нас пытались управлять каждым шагом смертных. Результат был… печальным. Люди превратились в марионеток, лишённых воли и страсти. Без страданий исчезла и настоящая радость. Без ошибок — истинная мудрость.

Эрса поднял взгляд на Миреиду:

— Ты спрашиваешь, почему существуют болезни и войны? Потому что существует выбор. Свобода творить как добро, так и зло. Без этой свободы вы перестали бы быть людьми.

Он сделал шаг к ней:

— Но ты права и в том, что боги слишком отстранились. Мы не должны вмешиваться в каждое решение, но и не должны оставаться безразличными наблюдателями. Где-то есть баланс, который был утерян.

— Праздность поразила многих богов. И в этом они становятся больше похожими на смертных, — продолжил Эрса, и его голос звучал необычно искренне, без привычной божественной величавости. — В то время как смертные… некоторые смертные, — и он взглянул на Миреиду с неприкрытым восхищением, — слышат свою суть и следуют ей. И тогда мир действительно преображается — там, где проходят эти смертные.

Миреида хотела отвести взгляд от этих пронзительных янтарных глаз, но не смогла. В них читалось нечто большее, чем просто восхищение к смертной игрушке — в них было понимание и… уважение?

— Ты такой смертный, Миреида, — тихо добавил он. — За несколько недель ты изменила храм, который столетиями существовал в неподвижности. Ты вернула ему истинный смысл — служить людям, а не собственному величию. Ты вдохнула жизнь в мёртвые ритуалы.

Он сделал паузу, позволяя словам найти отклик:

— В то время как я, бог с тысячелетней историей, позволил своему культу превратиться в пустую оболочку. Кто из нас двоих больше достоин называться созидателем?

— Праздность поразила многих богов. И в этом они становятся больше похожими на смертных, — продолжил Эрса, и его голос звучал необычно искренне, без привычной божественной величавости. — В то время как смертные… некоторые смертные, — и он взглянул на Миреиду с неприкрытым восхищением, — слышат свою суть и следуют ей. И тогда мир действительно преображается — там, где проходят эти смертные.

Миреида хотела отвести взгляд от этих пронзительных янтарных глаз, но не смогла. В них читалось нечто большее, чем просто восхищение к смертной игрушке — в них было понимание и… уважение?

— Ты такой смертный, Миреида, — тихо добавил он. — За несколько недель ты изменила храм, который столетиями существовал в неподвижности. Ты вернула ему истинный смысл — служить людям, а не собственному величию. Ты вдохнула жизнь в мёртвые ритуалы.

Он задумчиво посмотрел на звёзды:

— Но, возможно, если бы культ Эрсы не стал пустым и помпезным, не появилась бы Миреида. Сильные люди приходят, когда того требуют времена. Возможно, ты — ответ на молчаливую молитву, которую я сам не осознавал.

Он помолчал, затем лицо его стало серьезным, янтарные глаза потемнели до цвета грозового неба.

— Не всем по душе эти изменения, Миреида. Будь осторожна, — в его голосе слышалась неподдельная тревога. — Старые жрецы видят в тебе угрозу своей власти, а некоторые… некоторые могут увидеть в тебе угрозу для самого культа.

Он вдруг приблизился к ней и встал рядом почти вплотную. Её охватил аромат солнечного тепла и пряных трав — не благовоние, а сама сущность летнего дня, заключённая в человеческом облике. Его глаза блуждали по её лицу, изучая каждую черту с непонятным голодом.

— Я оставлю на тебе свой охранный знак, — произнёс он тихо, и его дыхание согрело её щёку.

Миреида напряглась, инстинктивно отстраняясь, но Эрса мягко взял её за плечи:

— Не бойся. Это не изменит тебя. Это просто защита — чтобы те, кто замыслит против тебя зло, дважды подумали, прежде чем действовать.

— И потом… — его губы тронула лёгкая усмешка, глаза вновь засветились тёплым янтарём, — ты моя жена, и я должен заботиться о тебе.

В его голосе проскользнула ирония — он явно помнил, с каким пренебрежением Миреида относилась к этому вынужденному “браку”. Но в то же время в его словах слышалась и нотка искренней заботы, почти нежности, которую он не пытался скрыть.

Миреида невольно закатила глаза, её плечи напряглись под его руками.

— Ты не упустишь случая напомнить об этом, да? — резко ответила она, но без настоящего гнева. — Жена… Как будто у меня был выбор в этом странном договоре.

Она прямо посмотрела в его янтарные глаза:

— Ты можешь называть меня своей женой перед жрецами и народом, если так нужно для твоего культа. Но мы оба знаем, что это лишь удобная форма, ничего более.

Он ничего не ответил на её колкость — лишь едва заметно улыбнулся, словно её сопротивление только подтверждало какую-то его внутреннюю мысль. Без дальнейших слов Эрса сосредоточился на своей задаче.

Его пальцы слегка сжали её плечи, а затем начали светиться мягким золотистым светом. Тепло разлилось по телу Миреиды — не обжигающее, а согревающее, как первые лучи восходящего солнца. Свет пульсировал в такт её сердцебиению, постепенно проникая глубже, словно впитываясь в кожу.

Миреида ощутила странное покалывание между лопатками, а затем тепло сконцентрировалось именно там. На мгновение ей показалось, что на её спине выжигают узор, но без боли — лишь с острым осознанием перемены.

Эрса отступил на шаг, его лицо было сосредоточенным и немного усталым, словно ритуал потребовал значительных усилий даже от божества.

— Готово, — произнёс он тихо. — Теперь любой, кто попытается причинить тебе вред, столкнётся с моей защитой.

Он не стал говорить о том, что метка означала и нечто большее — видимый для других божеств и магических существ знак его покровительства. Метка, которую обычно получали только самые преданные жрецы и герои.

Когда охранный знак был завершён, его взгляд медленно переместился с её плеч выше — по изгибу шеи, к подбородку, и наконец остановился на её губах. Янтарные глаза бога потемнели, в них вспыхнуло что-то древнее и опасное — желание, которое он не пытался скрыть.

Миреида ощутила, как кровь приливает к её щекам, сердце предательски ускорило ритм. Эта странная, незваная реакция собственного тела только разозлила её сильнее. Она уже набрала воздуха, готовая ответить очередной гневной тирадой о неуместности таких взглядов и о том, что её не впечатляют попытки соблазнения со стороны божеств.

Но Эрса не сделал больше ни одного движения. Словно уловив её внутреннюю борьбу, он просто отступил на шаг. Его фигура на мгновение засветилась золотым сиянием, и в следующий миг сад опустел — бог исчез, оставив после себя лишь лёгкий аромат солнечного света и тёплый след охранного знака между её лопатками.

Миреида выдохнула, обнаружив, что задерживала дыхание. Произошедшее оставило её в странном смятении — гнев смешался с неожиданным разочарованием, причину которого она не хотела анализировать.

На другой день, едва Миреида закончила завтрак в своих покоях, к ней вошла Нектария. Обычно спокойное лицо молодой жрицы выражало тревогу, а руки нервно сжимали складки белого одеяния.

— Госпожа, — начала она, убедившись, что служанки покинули комнату, — мне нужно сообщить тебе нечто важное.

Миреида отложила недоеденный фрукт и выпрямилась. После вчерашнего разговора с Эрсой она была готова к неприятностям.

— В храме растёт недовольство среди старых жрецов, — понизив голос, продолжила Нектария. — Они проводят тайные собрания в нижнем святилище, думая, что никто не знает. Но одна из младших служительниц подслушала их разговор.

Миреида жестом предложила ей сесть рядом:

— Что именно они обсуждали?

— Они считают, что ты… извращаешь истинную веру, — Нектария выглядела смущённой, произнося эти слова. — Говорят, что раздача храмовой пищи беднякам — это растрата священных даров, что лечение больных в храме оскверняет святое место, что твои частые отлучки в город подрывают авторитет Солнечной Жены.

Миреида хмыкнула:

— Ничего неожиданного. Что ещё?

— Хуже всего то, что они ищут поддержку среди знати, — Нектария наклонилась ближе. — Верховный жрец встречался вчера с советником императора и несколькими патрициями. Он пытается убедить их, что твои реформы угрожают не только храму, но и устоям общества.

Она помедлила, а затем добавила самое тревожное:

— И некоторые из них прислушиваются. Особенно те, кто годами получал… особые привилегии от храма в обмен на щедрые пожертвования.

На другой день, едва Миреида закончила завтрак в своих покоях, к ней вошла Нектария. Обычно спокойное лицо молодой жрицы выражало тревогу, а руки нервно сжимали складки белого одеяния.

— Госпожа, — начала она, убедившись, что служанки покинули комнату, — мне нужно сообщить тебе нечто важное.

Миреида отложила недоеденный фрукт и выпрямилась. После вчерашнего разговора с Эрсой она была готова к неприятностям.

— В храме растёт недовольство среди старых жрецов, — понизив голос, продолжила Нектария. — Они проводят тайные собрания в нижнем святилище, думая, что никто не знает. Но одна из младших служительниц подслушала их разговор.

Миреида жестом предложила ей сесть рядом:

— Что именно они обсуждали?

— Они считают, что ты… извращаешь истинную веру, — Нектария выглядела смущённой, произнося эти слова. — Говорят, что раздача храмовой пищи беднякам — это растрата священных даров, что лечение больных в храме оскверняет святое место, что твои частые отлучки в город подрывают авторитет Солнечной Жены.

Миреида хмыкнула:

— Ничего неожиданного. Что ещё?

— Хуже всего то, что они ищут поддержку среди знати, — Нектария наклонилась ближе. — Верховный жрец встречался вчера с советником императора и несколькими аристократами. Он пытается убедить их, что твои реформы угрожают не только храму, но и устоям общества.

Она помедлила, а затем добавила самое тревожное:

— И некоторые из них прислушиваются. Особенно те, кто годами получал… особые привилегии от храма в обмен на щедрые пожертвования.

— И никто из них не боится гнева Эрсы? — усмехнулась Миреида, откидываясь на подушки. В её голосе звучала едкая ирония.

Нектария нервно огляделась, словно даже стены могли передать их разговор недоброжелателям.

— В том-то и дело, госпожа. Верховный жрец… он распространяет иную версию событий, — она замялась, подбирая слова. — Он говорит, что божественное явление было испытанием веры, что Эрса явился проверить преданность своих служителей и что твои реформы — это проверка, искушение, которому истинно верующие не должны поддаваться.

Миреида изумлённо приподняла брови, а затем рассмеялась — горьким, невесёлым смехом:

— Какая удобная интерпретация! Значит, прямые слова бога можно перетолковать, как кому выгодно?

— Хуже того, — Нектария понизила голос до шёпота, — он намекает некоторым влиятельным лицам, что ты могла быть… одержима не Эрсой, а каким-то демоном, принявшим его облик. Что настоящий бог никогда бы не отменил древние ритуалы и не позволил бы храмовое имущество тратить на простолюдинов.

— Хотела бы я увидеть, как Верховный жрец Гелиодор повторяет это всё перед самим Эрсой, — задумчиво проговорила Миреида, постукивая пальцами по подлокотнику кресла.

Её глаза сузились, в них промелькнул опасный огонёк. Несмотря на все свои сомнения в божественной природе “мужа”, она не сомневалась, что Гелиодор полностью осознаёт, чью волю он искажает. И делает это вполне намеренно, рискуя навлечь на себя гнев существа, способного обратить его в пепел одним взглядом.

— Такая… самоуверенность, — продолжила она. — Интересно, откуда у старика такая уверенность, что Эрса не явится снова и не спросит с него за ложь?

Нектария нервно сглотнула:

— Возможно, он считает, что боги не вмешиваются в повседневные дела храмов. Что явление Эрсы было… исключительным случаем, который не повторится.

— Или, — Миреида медленно поднялась с кресла и подошла к окну, откуда был виден внутренний двор храма, где сейчас, как обычно, Гелиодор проводил утреннюю службу, — он просто уверен, что за столько лет научился понимать волю Эрсы лучше самого Эрсы.

Она повернулась к Нектарии, и на её лице появилась решительная улыбка:

— Знаешь, думаю, стоит устроить Верховному жрецу встречу с его богом. Очень, очень личную встречу.

— Хотела бы я увидеть, как Верховный жрец Гелиодор повторяет это всё перед самим Эрсой, — задумчиво проговорила Миреида, постукивая пальцами по подлокотнику кресла.

Её глаза сузились, в них промелькнул опасный огонёк. Несмотря на все свои сомнения в божественной природе “мужа”, она не сомневалась, что Гелиодор полностью осознаёт, чью волю он искажает. И делает это вполне намеренно, рискуя навлечь на себя гнев существа, способного обратить его в пепел одним взглядом.

— Такая… самоуверенность, — продолжила она. — Интересно, откуда у старика такая уверенность, что ему это сойдёт с рук?

Нектария нервно сглотнула:

— Возможно, он считает, что боги не вмешиваются в повседневные дела храмов. Что явление Эрсы было… исключительным случаем, который не повторится.

— Или, — Миреида медленно поднялась с кресла и подошла к окну, откуда был виден внутренний двор храма, где сейчас, как обычно, Гелиодор проводил утреннюю службу, — он просто уверен, что за столько лет научился понимать волю Эрсы лучше самого Эрсы.

Она повернулась к Нектарии:

— Но мы не будем звать бога на помощь. Кажется, пришло время показать старому Гелиодору, что Солнечная Жена обладает и собственной властью, не только отражённым светом своего божественного супруга.

Нектария выпрямилась, в её глазах появилась решимость:

— Что ты предлагаешь, госпожа?

— Для начала, — Миреида подошла к столу и взяла чистый лист пергамента, — нам нужно выяснить, кто в храме остаётся верен новому пути, а кто примкнул к заговорщикам. А затем… — она улыбнулась, — затем мы покажем, что значит по-настоящему следовать воле Эрсы.

— Это может быть опасным, — сказала Нектария, её лицо отражало внутреннюю борьбу между осторожностью и преданностью. — Гелиодор не из тех, кто прощает неповиновение. Он десятилетиями укреплял свою власть в храме, окружая себя верными последователями.

Она задумчиво провела рукой по складкам своей храмовой одежды:

— До твоего прихода три младшие жрицы, осмелившиеся оспорить его толкование ритуалов, были отправлены в самые дальние храмы Эрсы на границе империи. А один из жрецов, предложивший использовать часть храмовых сокровищ для помощи пострадавшим от наводнения, вскоре умер от “внезапной лихорадки”.

Миреида внимательно посмотрела на свою союзницу, понимая, что, поддерживая её, Нектария рискует гораздо большим, чем просто своим положением в храме.

— Но я попытаюсь что-нибудь выяснить, — твёрдо добавила молодая жрица. — У меня есть несколько доверенных подруг среди младших служительниц. Они могут невзначай прислушиваться к разговорам старших жрецов. И ещё… — она понизила голос, — один из храмовых писцов давно питает ко мне тёплые чувства. Возможно, через него я смогу узнать, какие документы готовит Гелиодор.

Миреида кивнула, благодарно сжав руку Нектарии.

— Будь осторожна. Никому не доверяй полностью, даже тем, кто кажется союзником, — предупредила она. — Встретимся завтра на рассвете в садовой беседке, там меньше шансов, что нас подслушают.

Чтобы не вызывать лишних подозрений и продолжать действовать как обычно, позже Миреида отправилась навестить родных. Она отказалась от пышного эскорта, взяв с собой лишь двух храмовых стражников, что само по себе было нарушением традиций — прежние Солнечные Жёны редко покидали храм, а если и выходили в город, то в сопровождении целой процессии.

Улицы Тарсикона кипели жизнью — торговцы громко расхваливали свой товар, ремесленники стучали молотками в открытых мастерских, дети с визгом носились между прохожими. Миреида с наслаждением вдыхала запахи города — пряные ароматы специй, горьковатый дым кузниц, сладость цветов из садов зажиточных домов.

Лавка её отца теперь занимала угловое здание на одной из центральных улиц — гораздо более просторное, чем прежний скромный прилавок на рынке. Над входом красовалась новая вывеска: “Сыры Тарения — благословлённые Эрсой”.

Войдя в новую просторную лавку, Миреида была встречена радостными возгласами братьев. Тиран, старший из них, уже вполне уверенно управлялся с покупателями, пока Дарик демонстрировал новый сорт сыра с травами, который придумал сам. Маленький Ларин, всё ещё слишком юный для серьёзной работы, но желающий быть полезным, аккуратно расставлял таблички с названиями сыров.

— Доченька! — Тарений выглядел помолодевшим и полным энергии. Он обнял Миреиду, не обращая внимания на её храмовые одеяния. — Ты как раз вовремя! Сегодня пришёл ответ от торговца из столицы — он готов заключить контракт на поставку наших сыров императорскому двору!

За обедом в задней комнате лавки, где теперь располагалась небольшая, но уютная столовая, семья наперебой рассказывала Миреиде о новостях. Тарений нанял двух помощников для расширяющегося дела. Тиран проявил удивительный талант к расчётам и ведению записей. Дарик создавал новые рецепты, а Ларин, несмотря на свои фантазии о мореплавании, начал проявлять интерес к резьбе по дереву и уже изготовил несколько декоративных форм для праздничных сыров.

Миреида улыбалась и задавала вопросы, давала советы и восхищалась достижениями братьев, но ни словом не обмолвилась о храмовых интригах и грозящей опасности. Её семья наконец-то процветала, обретала стабильность и уважение в обществе — она не хотела омрачать их радость своими тревогами.

Лишь когда она прощалась, готовясь вернуться в храм, глядя на счастливые, беззаботные лица родных, Миреида впервые в жизни обратилась к Эрсе с мысленной просьбой защитить и её семью. Эта просьба, непривычная и почти болезненная для её гордого сердца, была продиктована не столько верой, сколько отчаянной потребностью знать, что её близкие будут в безопасности, даже если храмовые интриги обернутся против неё самой.

Когда Миреида завершала свою мысленную просьбу, глядя с крыльца лавки на семью, собравшуюся проводить её, неожиданно она ощутила лёгкое тепло в груди — нежное и успокаивающее, словно луч солнца, пробившийся сквозь тучи и согревший именно её. Это было настолько неожиданно, что Миреида на мгновение замерла, прижав ладонь к сердцу.

— Всё в порядке, доченька? — обеспокоенно спросил Тарений, заметив её странное движение.

— Да, — ответила она, не до конца понимая, что только что произошло. — Просто… небольшое головокружение от жары.

Но это не было головокружением. Тепло не исчезло, а разлилось по телу, словно незримое обещание, данное без слов. Миреида никогда не верила в знамения и божественные ответы, но сейчас, впервые обратившись к Эрсе с искренней просьбой, не могла отрицать, что почувствовала нечто… необъяснимое.

Она улыбнулась семье, стараясь скрыть своё смятение и удивление:

— Я скоро снова навещу вас. Берегите себя.

Возвращаясь в храм, она обдумывала это странное ощущение. Было ли это действительно ответом Эрсы или просто игрой её воображения, подсознательной реакцией на собственный страх за близких? Она не знала. Но почему-то беспокойство за семью немного отступило, словно невидимая рука отодвинула тяжёлую занавесь, позволив свету проникнуть в тёмную комнату.

На обратном пути, когда храм Эрсы уже виднелся впереди, а дневная жара начала спадать, их внезапно остановила небольшая группа людей. Процессия состояла из богато одетых господ в сопровождении рабов, несущих роскошные носилки с шёлковым навесом. Миреида и её немногочисленная охрана замерли, удивлённые такой неожиданной встречей.

С носилок легко спрыгнул человек — ещё довольно молодой, но уже не юноша. Высокий, с правильными чертами лица и уверенной осанкой, одетый в дорогую тунику глубокого синего цвета с золотой вышивкой, он явно принадлежал к высшей знати Тарсикона. Его движения были исполнены той особой грации, которую даёт только многолетнее осознание собственного высокого положения.

Он решительно направился к удивлённой Миреиде и склонил голову в вежливом, но не раболепном поклоне:

— Ферен из дома Тебриев, — представился он звучным голосом, привыкшим к тому, что его слушают. — Солнечная Жена, прошу прощения за столь неожиданную встречу.

Дом Тебриев! Миреида слышала это имя — одна из древнейших и влиятельнейших семей Аурелиса, чьи корни уходили к основанию империи. Говорили, что их богатства неисчислимы, а связи простираются от императорского двора до самых дальних провинций.

— В чём причина этой встречи? — спросила она, сохраняя достоинство, но настороженно поглядывая на спутников Ферена.

С учтивостью хорошо воспитанного аристократа и прямотой делового человека он перешёл к сути:

— Хочу просить вашего разрешения изваять статую Миреиды, Солнечной Жены, для нашего семейного храма. Для этой цели будут привлечены лучшие скульпторы Тарсикона.

Брови Миреиды поползли вверх, а на лице отразилось искреннее изумление. Она даже неосознанно отступила на шаг, словно предложение аристократа было чем-то материальным, от чего следовало держаться подальше.

— Статую? О, ну это слишком! — она покачала головой с непритворным смущением. — Я Солнечная Жена всего лишь на 5 лет, при этом я дочь сыродела и ей останусь. Вам лучше найти кого-то более подходящего.

Ферен из дома Тебриев выглядел ошеломлённым таким ответом. Его безупречные манеры дали трещину, обнажив искреннее удивление — видимо, отказы были настолько редки в его жизни, что он просто не знал, как на них реагировать.

— Но… Солнечная Жена, — он попытался вернуть самообладание, — именно ваше происхождение делает вас особенной. Вы принесли новый дух в храм Эрсы. В городе говорят, что сам бог благословил ваши реформы, явившись лично!

По толпе зевак, собравшихся вокруг этой необычной сцены, пробежал одобрительный шепот. Многие кивали — слухи о божественном явлении и изменениях в храме действительно распространились по всему Тарсикону.

— Прошу вас, не отказывайте сразу! — с жаром продолжил Ферен, делая шаг вперёд. Его изысканная сдержанность уступила место почти юношескому энтузиазму. — Хотя бы поразмышляйте над моим предложением. Через два дня я пришлю к вам гонца за ответом.

В его глазах читалась искренняя заинтересованность, что заставило Миреиду задуматься. Дом Тебриев не славился набожностью — скорее политическим влиянием и деловой хваткой. Чего они добивались на самом деле? Почему именно сейчас, когда в храме назревал конфликт, один из влиятельнейших домов Аурелиса вдруг выразил желание увековечить образ Солнечной Жены-реформаторки?

Подозрения мешались с любопытством. Возможно, это был политический ход — заручиться поддержкой храма Эрсы в каких-то своих делах? Или, быть может, дом Тебриев действительно поддерживал её реформы и хотел продемонстрировать это публично, в противовес Гелиодору и его сторонникам?

Толпа вокруг них росла — горожане с интересом наблюдали за беседой знатного господина и Солнечной Жены посреди улицы. Миреида понимала, что её ответ станет предметом пересудов, и это тоже следовало учитывать.

— Хорошо, — наконец произнесла она с дипломатичной улыбкой. — Я обдумаю ваше любезное предложение, господин Ферен.

Ферен из дома Тебриев испытал явное облегчение — его плечи слегка опустились, а лицо озарилось лёгкой улыбкой. Этот едва уловимый жест выдавал, насколько важен для него был даже такой неопределённый ответ.

— Благодарю вас, Солнечная Жена, — произнёс он, снова обретая аристократическую сдержанность. — Дом Тебриев высоко ценит вашу мудрость и… практичность.

Последнее слово он произнёс с особым ударением, словно давая понять, что за его просьбой стоит нечто большее, чем простое благочестие.

Затем аристократ учтиво поклонился — не слишком глубоко, но с безупречным соблюдением этикета, признающего высокий статус Миреиды, но и не забывающего о собственном положении.

Они разошлись — Ферен вернулся к своим роскошным носилкам, а Миреида с сопровождением продолжила путь к храму. Толпа зевак постепенно рассеивалась, уже начиная обсуждать увиденное, разнося по городу новые слухи о Солнечной Жене и её неожиданных союзниках.

Вернувшись в храм, Миреида сразу отправилась искать Нектарию. Она нашла молодую жрицу в храмовой библиотеке, где та изучала древние свитки — возможно, в поисках информации, которая могла бы помочь им в противостоянии с Гелиодором.

Когда Миреида рассказала о неожиданной встрече с представителем дома Тебриев и его необычном предложении, лицо Нектарии преобразилось. Сначала её глаза расширились от восхищения, а губы сложились в радостную улыбку.

— Дом Тебриев! — прошептала она, непроизвольно оглянувшись, хотя они были одни среди высоких стеллажей с манускриптами. — Это же невероятная честь! Они редко проявляют интерес к храмовым делам, предпочитая оставаться в тени. Но их влияние простирается далеко за пределы Тарсикона. Говорят, даже император советуется с главой их дома перед принятием важных решений.

Но постепенно восторг на её лице сменился задумчивостью, а затем и тревогой. Она отложила свиток, который держала в руках, и подошла ближе к Миреиде.

— Но почему именно сейчас? — нахмурилась она. — И почему именно статуя? Тебрии славятся своим прагматизмом, а не религиозностью. За этим может стоять что-то ещё.

— Я отвечу согласием, — сказала Миреида, её голос звучал уверенно, а в глазах появился стратегический блеск, который Нектария замечала всё чаще в последнее время.

Молодая жрица удивлённо моргнула, но тут же понимающе кивнула.

— Хочу посмотреть, что будет дальше и понять планы Тебриев, — продолжила Миреида, рассеянно проводя пальцем по корешкам древних книг на ближайшей полке. — Отказ закроет двери, а согласие может открыть новые возможности. По крайней мере, мы узнаем, чего они на самом деле добиваются.

Она усмехнулась:

— Кто бы мог подумать, что дочери сыродела придётся вникать в политические игры аристократов империи?

— Ты быстро учишься, — с уважением отметила Нектария. — Верховный жрец Гелиодор десятилетиями оттачивал искусство интриг, но даже он предпочитает держаться подальше от дома Тебриев. Их поддержка может оказаться решающей в нашем противостоянии.

Миреида задумчиво кивнула. Она не стремилась к власти ради власти, но если политические альянсы помогут ей защитить начатые реформы и обезопасить свою семью — она готова была играть в эти игры.

— Теперь мне нужно решить, в каком виде предстать перед скульптором, — произнесла она с намёком на иронию. — Жрицы хотели бы видеть меня в полном храмовом облачении, с торжественным выражением лица… но я думаю о чём-то более простом. Может быть, с куском сыра в руках?

— Наверняка у Тебриев есть свои идеи на этот счет, — сказала Нектария, и в её голосе явно слышалось сомнение.

Она подошла к окну, через которое открывался вид на храмовый двор с его идеально ухоженными садами и многочисленными статуями прежних жрецов и мифологических сцен. Все они были выполнены в классическом стиле — торжественные, величественные, лишённые какой-либо индивидуальности или человечности.

— Дом Тебриев славится своей любовью к роскоши и величию, — продолжила она, задумчиво следя за игрой света на мраморных изваяниях. — Они используют искусство как демонстрацию своего богатства и влияния. Сомневаюсь, что им понравится простая статуя дочери сыродела.

Она повернулась к Миреиде:

— Скорее всего, они хотят изобразить тебя как воплощение божественной силы — величественную, недоступную, окружённую символами власти и плодородия. Это будет не просто статуя Миреиды — это будет политическое заявление.

Миреида вздохнула и опустилась на деревянную скамью возле стола, заваленного свитками и книгами. Её практичная натура сыроделки брала верх над любыми соображениями тщеславия или религиозного символизма.

— В конце концов мне всё равно, какая выйдет статуя, — она провела рукой по волосам, слегка ослабляя тугие храмовые заколки. — Пусть хоть с крыльями изображают, хоть с солнечным диском вместо головы, как самого Эрсу. Мне ведь надо понять, что на уме у Тебриев — это самое важное.

Её взгляд упал на карту Тарсикона, которую они с Нектарией ранее изучали, отмечая расположение храмовых владений и домов влиятельных семей. Миреида рассеянно провела пальцем по району, где располагалась главная резиденция дома Тебриев — целый квартал роскошных зданий в самом сердце города.

— Если они решили вмешаться в храмовые дела, значит, видят в этом выгоду, — продолжила она с логикой торговца, привыкшего оценивать товар и сделки. — Может быть, им не нравится влияние Гелиодора? Или они хотят использовать наши реформы в каких-то своих целях?

Следующие два дня Миреида и Нектария тщательно собирали информацию, стараясь понять сложную политическую игру, в которую оказались вовлечены. Нектария, используя свои связи среди младших жриц, выяснила, что Верховный жрец Гелиодор усилил свою активность — почти ежедневно он встречался с представителями аристократических семейств и торговых гильдий, убеждая их в опасности храмовых реформ.

— Он говорит им, что изменение традиций в храме Эрсы может привести к гневу богов и бедствиям для города, — сообщила Нектария, вернувшись с очередной разведки. — Особенно пугает их тем, что если простолюдины увидят послабления в главном храме, то перестанут бояться и уважать не только богов, но и власть аристократии.

Миреида удивлялась не столько аргументам Гелиодора — они были предсказуемы — сколько тому, как много влиятельных людей были готовы его слушать.

— Неужели они настолько боятся перемен? — задумчиво спросила она, когда они с Нектарией сидели в саду, планируя свои дальнейшие действия.

— Дело не только в страхе перед переменами, — ответила жрица. — Многие из них получали… особые услуги от храма при прежнем порядке. Гелиодор закрывал глаза на их грехи, обеспечивал “благословения” для сомнительных сделок, даже предоставлял храмовые земли по заниженным ценам своим фаворитам.

— Если мы найдем все необходимые доказательства, кому мы можем их представить? — задумчиво произнесла Миреида, рассеянно перебирая гроздь винограда, которую они с Нектарией разделяли во время их тайной беседы. — Честно говоря, я бы все выложила людям. Против толпы ничего не сделает даже император. Да и вряд ли он захочет волнений в стране из-за интриг жрецов и знати.

Нектария на мгновение замерла, её лицо отразило смесь восхищения и тревоги. Выросшая в храме, воспитанная в традициях почтения к иерархии, она всё ещё с трудом привыкала к радикальному прямодушию Миреиды.

— Это… очень смелый подход, — осторожно ответила она. — Но и опасный. Обратиться напрямую к народу — значит обойти все существующие иерархии. Это может привести к неуправляемым последствиям.

Она опустила голос до шёпота, хотя вокруг никого не было:

— К тому же, как мы это сделаем? Выйдем на рыночную площадь и начнём зачитывать список злоупотреблений? Гелиодор объявит нас еретичками прежде, чем мы закончим первое предложение.

Миреида нахмурилась, признавая правоту этих возражений.

— Тогда кому? Императорскому двору? Сомневаюсь, что нас даже выслушают без поддержки влиятельных союзников.

— Надо привлечь сильных союзников, — сказала Нектария после долгого раздумья. Её лицо просветлело, словно ей пришла в голову важная мысль. — Начнём с Верховной жрицы Астарты.

Миреида удивлённо подняла бровь. Астарта, пожилая жрица, возглавлявшая женскую половину храма, держалась обособленно от храмовых интриг и редко появлялась на публичных церемониях. Она руководила обучением молодых жриц и отвечала за сохранение древних ритуалов. С начала реформ Миреида видела её всего пару раз, и та не выказывала ни одобрения, ни явного неприятия.

— Ей тоже не нравятся изменения уклада в храме, — продолжила Нектария, понизив голос, хотя поблизости никого не было. — Но она фанатично предана Эрсе. Для неё воля бога — высший закон, выше традиций и даже собственных предпочтений.

— И ты думаешь, она поверит, что Эрса действительно явился мне и одобрил реформы? — с сомнением спросила Миреида. — Разве она не решит, как Гелиодор, что это было испытание или обман?

— В том-то и дело, — Нектария наклонилась ближе, её глаза блестели, — она может узнать правду. Астарта владеет древним искусством видеть отметины богов на смертных. Если Эрса действительно оставил на тебе свой знак, как ты говорила, она это увидит. И тогда ни Гелиодор, ни кто-либо другой не сможет оспорить божественное благословение твоих действий.

— Надо привлечь сильных союзников, — сказала Нектария после долгого раздумья. Её лицо просветлело, словно ей пришла в голову важная мысль. — Начнём с Верховной жрицы Сельреи.

Миреида удивлённо подняла бровь. Сельрея, пожилая жрица, возглавлявшая женскую половину храма, держалась обособленно от храмовых интриг и редко появлялась на публичных церемониях. Она руководила обучением молодых жриц и отвечала за сохранение древних ритуалов. С начала реформ Миреида видела её всего пару раз, и та не выказывала ни одобрения, ни явного неприятия.

— Ей тоже не нравятся изменения уклада в храме, — продолжила Нектария, понизив голос, хотя поблизости никого не было. — Но она фанатично предана Эрсе. Для неё воля бога — высший закон, выше традиций и даже собственных предпочтений.

— И ты думаешь, она поверит, что Эрса действительно явился мне и одобрил реформы? — с сомнением спросила Миреида. — Разве она не решит, как Гелиодор, что это было испытание или обман?

— В том-то и дело, — Нектария наклонилась ближе, её глаза блестели, — она может узнать правду. Сельрея владеет древним искусством видеть отметины богов на смертных. Если Эрса действительно оставил на тебе свой знак, как ты говорила, она это увидит. И тогда ни Гелиодор, ни кто-либо другой не сможет оспорить божественное благословение твоих действий.

Миреида задумчиво коснулась своего плеча, вспоминая последнюю встречу с Эрсой в храмовом саду. Тепло между лопатками, странное ощущение, словно на коже выжигают невидимый узор… Она никогда не видела этот знак — не могла же она рассматривать собственную спину — но порой чувствовала его присутствие, особенно в моменты тревоги или опасности.

— На мне есть такой знак, — тихо проговорила она, её обычно уверенный голос дрогнул. — Наверное…

Она отвела взгляд, чувствуя себя неловко. Миреида привыкла говорить только о том, в чём была абсолютно уверена — о свойствах молока, о созревании сыра, о ценах на рынке. Но божественная метка? Как можно быть уверенной в том, чего не видишь и не понимаешь до конца?

— Эрса сказал, что оставит на мне охранный знак, — продолжила она с большей уверенностью. — Я почувствовала… что-то. Тепло, которое словно проникло под кожу. Но я не знаю, действительно ли это божественная метка или просто… — она запнулась, не зная, как описать своё сомнение.

— Если Эрса действительно оставил на тебе свой знак, Сельрея сможет это увидеть, — уверенно сказала Нектария. — И это изменит всё. Даже Гелиодор не осмелится открыто противостоять той, кто носит явную божественную отметину.

После долгого обсуждения они решили действовать. Встреча с Верховной жрицей требовала тщательной подготовки — Сельрея редко принимала посетителей и славилась своим суровым нравом.

На следующее утро Нектария отправилась в Северное крыло храма, где располагались покои женских жриц. Вернулась она лишь к полудню, с выражением сдержанного оптимизма на лице.

— Она согласилась увидеть тебя, — сообщила Нектария. — Сегодня вечером, во время Часа Тишины, когда большинство обитателей храма уже разойдутся по своим кельям.

Покои Верховной жрицы Сельреи располагались в самой древней части храма, в башне, возраст которой насчитывал не одну сотню лет. Поднимаясь по узкой винтовой лестнице, освещённой лишь редкими масляными светильниками, Миреида ощущала, как с каждым шагом усиливается её беспокойство. Что, если на ней нет никакой метки? Что, если Эрса просто обманул её, чтобы успокоить?

Дверь в покои Верховной жрицы была простой, без украшений — лишь потемневшее от времени дерево с символом солнца, вырезанным так давно, что его очертания почти стёрлись.

Сельрея встретила их в просторной комнате, служившей одновременно рабочим кабинетом и местом для медитаций. Древняя жрица была высокой и худой, с длинными седыми волосами, заплетёнными в сложную косу. Её лицо, испещрённое морщинами, сохраняло удивительную ясность и остроту взгляда.

— Солнечная Жена, — произнесла она голосом, который звучал скорее как шелест старых страниц, чем как человеческая речь. — Нектария говорит, ты носишь метку Эрсы.

— Я… не уверена, — честно ответила Миреида. — Он сказал, что оставит свой знак, и я что-то почувствовала, но…

— Повернись, — прервала её Сельрея, делая нетерпеливый жест рукой.

Миреида послушно повернулась спиной к Верховной жрице. Нектария помогла ей ослабить шнуровку храмового одеяния, приспуская его достаточно, чтобы обнажить плечи и верхнюю часть спины.

Воздух в башне был прохладным, и кожа Миреиды покрылась мурашками. Она чувствовала себя странно уязвимой — не столько из-за обнажённой кожи, сколько из-за того, что на ней сейчас будут искать доказательство божественного вмешательства, в которое она сама с трудом верила.

Сельрея приблизилась, и Миреида ощутила сухие прохладные пальцы старой жрицы на своих лопатках. Прикосновение было лёгким, почти невесомым, но от него по телу пробежала дрожь.

Наступила долгая тишина, нарушаемая лишь потрескиванием масла в светильниках. Миреида не видела лица Сельреи, но слышала, как изменилось её дыхание — оно стало глубже, медленнее, словно жрица вошла в особое состояние сознания.

— Сейчас проявится яснее, — прошептала Сельрея и, отойдя к дальнему столу, зажгла небольшую курильницу с благовониями.

Терпкий, сладковатый дым наполнил комнату. Сельрея взяла горящую палочку благовоний и начала медленно обводить ею контур вокруг лопаток Миреиды, не касаясь кожи, но держа пламя достаточно близко, чтобы ощущалось тепло.

— Во имя Эрсы, дарующего свет и тепло, проявись, знак его воли, — нараспев произнесла она на древнем языке, который Миреида не понимала, но каким-то образом чувствовала смысл.

Нектария, стоявшая сбоку, вдруг охнула и прижала ладонь ко рту. Миреида невольно напряглась — что там происходит?

— Клянусь вечным светом, — прошептала Сельрея, и её голос дрогнул от изумления. — Такой силы… такой ясности…

— Что? Что вы видите? — не выдержала Миреида, пытаясь обернуться через плечо, хотя, конечно, не могла разглядеть собственную спину.

Сельрея отступила на шаг, её обычно бесстрастное лицо выражало глубокое потрясение. Даже в тусклом свете ламп было видно, как побледнели её щёки.

— Солнечный Круг, — произнесла она благоговейным шёпотом. — Не просто знак защиты или благословения — полный Солнечный Круг с двенадцатью лучами… Метка, которую оставляет Эрса лишь на избранных из избранных.

Она опустилась на колени перед изумлённой Миреидой, жест, который казался невероятным со стороны Верховной жрицы, чей возраст и положение заслуживали высочайшего почтения.

— За всю мою жизнь, — голос Сельреи дрожал от волнения, — я видела такую метку лишь однажды, в древнем манускрипте, описывающем знаки первой Солнечной Жены, основательницы нашего ордена. Говорили, что такая метка означает не просто благосклонность бога, но его личное участие в судьбе смертного.

Нектария помогла Миреиде привести одежду в порядок, её пальцы заметно дрожали.

— Ты можешь описать, как выглядит этот… знак? — спросила Миреида, всё ещё пытаясь осмыслить произошедшее.

— Золотой круг размером с ладонь, — ответила Сельрея, поднимаясь с колен, но сохраняя почтительную дистанцию. — Из него исходят двенадцать лучей разной длины и формы, каждый — символ одного из аспектов силы Эрсы. В центре круга — спираль, знак вечного движения и развития.

Она прошла к старинному шкафу и бережно достала древний свиток, развернув его на столе перед Миреидой.

— Вот, смотри. Это изображение метки из хроник Первого Века Света.

На пожелтевшем пергаменте был изображён символ, поразительно похожий на описание Сельреи — солнечный круг с двенадцатью лучами и спиралью в центре.

— Что… что это значит? — спросила Миреида, чувствуя странное сочетание недоверия и благоговения.

— Это значит, — торжественно произнесла Сельрея, — что твои реформы действительно отражают волю Эрсы. И что Гелиодор совершает святотатство, противодействуя тебе.

— Я буду всячески содействовать вам, — добавила Сельрея, и её голос, обычно сдержанный и строгий, звучал теперь с неожиданной твёрдостью и решимостью. Старая жрица выпрямилась, и казалось, что годы отступили от неё, возвращая былую силу и уверенность. — Так мы исполним волю Эрсы!

Миреида поймала взгляд Нектарии — в глазах молодой жрицы читалось едва сдерживаемое торжество. Их план начинал работать, и даже лучше, чем они могли надеяться. Верховная жрица была не просто уважаемой фигурой в храме — она была живой легендой, связующим звеном между прошлым и настоящим культа Эрсы. Её поддержка значила не меньше, чем поддержка самых влиятельных аристократов.

— Что вы предлагаете? — спросила Миреида, всё ещё не вполне свыкнувшись с мыслью, что на её теле находится древний священный символ.

Сельрея подошла к высокому шкафу и достала с верхней полки небольшую шкатулку из темного дерева, инкрустированную золотыми солнечными символами.

— Во-первых, мы должны официально зафиксировать наличие Солнечного Круга, — сказала она, открывая шкатулку. Внутри лежал маленький золотой стилос, похожий на те, которыми писцы делали записи на восковых табличках. — Это Игла Истины — священный инструмент, который используется для подтверждения божественных знаков.

Она повернулась к Нектарии:

— Созови Совет Старших Жриц. Не всех, только тех, кому мы можем доверять. И пусть принесут Книгу Божественных Явлений из храмового архива.

В последующие часы храм Эрсы, обычно погружённый в сонную тишину после заката, пришёл в необычное движение. Старшие жрицы, разбуженные срочными сообщениями, тихо собирались в Малом Церемониальном Зале, расположенном неподалёку от покоев Сельреи. Их недоумение и любопытство сменялись благоговейным трепетом, когда Верховная жрица объясняла причину столь необычного ночного собрания.

Миреида стояла в центре зала, освещённого двенадцатью масляными лампами — по одной на каждый луч Солнечного Круга, как пояснила Сельрея. Она чувствовала себя странно, почти неловко под испытующими взглядами семи старших жриц, присутствующих на тайной церемонии.

— Откройте Книгу Божественных Явлений, — торжественно произнесла Сельрея.

Одна из жриц, настолько древняя, что Миреида подумала, не современница ли она постройке самого храма, с трепетом развернула тяжёлый кожаный том, страницы которого пожелтели от времени.

— Теперь я подтвержу метку Игрой Истины, — продолжила Сельрея, поднимая золотой стилос. — Солнечная Жена, обнажи спину.

Миреида, стараясь сохранять достоинство, частично сняла верхнюю часть храмового одеяния, обнажив спину. По комнате пронёсся едва слышный вздох удивления и благоговения.

Сельрея приблизилась с Иглой Истины и легко коснулась ею места между лопатками Миреиды. Прикосновение было почти невесомым, но вызвало странное ощущение тепла, распространившегося по всему телу.

— Во имя Эрсы, подтверждаю наличие Солнечного Круга на теле Миреиды, дочери Тарения, ныне Солнечной Жены, — произнесла Сельрея.

К изумлению Миреиды, золотой стилос оставил на её коже тонкую светящуюся линию, в точности повторяющую контур невидимого для неё знака.

— Теперь мы все видим неоспоримое доказательство, — продолжила Верховная жрица. — Эрса лично благословил Миреиду и её действия.

Жрица-писарь быстро делала записи в Книге Божественных Явлений, фиксируя каждое слово Сельреи, описывая знак и обстоятельства его обнаружения.

— Что это значит для храма? — спросила одна из старших жриц, пожилая женщина с проницательным взглядом. — И как быть с… оппозицией?

Все понимали, что речь идёт о Гелиодоре и его сторонниках.

— Это означает, что воля Эрсы ясна, — ответила Сельрея. — Реформы, проводимые Солнечной Женой, угодны богу. Те, кто противится им, противятся воле самого Эрсы.

К рассвету новость о Солнечном Круге распространилась среди избранных храмовых служительниц. Сельрея настояла на осторожности — они не должны были открыто заявлять о божественной метке, пока не подготовят надлежащую стратегию. Но даже ограниченное знание создавало вокруг Миреиды новую ауру авторитета.

После завершения ритуала в покоях Сельреи собрался импровизированный совет. Кроме Верховной жрицы и самой Миреиды присутствовали Нектария и три наиболее влиятельные и надёжные старшие жрицы.

— Гелиодор готовит публичное осуждение твоих реформ, — сообщила одна из них, пожилая жрица по имени Ильтана, отвечавшая за храмовую казну. — Он назначил особую церемонию на день летнего праздника урожая, когда в храм придёт множество людей. Там он намерен объявить, что твои действия противоречат воле Эрсы и традициям храма.

— А теперь мы знаем, что это ложь, — твёрдо сказала Сельрея. — Но как лучше противостоять ему?

— Я предлагаю опередить его, — произнесла Миреида после недолгого размышления. — Устроить свою церемонию раньше. Показать метку публично.

— Это рискованно, — покачала головой Ильтана. — Гелиодор может обвинить нас в подделке или колдовстве.

— Тогда нам нужны свидетели, чей авторитет не вызывает сомнений, — предложила Нектария. — Люди, чьему слову поверят даже скептики.

В этот момент в дверь осторожно постучали. Одна из младших жриц, запыхавшаяся от быстрого подъёма по лестнице, сообщила:

— К Солнечной Жене прибыл посланник от дома Тебриев. Говорит, что ожидает ответа на предложение.

Миреида и Нектария обменялись многозначительными взглядами. Два дня истекли — Ферен, как и обещал, прислал за ответом.

— Возможно, это знак, — задумчиво произнесла Сельрея. — Дом Тебриев известен своим влиянием и независимостью от храмовых интриг. Если они станут свидетелями божественной метки… это может изменить весь расклад сил.

— Я встречусь с посланником, — решила Миреида. — Но предложу нечто большее, чем просто согласие на статую.

Посланник дома Тебриев ожидал в одном из приёмных залов храма — молодой мужчина с безупречными манерами и внимательным взглядом. Он поклонился, когда Миреида вошла в сопровождении Нектарии.

— Солнечная Жена, — произнёс он с почтением. — Господин Ферен из дома Тебриев просил меня узнать ваше решение относительно создания статуи для их семейного храма.

Миреида, облачённая в официальные одежды Солнечной Жены, но без излишних украшений, которые обычно сопровождали этот сан, села на небольшое возвышение и внимательно изучила посланника.

— Я ценю интерес дома Тебриев, — ответила она спокойно. — И соглашусь на создание статуи. Но у меня есть встречное предложение.

Посланник слегка приподнял бровь, демонстрируя вежливое удивление:

— Внимательно слушаю, Солнечная Жена.

— Передайте господину Ферену, что я хотела бы обсудить это предложение лично. И не только вопрос статуи, но и более важные темы, касающиеся будущего храма Эрсы и его роли в жизни города.

Слова прозвучали многозначительно, и посланник, явно хорошо обученный придворным тонкостям, понял скрытый смысл.

— Также сообщите, — продолжила Миреида, чуть понизив голос, — что у меня есть нечто, что может заинтересовать его господина. Нечто, что подтверждает божественное благословение проводимых в храме реформ.

Посланник поклонился, пообещав в точности передать её слова.

После его ухода Нектария с восхищением посмотрела на Миреиду:

— Ты говорила как настоящая… — она запнулась, подбирая слово.

— Как настоящая интриганка? — усмехнулась Миреида.

— Как настоящая дипломат, — мягко поправила Нектария. — Ты дала достаточно информации, чтобы разжечь любопытство, но недостаточно, чтобы раскрыть всё.

К вечеру того же дня в храм прибыл сам Ферен из дома Тебриев, на этот раз без пышной свиты — лишь в сопровождении двух телохранителей, которые остались ждать во внутреннем дворе.

Встреча была организована в Малом Зале Созерцания — нейтральной территории, не принадлежащей ни женской, ни мужской части храма. По совету Сельреи, кроме Миреиды присутствовали Верховная жрица и Нектария — чтобы соблюсти приличия и подчеркнуть важность беседы.

Ферен, облачённый в элегантные, но не кричаще роскошные одежды, держался с достоинством человека, привыкшего к власти, но не злоупотребляющего ею.

— Ваше послание заинтриговало меня, Солнечная Жена, — произнёс он после обмена приветствиями. — Особенно упоминание о божественном благословении.

Миреида обменялась взглядами с Сельреей, получив едва заметный одобрительный кивок, и повернулась к Ферену:

— То, что я собираюсь вам показать, требует абсолютной конфиденциальности, — произнесла она с серьёзностью, которая заставила аристократа выпрямиться. — По крайней мере, до тех пор, пока мы не решим, как использовать эту информацию.

— Дом Тебриев славится своей способностью хранить тайны, — уверенно ответил Ферен. — Особенно те, что представляют взаимный интерес.

Миреида кивнула Нектарии, которая подошла, чтобы помочь ей частично освободить плечи от храмовых одежд. Под удивлённым взглядом Ферена она повернулась к нему спиной, обнажая участок кожи между лопатками.

— При обычном свете метка почти невидима для непосвящённых, — пояснила Сельрея, беря со стола небольшую серебряную чашу с маслом, в котором плавал крошечный светильник. — Но при правильном освещении…

Она поднесла чашу к спине Миреиды, и тонкий луч особого света упал на её кожу. Словно проявляясь из ниоткуда, на спине Миреиды проступил золотистый контур солнечного круга с двенадцатью лучами и спиралью в центре.

Ферен резко втянул воздух. Его обычная аристократическая сдержанность на мгновение уступила место неподдельному изумлению.

— Солнечный Круг, — прошептал он. — Я читал о нём в семейных хрониках, но считал это легендой.

— Это не легенда, — твёрдо сказала Сельрея. — Это знак высочайшего благословения Эрсы, который он оставляет лишь на избранных. Последний известный случай такой метки был зафиксирован почти триста лет назад.

Ферен медленно обошёл Миреиду, чтобы лучше рассмотреть знак. Его лицо вновь обрело самообладание, но глаза выдавали глубокое волнение.

— Я понимаю, почему вы решили поделиться этим со мной, — произнёс он наконец. — Но что конкретно вы предлагаете?

Миреида, поправив одежду с помощью Нектарии, снова заняла своё место за столом.

— Мне известно, что Верховный жрец Гелиодор готовит публичное выступление против храмовых реформ, — сказала она. — Он намерен объявить, что эти изменения противоречат воле Эрсы.

Ферен кивнул:

— Эта информация соответствует действительности. Гелиодор активно ищет поддержки среди знатных семейств.

— Поэтому я предлагаю союз, — продолжила Миреида. — Дом Тебриев становится свидетелем и гарантом божественного благословения реформ. В обмен на это…

— В обмен на что? — с интересом спросил Ферен.

— В обмен на преимущественное положение в отношениях с обновлённым храмом Эрсы, — твёрдо ответила Миреида. — Включая особые права на использование храмовых земель для торговых караванов и возможность первыми получать храмовые благословения для своих предприятий.

Ферен внимательно выслушал предложение Миреиды, и на его лице появилась лёгкая, одобрительная улыбка. Он явно не ожидал от жрицы столь практичного и делового подхода.

— Вы мыслите не только как служительница храма, но и как стратег, — заметил он с нескрываемым уважением. — Теперь я понимаю, почему Эрса отметил вас своим знаком.

Он поднялся и сделал несколько задумчивых шагов по комнате, словно взвешивая все аспекты предложения.

— Дом Тебриев согласен на союз, — наконец произнёс он, останавливаясь напротив Миреиды. — Но я хотел бы добавить несколько условий.

Миреида кивнула, ожидая продолжения.

— Во-первых, нам нужно не просто опровергнуть Гелиодора, но и полностью лишить его власти, — сказал Ферен. — Такой человек опасен даже в отдалении от центра влияния.

— Это соответствует и нашим интересам, — согласилась Сельрея.

— Во-вторых, — продолжил аристократ, — кроме преимуществ для торговых караванов, дом Тебриев хотел бы получить право на управление частью храмовых земель в Южной провинции. Это плодородные территории, которые сейчас используются неэффективно.

Миреида и Сельрея обменялись взглядами. Это было серьёзное требование — храмовые земли традиционно оставались под прямым контролем жрецов.

— Не в собственность, — уточнил Ферен, заметив их колебания. — В управление, с выплатой десятины храму и обязательством использовать часть доходов на благотворительные цели в соответствии с вашими реформами.

— Это можно обсудить, — осторожно ответила Миреида.

— И третье, — завершил Ферен. — Сын моего брата проявляет необычайные способности к храмовым наукам. Я хотел бы, чтобы он получил место в храмовой школе, но не под руководством Гелиодора или его сторонников.

— Это вполне разумно, — согласилась Сельрея.

После ещё часа переговоров, обсуждая детали своего союза, они пришли к конкретному плану действий. Было решено организовать особую церемонию через три дня — достаточно времени для подготовки, но до запланированного выступления Гелиодора.

— На церемонии будут присутствовать представители дома Тебриев и других влиятельных семейств, которых я лично приглашу, — сказал Ферен. — Там Верховная жрица официально подтвердит наличие божественной метки и её значение.

— А сразу после этого мы объявим о назначении нового Верховного жреца, — добавила Сельрея. — У меня есть достойный кандидат — Марион, хранитель восточного храма. Он учёный и реформатор, но при этом глубоко религиозный человек с безупречной репутацией.

Миреида поняла, что события разворачиваются гораздо быстрее и решительнее, чем она ожидала. От простой защиты своих реформ они перешли к полной реорганизации храмовой власти.

— Что будет с Гелиодором? — спросила она.

Ферен и Сельрея обменялись понимающими взглядами.

— Есть отдалённый храм Эрсы в горах, — сказала Верховная жрица. — Место для созерцания и уединения. Думаю, Гелиодору пойдёт на пользу провести там несколько лет, размышляя об истинной воле бога.

Последующие три дня превратились в водоворот тайных приготовлений и скрытого противостояния. Храм Эрсы, внешне сохраняя привычный ритм молитв и ритуалов, внутренне разделился на два лагеря. Сторонники Гелиодора, чувствуя неладное, усилили наблюдение за Миреидой и её ближайшим окружением. В ответ Сельрея активировала сеть преданных ей жриц, создавая защитный круг вокруг Солнечной Жены.

Ферен из дома Тебриев действовал с эффективностью опытного стратега. Через доверенных посредников он встречался с главами влиятельных семейств, намекая на грядущие серьёзные изменения в храме и предлагая выгодные союзы тем, кто встанет на правильную сторону.

— Большинство аристократов ветрены и переменчивы в своих симпатиях, — объяснял он Миреиде во время их второй встречи, состоявшейся в более неформальной обстановке в храмовом саду. — Они последуют за тем, кто предложит наибольшую выгоду с наименьшим риском.

Миреида, наблюдая за изящной дипломатией Ферена, начала лучше понимать сложную политическую игру, в которой оказалась. Аристократ действовал уверенно, но без излишней самоуверенности, демонстрируя тонкий баланс решительности и осторожности.

— Вы удивительно быстро адаптируетесь, — заметил Ферен, когда они обсуждали особенности предстоящей церемонии. — Большинство людей, оказавшись в центре храмовых интриг, давно бы запутались или отступили.

— В сыроделии тоже нужна стратегия, — с улыбкой ответила Миреида. — Ошибёшься с температурой или временем — и весь процесс пойдёт насмарку.

Ферен рассмеялся, и в его глазах мелькнуло выражение, которое Миреида не смогла точно интерпретировать — что-то более личное, чем просто уважение к союзнику.

— Знаете, — произнёс он, внезапно став серьёзнее, — когда все эти храмовые дела будут улажены, и ваша пятилетняя служба завершится, дом Тебриев мог бы предложить вам нечто большее, чем временный союз.

Миреида вопросительно подняла бровь.

— Человек с вашими способностями, отмеченный самим Эрсой, станет ценным приобретением для любой семьи, — продолжил он, тщательно подбирая слова. — А после службы в храме вы будете свободны решать свою судьбу.

Хотя он не сказал этого прямо, Миреида поняла скрытый смысл: Ферен рассматривал её как потенциальную супругу после окончания её храмового служения. Эта мысль была настолько неожиданной, что она не нашлась с ответом.

К счастью, их разговор был прерван появлением Нектарии, принёсшей тревожные новости:

— Гелиодор собирает своих сторонников в Большом Зале Посвящений. Кажется, он что-то подозревает и готовит контрмеры.

Известие о действиях Гелиодора заставило их немедленно изменить планы. Терять преимущество внезапности было нельзя.

— Нам придётся ускорить события, — решительно сказал Ферен, поднимаясь со скамьи. — Если Гелиодор готовит контрмеры, медлить опасно.

Миреида согласно кивнула. В считанные часы размеренные приготовления превратились в лихорадочную активность. Верховная жрица Сельрея мобилизовала всех преданных ей служительниц, Нектария организовала доставку Книги Божественных Явлений из храмового архива, а посланники Ферена разнесли срочные приглашения избранным представителям знати.

К закату того же дня в Храме Солнечного Восхождения — древнейшей части храмового комплекса, редко используемой для обычных церемоний — собрались около тридцати человек. Среди них были влиятельные патроны храма, старшие жрицы, доверенные Сельрее, и даже представитель императорского двора — тихий седовласый мужчина, чьё присутствие придавало мероприятию особый вес.

Церемония началась с традиционного обращения к Эрсе, которое провела Сельрея. Затем Верховная жрица перешла к основной части:

— Уважаемые гости, — её голос, обычно тихий, сейчас звучал громко и уверенно, — мы собрали вас, чтобы засвидетельствовать редчайшее проявление божественной воли.

Она сделала знак, и Миреида вышла в центр зала. В скромном белом одеянии, без излишних украшений, она выглядела одновременно величественно и просто.

— Солнечная Жена Миреида, — продолжила Сельрея, — была отмечена самим Эрсой знаком высшего благословения — Солнечным Кругом.

По залу пронёсся удивлённый шёпот. Многие из присутствующих, особенно представители старой знати, знали о значении этого древнего символа.

Для демонстрации метки была подготовлена особая ширма, позволявшая Миреиде сохранить достоинство, обнажив лишь участок спины между лопатками. Сельрея провела ритуал с Иглой Истины, и золотистый контур Солнечного Круга проявился перед изумлёнными зрителями.

— Все изменения, вносимые Солнечной Женой в храмовые обряды и правила, — торжественно объявила Сельрея, — освящены самим Эрсой. Противодействие им — противодействие воле бога.

Представитель императорского двора, до того хранивший молчание, поднялся со своего места:

— Я подтверждаю истинность этой метки от имени Имперской Коллегии Мудрецов, — произнёс он, и его слова прозвучали как официальное одобрение высшей власти.

Именно в этот момент двери зала с грохотом распахнулись. На пороге стоял Верховный жрец Гелиодор в полном церемониальном облачении, окружённый дюжиной преданных ему жрецов.

— Что за кощунство здесь происходит? — вскричал он, его лицо исказилось от гнева. — Тайные собрания без ведома Верховного жреца? Самозваные пророчицы? Позор!

В воздухе повисло напряжённое молчание. Изумлённые гости переводили взгляды с Гелиодора на Миреиду, ожидая, как развернётся это открытое противостояние. Сельрея выпрямилась с достоинством, встречая взгляд Верховного жреца без тени страха.

— Кощунство, Гелиодор, — спокойно произнесла она, — это отрицать знаки, посланные самим Эрсой. Или ты считаешь, что понимаешь волю бога лучше, чем он сам?

Гелиодор двинулся вперёд, его тяжёлое золотое облачение величественно шелестело при каждом шаге.

— Любые знаки могут быть подделаны, — ответил он. — Любые метки нарисованы. Истинная воля Эрсы выражена в традициях, которые мы храним тысячелетиями!

Миреида, всё ещё стоявшая в центре зала с обнажённой спиной, чувствовала на себе десятки взглядов. Но вместо смущения ей внезапно стало спокойно и ясно, словно чей-то тёплый голос подсказывал нужные слова.

— Если ты сомневаешься в подлинности метки, Гелиодор, — произнесла она звучным голосом, который разнёсся по всему залу, — проведи проверку сам. Используй Иглу Истины.

Кто-то из аристократов одобрительно кивнул. Такой вызов было трудно отклонить, не потеряв лица перед собравшимися.

— Ты хорошо подготовилась, — с неприязнью ответил Верховный жрец. — Но твои фокусы не убедят тех, кто по-настоящему предан Эрсе.

В этот момент вперёд выступил представитель императора:

— Высокочтимый Гелиодор, — произнёс он с ледяной вежливостью, — императорский двор всегда с особым вниманием относится к знакам божественного присутствия. Позвольте мне засвидетельствовать вашу проверку. Для отчёта Его Императорскому Величеству.

Это была тонкая, но прямая угроза. Отказ от проверки в присутствии императорского посланника мог быть истолкован как неповиновение самому императору.

Гелиодор побледнел, но, не видя выхода, шагнул вперёд. Сельрея протянула ему Иглу Истины — древний золотой стилос, который использовался для выявления божественных меток. Верховный жрец неохотно принял священный инструмент.

С демонстративной неторопливостью он подошёл к Миреиде и резким движением коснулся стилосом места между её лопатками, явно надеясь, что ничего не произойдёт. Но к его ужасу и изумлению собравшихся, золотистый контур Солнечного Круга проявился ещё ярче, чем раньше, испуская свет, который на мгновение осветил весь зал.

Гелиодор отшатнулся, выронив Иглу Истины, которая зазвенела, ударившись о мраморный пол. По толпе пронёсся благоговейный шёпот.

— Великий Эрса! — воскликнул один из старейших аристократов. — Истинный Солнечный Круг! Я видел изображения в древних книгах, но никогда не думал, что доживу до его проявления!

Гелиодор, понимая, что проиграл, сделал последнюю отчаянную попытку:

— Это… это может быть проверкой! Испытанием нашей верности традициям! — его голос звучал неуверенно даже для него самого.

— Довольно, Гелиодор, — произнесла Сельрея с неожиданной властностью. — Знак Эрсы неоспорим. Священный Совет храма, представители знатнейших родов и сам императорский двор засвидетельствовали его. Твоё противодействие воле бога не может продолжаться.

Она сделала знак, и две старшие жрицы вынесли древний фолиант — Книгу Верховных Жрецов.

— Согласно древнему праву, записанному основателями храма, — торжественно произнесла Сельрея, — Верховный жрец, противящийся явной воле Эрсы, должен быть отстранён от должности и отправлен на покаяние.

Гелиодор стоял, потрясённый и растерянный, его лицо отражало внутреннюю борьбу между гордыней и страхом. Жрецы из его свиты начали незаметно отступать, дистанцируясь от своего лидера, чьё падение теперь казалось неизбежным.

— Это… это мятеж против священных традиций, — выдавил наконец Гелиодор, но его голос уже не звучал уверенно. — Эрса не одобрит такого переворота!

— Напротив, — раздался новый голос от входа в зал, — Эрса уже выразил своё одобрение самым недвусмысленным образом.

Все присутствующие обернулись. В дверях стоял седовласый жрец в простых одеждах, с посохом путешественника в руке. Несмотря на скромный вид, от него исходила аура спокойного достоинства и неоспоримого авторитета.

— Марион! — выдохнула Сельрея с облегчением.

Марион, хранитель восточного храма Эрсы, которого Сельрея упоминала как возможного преемника Гелиодора, медленно прошёл через зал, кивая некоторым из присутствующих, которые явно узнавали его.

— Я прибыл, как только получил послание, — сказал он, подойдя к Сельрее. — И вижу, что вести о знамении не были преувеличены.

Он повернулся к Миреиде и низко поклонился:

— Солнечная Жена, носительница Солнечного Круга. Это честь присутствовать при таком историческом событии.

Затем он обратился к Гелиодору, и в его взгляде читалось не торжество, а скорее сожаление:

— Брат мой, ты служил храму долгие годы. Но даже самые преданные слуги могут заблуждаться. Пришло время передать бремя лидерства другим.

Ферен из дома Тебриев, до этого наблюдавший за развитием событий с расчётливым вниманием, выступил вперёд:

— Верховный жрец Гелиодор нарушил не только храмовые законы, но и императорские указы о неприкосновенности храмового имущества, — произнёс он чётко. — У меня есть доказательства, что часть земель, принадлежащих храму Эрсы, была незаконно передана в частные руки.

Это заявление вызвало новую волну шепотков среди аристократов. Представитель императора сделал знак своему писцу, который немедленно начал делать записи.

Гелиодор, окончательно теряя самообладание, шагнул к Ферену:

— Лживые обвинения! Всё делалось с согласия храмового совета!

— Совета, состоящего из твоих ставленников, — спокойно парировал Марион. — Но сейчас не время для споров. Книга Верховных Жрецов ясно говорит, что должно произойти.

Он взял древний фолиант из рук жрицы и открыл его на заложенной странице:

— “Если знак божественного неодобрения явлен на Верховного жреца, или знак божественного избрания явлен на другого, Совет храма должен собраться для избрания нового лидера. Прежний Верховный жрец отправляется в Храм Созерцания для размышлений и покаяния.”

— Я требую настоящего суда! — вскричал Гелиодор. — Не этого фарса!

— Ты получишь суд, — неожиданно произнесла Миреида, и её голос прозвучал с необычайной властностью. — Но не человеческий, а божественный. Эрса уже вынес своё решение, отметив меня своим знаком.

Слова Миреиды, произнесённые с неожиданной силой и уверенностью, повисли в воздухе. В наступившей тишине стало отчётливо слышно тяжёлое дыхание Гелиодора. Его лицо, обычно надменное и уверенное, исказилось гримасой бессильной ярости. Он понимал, что проиграл — не только должность, но и репутацию, накопленную десятилетиями служения.

— Ты пожалеешь об этом, дочь сыродела, — прошипел он, забыв о присутствии высокопоставленных свидетелей. — Ты думаешь, что понимаешь волю Эрсы? Ты, простолюдинка, случайно оказавшаяся в храме?

— Осторожнее со словами, Гелиодор, — предупредил Марион. — Ты говоришь с той, кто отмечена Солнечным Кругом. Такое неуважение только усугубляет твою вину.

Сельрея сделала знак, и четверо храмовых стражей, до этого незаметно стоявших у стен, приблизились к бывшему Верховному жрецу.

— Согласно традиции, ты отправишься в Храм Созерцания на южных склонах гор Атрил, — произнесла она официальным тоном. — Там, вдали от мирских забот, ты сможешь размышлять о воле Эрсы и истинном служении ему.

Понимая неизбежность своего падения, Гелиодор выпрямился, пытаясь сохранить остатки достоинства:

— Я подчиняюсь воле храма, — сказал он с холодной формальностью. — Но время покажет, кто по-настоящему служил Эрсе, а кто использовал его имя для своих целей.

Бросив последний ненавидящий взгляд на Миреиду, он позволил стражникам сопроводить себя к выходу. Его последователи, ошеломлённые стремительным падением своего лидера, разошлись в стороны, избегая встречаться глазами с кем-либо.

Когда Гелиодор покинул зал, напряжение немного спало. Марион повернулся к собравшимся:

— Согласно древним законам храма, в такой ситуации Совет храма должен немедленно избрать нового Верховного жреца, — произнёс он. — Предлагаю не затягивать с этой формальностью.

Сельрея кивнула:

— Я предлагаю кандидатуру Мариона, хранителя восточного храма, известного своей мудростью и преданностью истинным ценностям Эрсы.

— Поддерживаю, — сразу откликнулась одна из старших жриц.

— И я, — подхватила вторая.

Представитель императора слегка поклонился:

— Императорский двор не вмешивается в выборы храмового руководства, но отмечает, что кандидатура Мариона соответствует всем требованиям священных текстов.

Его дипломатичная формулировка была понята всеми как одобрение высшей власти. После краткого голосования, которое было скорее формальностью, Марион был официально провозглашён новым Верховным жрецом.

Первым его действием стало публичное признание божественного статуса метки Миреиды:

— Отныне все реформы, инициированные Солнечной Женой, получают полную поддержку храма, — объявил он. — Включая открытие храмовых богатств для помощи нуждающимся и пересмотр старых ритуалов для большей доступности обычным верующим.

Ферен из дома Тебриев, сыгравший ключевую роль в этих событиях, скромно держался в тени, но его взгляд не отрывался от Миреиды. В её лице он видел не просто временную союзницу, а потенциальную достойную спутницу для себя — умную, волевую, отмеченную божественным благословением… Конечно, сейчас она связана обязательствами перед храмом, но эти пять лет пройдут, и тогда…

Миреида, словно почувствовав его взгляд, повернулась к нему. Их глаза встретились, и в этом мимолётном обмене взглядами промелькнуло что-то большее, чем просто признательность за политическую поддержку — взаимное уважение и, возможно, начало чего-то более глубокого.

Слова Миреиды, произнесённые с неожиданной силой и уверенностью, повисли в воздухе. В наступившей тишине стало отчётливо слышно тяжёлое дыхание Гелиодора. Его лицо, обычно надменное и уверенное, исказилось гримасой бессильной ярости. Он понимал, что проиграл — не только должность, но и репутацию, накопленную десятилетиями служения.

— Ты пожалеешь об этом, дочь сыродела, — прошипел он, забыв о присутствии высокопоставленных свидетелей. — Ты думаешь, что понимаешь волю Эрсы? Ты, простолюдинка, случайно оказавшаяся в храме?

— Осторожнее со словами, Гелиодор, — предупредил Марион. — Ты говоришь с той, кто отмечена Солнечным Кругом. Такое неуважение только усугубляет твою вину.

Сельрея сделала знак, и четверо храмовых стражей, до этого незаметно стоявших у стен, приблизились к бывшему Верховному жрецу.

— Согласно традиции, ты отправишься в Храм Созерцания на южных склонах гор Атрил, — произнесла она официальным тоном. — Там, вдали от мирских забот, ты сможешь размышлять о воле Эрсы и истинном служении ему.

Понимая неизбежность своего падения, Гелиодор выпрямился, пытаясь сохранить остатки достоинства:

— Я подчиняюсь воле храма, — сказал он с холодной формальностью. — Но время покажет, кто по-настоящему служил Эрсе, а кто использовал его имя для своих целей.

Бросив последний ненавидящий взгляд на Миреиду, он позволил стражникам сопроводить себя к выходу. Его последователи, ошеломлённые стремительным падением своего лидера, разошлись в стороны, избегая встречаться глазами с кем-либо.

Когда Гелиодор покинул зал, напряжение немного спало. Марион повернулся к собравшимся:

— Согласно древним законам храма, в такой ситуации Совет храма должен немедленно избрать нового Верховного жреца, — произнёс он. — Предлагаю не затягивать с этой формальностью.

Сельрея кивнула:

— Я предлагаю кандидатуру Мариона, хранителя восточного храма, известного своей мудростью и преданностью истинным ценностям Эрсы.

— Поддерживаю, — сразу откликнулась одна из старших жриц.

— И я, — подхватила вторая.

Представитель императора слегка поклонился:

— Императорский двор не вмешивается в выборы храмового руководства, но отмечает, что кандидатура Мариона соответствует всем требованиям священных текстов.

Его дипломатичная формулировка была понята всеми как одобрение высшей власти. После краткого голосования, которое было скорее формальностью, Марион был официально провозглашён новым Верховным жрецом.

Первым его действием стало публичное признание божественного статуса метки Миреиды:

— Отныне все реформы, инициированные Солнечной Женой, получают полную поддержку храма, — объявил он. — Включая открытие храмовых богатств для помощи нуждающимся и пересмотр старых ритуалов для большей доступности обычным верующим.

Ферен из дома Тебриев, сыгравший ключевую роль в этих событиях, скромно держался в тени, но его взгляд не отрывался от Миреиды. В её лице он явно видел не просто временную союзницу, а возможную будущую спутницу жизни — женщину, отмеченную богом, которая принесла бы его дому небывалый престиж и влияние.

Миреида, словно почувствовав его взгляд, повернулась к нему. Их глаза встретились, и она сразу поняла природу его интереса. Внутренне она вздохнула — ещё один мужчина, видящий в ней лишь выгодную партию, статус, связь с божеством. Такой брак был последним, чего она хотела для себя. Её сердце оставалось свободным от подобных амбиций и расчётов, а мысли занимали совсем другие планы на будущее, когда её служение храму завершится.

После бурных событий, завершившихся смещением Гелиодора и назначением Мариона новым Верховным жрецом, жизнь в храме Эрсы начала постепенно меняться. Реформы, инициированные Миреидой, теперь официально поддерживались храмовым руководством. Двери храма открылись для простых людей не только во время основных церемоний, но и в обычные дни. Часть храмовых сокровищ была направлена на помощь бедным и строительство лечебниц.

Миреида, чей статус после явления божественной метки стал почти легендарным, с удивлением обнаружила, что при всей новой власти и уважении, ей не хватает той свободы, которой она обладала, будучи дочерью простого сыродела.

Когда наступило полнолуние, она с некоторым волнением ожидала встречи с Эрсой в храмовом саду. После всего произошедшего их отношения неизбежно должны были измениться.

Сад был залит серебристым лунным светом, придававшим растениям и статуям призрачные, почти неземные очертания. Миреида сидела на каменной скамье у фонтана, слушая успокаивающее журчание воды и вспоминая их первую встречу. Тогда она отнеслась к богу с дерзостью, граничащей с неуважением, не веря ни в его искренность, ни в его заботу о смертных.

Эрса появился бесшумно — просто возник рядом, словно соткался из лунного света. На этот раз он предстал не в облике янтароглазого аристократа, а в своём истинном божественном облике — высокий, с золотистой кожей и волосами, похожими на языки пламени. Его глаза сверкали как два миниатюрных солнца.

— Здравствуй, Миреида, — произнёс он, и его голос звучал как множество голосов одновременно. — Ты достойно справилась со своим первым серьёзным испытанием.

— Для чего ты поменял облик? — спросила Миреида.

Прозвучало это не слишком почтительно, но в этот раз она за грубостью скрывала волнение. Присутствие бога в его истинной форме вызывало у неё странную смесь чувств — благоговение переплеталось с неловкостью, а восхищение с каким-то неясным разочарованием.

Эрса окинул её взглядом своих солнечных глаз, и по его лицу скользнула лёгкая улыбка, которая, казалось, осветила ближайшие деревья.

— А тебе больше нравился мой человеческий облик? — спросил он с неожиданной мягкостью в многоголосом тембре. — Тот надменный аристократ с янтарными глазами?

Он опустился на скамью рядом с ней — божество, принимающее человеческую позу. От его тела исходило ощутимое тепло, приятное в прохладе ночного сада.

— Я подумал, что после явления Солнечного Круга и всего, что произошло в храме, было бы… неискренним продолжать притворяться обычным смертным, — добавил он. — Теперь, когда весь Тарсикон знает о божественном благословении, нет нужды в маскировке.

— Будто в этом саду есть кто-то ещё кроме нас, — фыркнула Миреида, скрестив руки на груди.

Её тон был почти раздражённым, словно она разговаривала не с божеством, а с напыщенным торговцем на рынке, пытающимся произвести впечатление. Лунный свет подчёркивал решительное выражение её лица — даже после всех чудес, свидетелем и участницей которых она стала, даже с божественной меткой между лопатками, она отказывалась играть роль благоговейной жрицы.

Эрса моргнул от неожиданности, а затем… рассмеялся. Его смех был подобен летнему грому — глубокий, раскатистый, но не пугающий. От него по саду пробежала волна тепла, заставившая ночные цветы внезапно распуститься, наполнив воздух сладким ароматом.

— Ты удивительна, Миреида, — произнёс он, и его многоголосый тембр стал более человеческим. — Даже после того, как ты увидела силу Солнечного Круга, даже после того, как использовала моё имя для реформирования храма, ты по-прежнему отказываешься трепетать передо мной.

Золотистое сияние его кожи постепенно тускнело, волосы-пламя успокаивались, превращаясь в обычные чёрные локоны, и вскоре рядом с ней сидел тот самый янтароглазый незнакомец, который впервые появился в храме.

— Так лучше? — спросил он, и теперь в его голосе звучал только один тембр — глубокий и мелодичный.

Она молча кивнула. Этот облик уже стал привычным, да и Эрсу было легче воспринимать, когда он выглядел как человек, а не как живое воплощение стихии. Что-то в ней расслабилось — плечи опустились, складка между бровями разгладилась. Всё-таки разговаривать с кем-то, у кого волосы не полыхают и глаза не светятся как маленькие солнца, было гораздо комфортнее.

— Так о чём ты хотел поговорить? — спросила она, стараясь, чтобы голос звучал буднично. — О храмовых реформах? О новом Верховном жреце? Или о том, что половина города теперь считает меня каким-то божественным чудом?

Эрса улыбнулся, его янтарные глаза тепло блеснули в лунном свете.

— О тебе, — просто ответил он. — О том, как ты чувствуешь себя после всех этих событий. Солнечный Круг — не просто знак или символ. Он меняет того, кто его носит.

— Меняет? — Миреида напряглась. — Ты имеешь в виду… превращает в кого-то другого? В какое-то божественное создание?

Её голос предательски дрогнул. При всей своей смелости она не могла не тревожиться о том, что могла потерять саму себя, свою сущность из-за странной божественной метки.

Эрса покачал головой, наблюдая за тревогой, промелькнувшей в её глазах.

— Нет, не в том смысле, который тебя пугает, — мягко ответил он. — Солнечный Круг не превращает человека в кого-то другого и не отнимает его сущность. Он скорее… раскрывает то, что уже есть внутри.

Он задумчиво провёл рукой над водой фонтана, и на поверхности появилось отражение Миреиды — но не такой, какой она была сейчас, а маленькой девочкой, серьёзно помогающей отцу в сыродельне.

— Помнишь этот день? Тебе было всего семь лет, но ты уже настаивала, что тебе нужно узнать каждую деталь семейного ремесла.

Отражение изменилось, показывая её немного старше, спорящую с торговцем на рынке, который пытался обмануть её отца.

— Или этот момент? Тринадцатилетняя девочка, которая не побоялась сказать правду в лицо человеку, вдвое выше и втрое тяжелее её.

Миреида с удивлением смотрела на водяные картины своего прошлого.

— Ты… наблюдал за мной всё это время? — спросила она, не зная, считать ли это тревожным или утешительным.

— Не постоянно, — улыбнулся Эрса. — Но иногда. Есть смертные, чьи жизни светят ярче других — своей честностью, силой, стремлением к справедливости. Они привлекают внимание богов, даже если сами в нас не верят.

Он снова коснулся воды, и изображения исчезли.

— Солнечный Круг не превратит тебя в кого-то другого, Миреида. Он лишь усилит то, что всегда было твоей сутью — твою силу, твою интуицию, твоё стремление к справедливости. Ты останешься собой — просто… чуть больше собой.

Миреида задумчиво смотрела на затихшую поверхность фонтана, пытаясь осмыслить услышанное. Мысль о том, что божество наблюдало за её жизнью, выбирая её среди миллионов других смертных, казалась одновременно пугающей и странно волнующей.

— Это… необычное чувство, — наконец произнесла она, подбирая слова. — Знать, что кто-то видел твои моменты слабости и силы, победы и поражения, даже не подозревая об этом.

— Я видел только то, что ты позволяла увидеть миру, — мягко уточнил Эрса. — Боги не могут заглянуть в самые сокровенные уголки человеческой души без разрешения. Эта граница священна даже для нас.

Миреида повернулась к нему, её лицо выражало практичную озабоченность:

— А как это будет работать… на практике? Этот Солнечный Круг. Я уже чувствую изменения — иногда слова сами приходят, когда я говорю с людьми, словно кто-то подсказывает их. Или мои руки знают, как исцелить болезнь, хотя я никогда не изучала лечебное искусство.

Эрса кивнул:

— Это начало. Твоя интуиция обострится. Ты будешь чувствовать ложь и правду. Иногда будешь знать вещи, которые не могла узнать обычным путём. Но, — он поднял руку, предупреждая её беспокойство, — ты всегда будешь контролировать эти способности, а не они тебя. Солнечный Круг — это дар, а не бремя.

Он помолчал, наблюдая, как лунный свет играет на её волосах, придавая им серебристый оттенок.

— Знаешь, за тысячелетия я наблюдал за бесчисленными человеческими жизнями. Видел рождение и падение империй, великие подвиги и ужасные преступления. Но в последнее время…

Эрса неожиданно замолчал, словно не решаясь продолжить.

— В последнее время? — подтолкнула его Миреида.

— В последнее время я всё чаще задумываюсь о простых, обыденных вещах, которые недоступны богам, — произнёс он с непривычной для божества задумчивостью. — О вкусе свежего хлеба, заработанного собственным трудом. О радости от создания чего-то своими руками. О теплоте человеческих отношений, не омрачённых почитанием или страхом.

Его янтарные глаза встретились с её взглядом:

— Ты научила меня ценить это, Миреида. Своим упрямством, своей независимостью, своей… человечностью.

Миреида молчала, позволяя словам Эрсы найти отклик в её душе. В саду было тихо — лишь журчание фонтана и отдалённое пение ночных птиц нарушали тишину. Она опустила взгляд на свои руки — руки сыроделки, сильные, с мозолями от постоянной работы — и пыталась осмыслить странную ситуацию, в которой оказалась.

Божество, созерцающее простые человеческие радости с тоской и любопытством… Это не укладывалось в её представления о мире, даже после всех удивительных событий последних месяцев.

— В храмовых легендах боги всегда представлены всемогущими и всезнающими, — наконец произнесла она. — Жрецы говорят, что смертные могут лишь стремиться понять крупицу божественной мудрости.

— Жрецы, — Эрса улыбнулся с лёгкой иронией, — часто приписывают нам то, что сами считают важным. Всемогущество, всезнание… Но редко упоминают о цене такого существования.

Он протянул руку и легко коснулся цветка, растущего рядом со скамьей. Цветок тут же расцвёл, поворачиваясь к его пальцам, как к солнцу.

— Когда всё подвластно твоей воле, ничто не приносит удовлетворения. Когда всё известно заранее, исчезает радость открытия, — он убрал руку, и цветок застыл, сохраняя совершенную красоту. — Смертные обладают тем, чего лишены боги — способностью удивляться миру, радоваться малому, меняться и расти.

Миреида задумчиво коснулась того же цветка, и он слегка качнулся от её прикосновения — обычная реакция живого растения на человеческую руку.

— Расскажи мне о храме, — попросил Эрса, меняя тему. — Как изменились дела после смещения Гелиодора?

Миреида оживилась — это была более привычная, практическая тема, на которой она могла сосредоточиться, отодвинув странные размышления о божественном и человеческом.

— Марион оказался мудрым руководителем, — начала она. — Он поддерживает реформы, но внедряет их постепенно, чтобы не вызывать слишком сильного сопротивления оставшихся сторонников старого порядка…

Пока она говорила о храмовых реформах, законах и повседневных делах, Эрса наблюдал за ней с необычным вниманием. Его янтарные глаза, в которых отражался лунный свет, не отрывались от её лица, следя за малейшими изменениями выражения, за движением её рук, когда она эмоционально описывала особенно удачные нововведения.

Этот взгляд, внимательный и тёплый, будил в Миреиде странное чувство, которое она никогда раньше не испытывала. Тепло, начинавшееся где-то в груди и разливавшееся по всему телу, заставляло её иногда сбиваться на полуслове или терять нить рассуждения. Это вызывало смущение и неловкость — она, всегда такая уверенная и прямолинейная, вдруг ощущала себя неопытной девочкой.

— …и тогда мы решили, что лучше… — Миреида запнулась, поймав особенно пристальный взгляд Эрсы. — Прости, я… забыла, о чём говорила.

— О распределении храмовых средств для помощи беднейшим районам города, — мягко подсказал он.

— Да, точно, — она тряхнула головой, пытаясь собраться с мыслями. — Странно. Обычно я не забываю важные детали.

— Возможно, ты устала, — предположил Эрса. — Последние недели были непростыми.

Его голос звучал с неподдельной заботой, и это только усиливало её смущение. Но вместе с тем Миреида поймала себя на мысли, что ей не хочется, чтобы их встреча заканчивалась. Раньше она всегда стремилась поскорее завершить эти обязательные беседы, считая их частью навязанного ей служения. Но сейчас что-то изменилось — возможно, она сама.

Прохладный ночной ветерок пробежал по саду, и Миреида невольно поёжилась. Мгновение спустя она почувствовала на плечах тепло — не обжигающее, а ласкающее, словно солнечный свет в весенний день. Эрса не касался её, но каким-то образом создал вокруг неё защитный кокон тепла.

— Так лучше? — спросил он.

— Да, — тихо ответила она, поражаясь тому, как естественно принимает его заботу. — Спасибо.

Они сидели в комфортном молчании, наслаждаясь тихим журчанием фонтана и ароматом ночных цветов. Эрса, казалось, был погружён в свои мысли, его янтарные глаза отражали лунный свет, а на губах играла лёгкая, почти незаметная улыбка.

— Знаешь, — внезапно произнёс он, нарушая тишину, — когда ты впервые оказалась в подземном святилище, у тебя была одна интересная мысль.

Миреида насторожилась. О каких мыслях он говорит? В тот день в её голове царил такой хаос…

— Ты подумала, — продолжил Эрса, и в его голосе появились нотки веселья, — “какой из него муж? Ни обнять, ни поцеловать, ни поругаться толком!”

Миреида почувствовала, как жар приливает к её щекам. Она действительно думала так, абсолютно не подозревая, что бог может каким-то образом узнать её мысли.

— Ты… ты читаешь мои мысли? — возмущённо выпалила она, отодвигаясь от него на скамье.

Эрса покачал головой, его глаза светились мягким весельем:

— Не всегда и не все. Только те, что направлены непосредственно на меня и особенно… эмоциональны. А та мысль была очень яркой.

Он слегка наклонился к ней:

— С поруганием, как ты заметила, нам уже довелось познакомиться. Ты, кажется, первая смертная за тысячелетия, кто отправил меня к демонам в лицо.

— И я не раскаиваюсь, — буркнула Миреида, скрестив руки на груди.

Её щёки всё ещё пылали от смущения, но в голосе звучала привычная твёрдость. Даже узнав, что бог читал её мысли, она не собиралась отступать или извиняться. В конце концов, она действительно так думала, и эти мысли были вполне справедливыми.

Эрса рассмеялся — не насмешливо, а с искренним удовольствием, словно её упрямство доставляло ему радость.

— И не должна, — сказал он, когда его смех утих. — Твоя искренность… освежает. Ты не представляешь, как утомительно слушать бесконечные восхваления и мольбы, в которых нет ни капли истинного чувства.

Его лицо стало задумчивым:

— Большинство людей обращаются к богам с лестью или страхом. Они говорят то, что, по их мнению, мы хотим услышать. Но ты… ты всегда говоришь то, что действительно думаешь. Это редкий дар, Миреида.

Он посмотрел вверх, на звёзды, мерцающие в тёмном небе:

— Что касается другой части твоей мысли… — он сделал паузу, и в его голосе появились новые, непривычные нотки, — божественный брак действительно имеет свои… ограничения.

Миреида наблюдала за ним с осторожным любопытством. Никогда ещё она не видела бога таким… уязвимым, почти человечным. Его янтарные глаза отражали звёздный свет, а в лице читалась задумчивость и что-то ещё — какое-то чувство, которого она не ожидала увидеть у божества.

— Ограничения? — спросила она тихо, уже без прежнего вызова в голосе.

Эрса вернул взгляд к ней, и на его губах появилась грустная улыбка.

— Боги и смертные живут в разных мирах, Миреида, — произнёс он. — Мы существуем вне времени, вне физических ограничений. Это даёт нам великую силу, но лишает многого, что доступно людям.

Он протянул руку, словно хотел коснуться её лица, но остановился в нескольких дюймах, и Миреида почувствовала лёгкое, почти неуловимое тепло на своей коже.

— Прикосновение, — продолжил он, — настоящее прикосновение, а не иллюзия или временное воплощение, для нас почти недоступно. Мы можем принимать физическую форму, но она всегда остаётся… неполной. Как тень настоящего существования.

Он опустил руку, и лёгкое тепло исчезло.

— Быть богом, Миреида, — проговорил он с неожиданной откровенностью, — значит наблюдать, но редко участвовать. Знать, но редко чувствовать. Существовать вечно, но никогда по-настоящему не жить.

— И когда боги устают, тогда они становятся смертными… Хотя бы на время, — тихо добавил он, и в его голосе прозвучала странная смесь тоски и надежды.

Эти слова повисли в ночном воздухе, наполненные значением, которое Миреида не могла полностью осознать. Она смотрела на Эрсу с изумлением, пытаясь понять, действительно ли он сказал то, что ей показалось.

— Боги могут… отказаться от бессмертия? — спросила она недоверчиво. — Стать обычными людьми?

Эрса смотрел на свои руки, словно видел их в первый раз. Его янтарные глаза казались одновременно древними и по-детски уязвимыми.

— Это случается крайне редко, — произнёс он. — За всю историю мироздания лишь несколько божеств выбрали этот путь. Большинство из нас слишком привязаны к своей силе, слишком боятся хрупкости смертной жизни.

Он поднял взгляд на Миреиду:

— Но иногда… иногда бог настолько устаёт от вечности, что краткий миг настоящей жизни кажется ему ценнее тысячелетий божественного существования.

Ночной ветерок пронёсся по саду, заставляя цветы склонять головки и создавая рябь на поверхности фонтана. Миреида ощутила странное волнение, словно эти слова касались её гораздо глубже, чем она могла понять.

— И что происходит с такими богами? — спросила она тихо. — Они просто… умирают, как обычные люди?

Эрса кивнул, его лицо выражало задумчивость и какую-то древнюю мудрость, не соответствующую его человеческому облику.

— Только в отличие от обычных смертных они возвращаются в свою божественную форму, а затем все повторяется снова, — произнёс он тихо. — Это своего рода… цикл перерождения, особый для богов.

Миреида внимательно слушала, пытаясь осмыслить эту странную концепцию — бессмертное существо, выбирающее смертность, чтобы затем вернуться к вечности, вооружённое опытом человеческой жизни.

— Сколько длится такая… смертная жизнь? — спросила она.

— Обычно столько же, сколько у человека, — ответил Эрса. — Десятилетия… иногда больше, иногда меньше. Ровно столько, сколько нужно, чтобы по-настоящему прожить человеческую жизнь со всеми её радостями и горестями, взлётами и падениями.

Он посмотрел на ночное небо, усыпанное звёздами:

— Для бога эти несколько десятилетий — лишь краткий миг в вечности. Но многие из нас считают, что это самый яркий, самый насыщенный миг.

Его взгляд вернулся к Миреиде, и в янтарных глазах отразилось что-то похожее на тоску:

— Представь, что ты всю жизнь наблюдала за пиром через окно, никогда не пробуя блюд, никогда не чувствуя их вкуса, никогда не насыщаясь… А потом вдруг получаешь возможность войти и отведать всё, что тебя манило столетиями.

Миреида смотрела на Эрсу, пытаясь осмыслить всю глубину того, что он описывал. Вечное существование, лишённое полноты чувств, против короткой, но насыщенной человеческой жизни… Это было сложно представить, но почему-то затрагивало что-то глубоко внутри неё.

— И часто боги выбирают такой путь? — спросила она.

Эрса покачал головой:

— Очень редко. Большинство предпочитает безопасность бессмертия. Отказаться от божественной силы, от знания будущего, от способности менять реальность по своей воле… Это требует особого мужества. Или особой тоски.

Он смотрел на свои руки, сейчас такие человеческие на вид, но всё равно скрывающие силу солнца.

— В смертной жизни нет гарантий, — продолжил он тихо. — Нет уверенности, что обретёшь счастье или любовь, или даже простое удовлетворение. Можно прожить десятилетия как обычный человек и не найти того, что искал.

Он поднял взгляд на Миреиду:

— Но некоторые из нас считают, что один день настоящей радости или искренней любви стоит столетий холодного наблюдения.

В его голосе прозвучала такая неприкрытая тоска, что Миреида почувствовала непроизвольный укол сострадания. Эрса больше не казался ей далёким божеством, требующим поклонения, или хитрым манипулятором, играющим в свои игры. В этот момент он выглядел пойманным между двумя мирами — слишком человечным для бога и слишком божественным для человека.

— Ты… — она запнулась, не уверенная, стоит ли задавать такой прямой вопрос, но всё же продолжила: — Ты когда-нибудь думал о таком пути для себя?

Он ничего не ответил.

Миреида видела, как его янтарные глаза медленно обвели каждую черту её лица — задержались на линии бровей, скользнули по скулам, на мгновение остановились на губах, словно запоминая, изучая, впитывая каждую деталь. В этом взгляде было что-то настолько личное, интимное, что она почувствовала, как перехватывает дыхание.

Казалось, что-то невысказанное повисло между ними — ответ, который он не мог или не хотел произнести вслух.

А затем, без единого слова, без привычного прощания, Эрса начал медленно таять в лунном свете. Его фигура становилась всё более прозрачной, растворяясь в ночном воздухе, пока от него не осталось лишь лёгкое золотистое сияние, которое вскоре тоже погасло.

Миреида осталась одна на скамье у фонтана, с ощущением странной незавершённости и смутной тревоги. Прохладный ночной ветер пробежал по саду, заставив её поёжиться — тёплый кокон, созданный божеством, исчез вместе с ним.

Она долго сидела неподвижно, глядя на то место, где только что был Эрса, её мысли колебались между недоумением и каким-то новым, непривычным чувством, для которого у неё пока не было названия.

Необычный разговор с Эрсой глубоко засел в сознании Миреиды. В последующие дни, занимаясь храмовыми реформами, посещая семью или проводя ритуалы, она постоянно возвращалась мыслями к его словам. Особенно её преследовал его незаконченный ответ, то, как он внезапно исчез, оставив самый важный вопрос без ответа.

В редкие моменты тишины, когда ей удавалось остаться наедине с собой, она пыталась разобраться в собственных чувствах. Эрса больше не казался ей отстранённым божеством, требующим ритуалов и поклонения. Теперь она видела в нём… кого? Не совсем человека, но и не холодную, расчётливую силу. Что-то — или кого-то — посередине, существо, пойманное между двумя мирами.

— Ты выглядишь задумчивой в последние дни, — заметила как-то Нектария, когда они вместе работали над новыми правилами распределения храмовой помощи. — Что-то случилось?

— Просто много мыслей, — уклончиво ответила Миреида, не готовая делиться своими размышлениями даже с ближайшей союзницей.

Между тем, жизнь продолжалась своим чередом. Реформы набирали обороты, Марион оказался мудрым союзником, а влияние дома Тебриев обеспечивало поддержку среди знати. И вот, спустя две недели после последней встречи с Эрсой, в храм прибыли гонцы от Ферена.

— Господин Ферен просит почтить своим присутствием мастерскую скульптора Митрана, — объявил старший из посланников, вручая Миреиде запечатанное письмо с гербом дома Тебриев. — Мы будем счастливы сопроводить Солнечную Жену, когда ей будет удобно.

Миреида вскрыла печать. В письме Ферен изящным почерком сообщал, что знаменитый Митран, чьи работы украшали дворцы самого императора, начал работу над её статуей и хотел бы сделать несколько эскизов с натуры.

Миреида задумчиво сложила письмо. Часть её понимала значимость этого визита — альянс с домом Тебриев был важен для продолжения реформ, а статуя в их семейном храме стала бы видимым символом этого союза. Другая же часть, та, что всё ещё была погружена в размышления о божественном и человеческом, ощущала странное нежелание отвлекаться на такие мирские дела.

— Когда господин Ферен ожидает меня? — спросила она у гонца.

— Он оставил выбор времени на ваше усмотрение, Солнечная Жена, — ответил тот с почтительным поклоном. — Мы готовы сопровождать вас хоть сейчас, хоть через несколько дней.

Нектария, просматривавшая храмовые записи неподалёку, тихо заметила:

— Сегодня после полудня нет запланированных ритуалов. Всё важное можно отложить до завтра.

Миреида кивнула:

— Хорошо. Я посещу мастерскую скульптора сегодня. Дайте мне час на подготовку.

Когда гонцы удалились, Нектария подошла ближе, в её глазах читалось любопытство:

— Ты уверена, что хочешь этой статуи? — спросила она тихо. — Я знаю, что Ферен оказал нам неоценимую помощь, но его интерес к тебе… выходит далеко за рамки политического союза.

Миреида вздохнула — проницательность Нектарии не переставала удивлять её.

— Я знаю, — призналась она. — Он видит во мне будущую жену, которая принесёт его дому божественное благословение и общественный престиж.

— И что ты думаешь об этом? — осторожно поинтересовалась жрица.

Миреида отвернулась к окну, глядя на храмовый двор, где младшие жрицы раздавали еду бедным семьям — одна из инициатив, ставших возможными благодаря реформам.

— Я благодарна Ферену за поддержку, — медленно произнесла она. — Он умён, благороден и, вероятно, был бы хорошим мужем для многих женщин. Но моё сердце… моё сердце не стремится к такому союзу.

Нектария с пониманием кивнула. За месяцы совместной работы над храмовыми реформами между двумя женщинами установилась особая связь, позволявшая им понимать друг друга без лишних слов. В отличие от большинства храмовых служительниц, Нектария никогда не пыталась навязать Миреиде традиционные представления о долге Солнечной Жены или подтолкнуть к выгодному брачному союзу.

— Я подготовлю тебе приличествующие случаю одежды, — сказала она после паузы. — Не такие пышные, как обычные церемониальные, но достаточно достойные для визита к придворному скульптору.

Час спустя Миреида, облачённая в элегантное платье из кремовой ткани с золотой вышивкой по краям — достаточно торжественное, чтобы подчеркнуть её статус, но не настолько ритуальное, чтобы выглядеть неуместно в мастерской художника, — спускалась по храмовым ступеням. Её сопровождали двое храмовых стражников и младшая жрица, которая несла небольшую шкатулку с драгоценностями, подобающими Солнечной Жене.

Путь через город превратился в своеобразное шествие — жители Тарсикона, узнавая Миреиду, кланялись или делали знак солнца. Некоторые матери подносили детей, чтобы она коснулась их лбов — новый обычай, возникший после слухов о её целительных способностях. Миреида старалась никому не отказывать, хотя такая популярность всё ещё вызывала у неё смешанные чувства.

Мастерская знаменитого скульптора Митрана располагалась в Восточном квартале, где селились художники, поэты и другие представители творческих профессий. Это было просторное здание с большими окнами, пропускавшими максимум северного света, идеального для работы над скульптурами и картинами.

У входа их встретил сам Ферен, облачённый в изысканные, но не кричаще богатые одежды, подчёркивающие его статус и вкус.

— Солнечная Жена, — произнёс он с искренней радостью, склоняясь в почтительном поклоне. — Благодарю, что согласились посетить нас. Митран с нетерпением ждёт возможности запечатлеть ваш образ для будущих поколений.

Ферен лично проводил Миреиду внутрь мастерской — просторного помещения с высоким потолком, заполненного светом, скульптурами в разной стадии завершённости, инструментами и глыбами необработанного мрамора. В воздухе витал характерный запах камня, глины и металлической пыли.

В центре мастерской их ожидал сам Митран — мужчина средних лет, с тёмными волосами, собранными в практичный хвост, и крепким, мускулистым телосложением, которое выдавало в нём человека, привыкшего к тяжёлому физическому труду. Его руки, мозолистые и сильные, казались способными вдохнуть жизнь в безжизненный камень. Простая рабочая туника была испачкана каменной пылью и пятнами глины.

— Великая честь, Солнечная Жена, — произнёс скульптор, кланяясь с искренним уважением, но без раболепства, которое часто демонстрировали придворные художники. — Я давно мечтал запечатлеть вас в камне.

Миреида сразу почувствовала симпатию к этому прямому человеку, в котором чувствовалась подлинная преданность своему искусству.

— Мне говорили, что ваши работы украшают императорский дворец, — ответила она с вежливой улыбкой.

— Это так, — кивнул Митран. — Но признаюсь, те работы были скорее демонстрацией технического мастерства, чем истинного вдохновения. А ваш образ… в нём есть что-то особенное, что любой настоящий художник жаждет уловить.

Он жестом пригласил Миреиду пройти дальше, к возвышению, оборудованному для позирования.

— Сегодня я хотел бы сделать несколько эскизов, изучить пропорции и особенности вашего лица. Сама работа над мрамором начнётся позже.

Ферен, наблюдавший за их знакомством с удовлетворённой улыбкой, мягко вмешался:

— Я думал о классическом стиле для статуи — величественная поза, традиционное храмовое одеяние, возможно, с солнечным диском над головой…

— Если позволите, господин, — прервал его Митран с решительностью человека, уверенного в своём искусстве, — я бы предложил нечто более… живое. Солнечная Жена известна своей приземлённостью, близостью к обычным людям. Изображать её как отстранённое божество было бы… неточно.

Ферен выглядел слегка удивлённым такой прямотой, но быстро совладал с собой.

— Конечно, мастер Митран, — произнёс он с вежливой улыбкой. — Я ценю ваше художественное видение. В конце концов, именно поэтому я обратился к лучшему скульптору империи.

Митран благодарно кивнул и повернулся к Миреиде:

— Если позволите, Солнечная Жена, я хотел бы, чтобы вы сели вот здесь, — он указал на простой деревянный стул на небольшом возвышении. — Просто будьте собой. Не пытайтесь принимать величественные позы или изображать божественность.

Миреида с облегчением опустилась на предложенный стул. Идея позировать для формальной, церемониальной статуи вызывала у неё внутренний протест, но подход Митрана был ей гораздо ближе.

Скульптор начал с серии быстрых набросков углём на больших листах бумаги, прикреплённых к наклонному столу. Его руки двигались уверенно и точно, глаза непрерывно переходили от Миреиды к бумаге и обратно. Ферен наблюдал за процессом с почтительного расстояния, время от времени предлагая небольшие корректировки, которые Митран вежливо выслушивал, но редко учитывал.

— Расскажите мне о себе, — неожиданно попросил скульптор, не прерывая работы. — О вашей жизни до храма. О сыроделии.

— Зачем? — удивилась Миреида.

— Когда вы говорите о том, что любите, ваше лицо оживает, — объяснил Митран. — Глаза начинают сиять, черты смягчаются. Именно эту Миреиду я хочу запечатлеть в камне, а не формальную храмовую маску.

Миреида начала рассказывать о родной долине, о процессе создания сыра, о тонкостях выбора трав для разных сортов. К её удивлению, Митран задавал точные, знающие вопросы, выдававшие в нём человека, знакомого с сельским трудом не понаслышке.

— Мой отец был пастухом в горах, — пояснил он, заметив её удивление. — Я провёл детство среди овец и коз, прежде чем открыл в себе талант к ваянию.

Они неожиданно пустились во взаимные воспоминания, обнаружив, что говорят об одних и тех же местах. Оказалось, что Митран вырос в горной деревушке Эмберваль, всего в дне пути от тех пастбищ, где семья Миреиды держала свои стада.

— Река Серебрянка! — оживлённо воскликнула Миреида. — Та самая, с ледяной водой даже в середине лета?

— И с большими плоскими камнями, на которых так удобно сидеть в жаркий день, — подхватил Митран, его руки не переставали быстро набрасывать углём контуры её лица. — А помните перевал Трёх Сосен?

— Конечно! — Миреида просияла. — Мы каждую весну гнали туда стада, когда сходил снег. Оттуда открывается вид на всю долину…

— …и кажется, что можно увидеть сам Тарсикон в ясный день, — закончил за неё скульптор.

Они обменивались названиями деревень, вспоминали местные праздники и обычаи, традиционные блюда и песни горцев. Миреида узнала, что один из братьев Митрана торговал с её отцом много лет назад, а сам скульптор в юности часто посещал ярмарки, где продавались сыры их семьи.

Ферен наблюдал за этим оживлённым обменом с вежливым интересом, но в его глазах читалось лёгкое отчуждение. Как потомственный аристократ, он никогда не имел такой связи с сельской жизнью империи, с её простыми радостями и трудностями. Для него эти места были лишь точками на карте владений или перевалочными пунктами в торговых маршрутах.

Митран между тем работал с возрастающим воодушевлением. Под его умелыми руками на бумаге появлялись всё новые наброски — профиль Миреиды, её руки, выражение глаз в момент, когда она рассказывала о чём-то дорогом для неё.

— Вот оно, — пробормотал он, делая быструю зарисовку её лица, озарённого улыбкой воспоминаний. — Настоящая Миреида. Не храмовая икона, а живой человек с историей и корнями.

Когда Митран с некоторой гордостью повернул один из набросков к Миреиде, она с изумлением взглянула на рисунок. На бумаге была изображена не отстранённая храмовая служительница с безмятежным лицом, не величественная невеста бога, застывшая в церемониальной позе, а живая женщина с искрящимися глазами и лёгкой улыбкой, готовой перерасти в смех.

— Это… я? — спросила она недоверчиво, подходя ближе к рисунку.

— Именно так, — кивнул Митран. — Такой, какой вы становитесь, когда говорите о вещах, которые по-настоящему любите.

Миреида внимательно изучала своё изображение, словно впервые видела себя. В храме зеркала использовались только для проверки правильности ритуальных одеяний, и она давно не видела своего лица, озарённого искренними эмоциями.

— Я и не думала, что выгляжу так… — она запнулась, подбирая слово.

— Живо? — предложил Митран. — Настояще?

— Да, — тихо согласилась она. — В последнее время я так привыкла контролировать каждое выражение лица, каждый жест… Храмовая жизнь требует определённой… сдержанности.

Ферен, подошедший взглянуть на рисунок, выглядел озадаченным. Его лицо выражало смесь восхищения художественным мастерством и лёгкого беспокойства.

— Несомненно, мастер Митран уловил вашу… природную красоту, — произнёс он дипломатично. — Однако для семейного храма требуется некоторая… формальность. Возможно, в окончательной версии стоит добавить больше достоинства и божественного величия?

Митран и Миреида обменялись быстрыми взглядами, в которых читалось взаимное понимание — двое людей, выросших среди простых истин сельской жизни, против условностей аристократического мира.

Митран вздохнул, его крепкие плечи слегка напряглись. На лице отразилась внутренняя борьба между желанием угодить влиятельному заказчику и потребностью остаться верным своему художественному видению.

— Только в необходимой степени, которую я определю сам, — произнёс он с твёрдостью, неожиданной для человека, обращающегося к одному из могущественнейших аристократов империи.

В его голосе не было грубости или вызова — лишь спокойная уверенность мастера, знающего ценность своего искусства. Сильные руки, испачканные углём, крепче сжали рисовальный инструмент, выдавая внутреннее напряжение.

Ферен замер, явно не привыкший к такому прямому сопротивлению своим пожеланиям. Но вместо раздражения, на его лице появилось выражение задумчивого уважения. Как человек, ценящий силу и характер, он не мог не отметить достоинство, с которым скульптор отстаивал свои принципы.

— Именно поэтому я выбрал вас, мастер Митран, — произнёс он после короткой паузы. — Ваше искусство живёт своей жизнью, а не следует слепо за прихотями заказчиков. Я доверяю вашему… видению.

Миреида наблюдала за этим обменом с неожиданным облегчением. Мысль о том, что её увековечат в мраморе как безликую храмовую фигуру, лишённую индивидуальности, вызывала у неё внутренний протест. А Митран, кажется, понимал её сущность лучше многих, кто знал её гораздо дольше.

После этого момента напряжения атмосфера в мастерской заметно расслабилась. Митран вернулся к работе с обновлённым вдохновением, теперь делая более детальные наброски, которые должны были служить основой для будущей скульптуры.

— Повернитесь немного влево, — просил он, изучая профиль Миреиды. — Да, вот так. Свет прекрасно подчёркивает линию скул.

Миреида послушно следовала его указаниям, чувствуя странную свободу в этой ситуации. В храме её постоянно учили, как стоять, как двигаться, как держать голову — но всё это диктовалось ритуалами и традициями. Здесь же её просили быть естественной, и это казалось освобождающим.

Ферен наблюдал за процессом с неподдельным интересом, время от времени предлагая идеи для мраморной композиции:

— Возможно, книга в руках? Или солнечный символ?

— Я думал о чём-то более личном, — отозвался Митран, не отрываясь от рисунка. — Что-то, что отражает её сущность, а не только титул.

После почти двух часов работы скульптор отложил уголь, явно довольный результатами.

— На сегодня, пожалуй, достаточно, — объявил он. — У меня теперь есть основные линии и пропорции. Для следующего сеанса я подготовлю глиняную модель, с которой будем работать дальше.

Когда Миреида поднялась, разминая слегка затёкшие плечи, Ферен приблизился к ней:

— Позвольте мне показать вам сады вокруг мастерской, — предложил он. — После стольких часов неподвижности прогулка будет кстати.

Она согласилась, понимая, что отказ был бы невежливым. Митран, занятый сортировкой своих набросков, поклонился им на прощание, пообещав подготовить всё к следующему визиту.

Сады при мастерской были небольшими, но ухоженными, с видом на гавань Тарсикона вдалеке. Гуляя по извилистым дорожкам, Ферен держался с безупречной вежливостью, но Миреида чувствовала его внимательный, изучающий взгляд.

— Вы и скульптор, кажется, нашли общий язык, — заметил он наконец.

— У нас похожие корни, — просто ответила она. — Это создаёт определённое… понимание.

Они неторопливо двигались по саду, проходя мимо аккуратно подстриженных кустов и небольших фонтанов. Вечернее солнце окрашивало всё вокруг в тёплые золотистые тона, напоминая Миреиде о янтарных глазах Эрсы.

— Скажите, Солнечная Жена, — Ферен нарушил молчание, его голос звучал задумчиво, — как вы видите свою жизнь после завершения служения в храме?

Миреида бросила на него быстрый взгляд. Вопрос казался невинным, но она прекрасно понимала его подтекст.

— Я не загадываю так далеко, — ответила она осторожно. — До окончания моего пятилетнего срока ещё много времени.

— И всё же, — настаивал Ферен, — такая необычная женщина, как вы, несомненно, думает о будущем. Вернётесь ли вы к сыроделию? Или, возможно, рассматриваете… другие возможности?

Он остановился возле розового куста, усыпанного нежно-розовыми цветами, и сорвал один бутон, протягивая его Миреиде.

— Женщина, отмеченная божеством, после храмового служения обычно становится желанной невестой для самых знатных семей империи, — произнёс он, глядя ей прямо в глаза. — Дом Тебриев был бы счастлив… предложить вам достойное место.

Вот оно — предложение, которого она ожидала и опасалась. Не прямое сватовство, но явный намёк на будущие планы. Миреида приняла розу, выигрывая время для ответа.

— Я ценю вашу… предусмотрительность, господин Ферен, — сказала она наконец. — И благодарна за всё, что вы сделали для храма и для меня лично. Но моё сердце ещё не готово принимать решения о будущем.

Ферен склонил голову, без обиды принимая этот дипломатичный отказ.

— Понимаю, — произнёс он с лёгкой улыбкой. — И уважаю вашу честность. Позвольте лишь сказать, что моё предложение останется в силе, когда бы вы ни были готовы его рассмотреть.

Они продолжили прогулку, разговор перешёл на более безопасные темы — реформы в храме, последние новости императорского двора, торговые сделки дома Тебриев. Но Миреида не могла не заметить, что мысли её то и дело возвращались к последней встрече с Эрсой, к его словам о богах, выбирающих смертность, к тому странному, незавершённому обмену взглядами перед его исчезновением.

В последующие дни работа над скульптурой продолжалась с нарастающим вдохновением. Миреида приходила в мастерскую через день, каждый раз в сопровождении Ферена, который, к её удивлению, всё больше проникался художественным видением Митрана.

Сначала появилась глиняная модель — небольшая, но детализированная фигура, в которой уже угадывались характерные черты Миреиды. Затем Митран начал работать с более крупным куском глины, постепенно превращая его в полноразмерную скульптуру, которая должна была стать образцом для работы с мрамором.

— Смотрите, как линия плеч создаёт ощущение силы, но не лишает женственности, — объяснял скульптор Ферену, который слушал с искренним интересом. — А наклон головы передаёт внутреннюю уверенность без высокомерия.

— Я никогда не задумывался о таких тонкостях, — признался аристократ. — Для меня статуи всегда были просто… статуями.

— Каждая деталь имеет значение, — увлечённо говорил Митран, его сильные руки продолжали формировать глину с удивительной нежностью. — Расположение складок одежды, угол подбородка, даже малейший изгиб губ — всё это рассказывает историю.

Миреида наблюдала за этими беседами с тихим удивлением. Ферен, всегда такой сдержанный и дипломатичный, в мастерской скульптора становился почти мальчишески любопытным. Его глаза загорались, когда Митран показывал ему тонкости своего ремесла, а однажды он даже робко попробовал работать с глиной под руководством мастера, смущённо смеясь над своими неуклюжими попытками.

Вдохновение Митрана было заразительным. Он работал с одержимостью человека, нашедшего идеальный объект для выражения своего таланта. Иногда, забывшись, он мог часами трудиться над одной деталью — линией челюсти, изгибом шеи — пока не добивался идеального сходства.

— Эта работа будет особенной, — поделился он как-то с Миреидой, когда Ферен отлучился по делам. — Не просто портретом храмовой служительницы, а… воплощением чего-то более глубокого.

— Чего именно? — спросила она с любопытством.

— Человечности внутри божественного, — ответил он после паузы. — Большинство религиозных статуй пытаются показать богов в человеческом облике. Ваша скульптура будет о человеке, который соприкоснулся с божественным, но не потерял себя.

— И божественного внутри человека, — неожиданно добавил Ферен, возвращаясь в мастерскую.

Миреида и Митран обернулись, удивлённые не столько его появлением, сколько глубиной замечания. Аристократ подошёл к глиняной модели, изучая её с задумчивым выражением лица.

— В этом и есть уникальность Солнечной Жены, не так ли? — продолжил он. — Не просто смертная, отмеченная богом, но человек, в котором проявляется нечто… больше человеческого.

Митран медленно кивнул, в его глазах читалось новое уважение к покровителю:

— Именно это я и пытаюсь запечатлеть, господин. Баланс между земным и небесным, между силой и грацией, между человеческой непосредственностью и божественным достоинством.

Ферен коснулся глиняного плеча скульптуры, осторожно, почти благоговейно:

— И вам это удаётся, мастер Митран. Каждый день я вижу, как она всё больше… оживает под вашими руками.

Миреида наблюдала за этим обменом с растущим удивлением. Ферен, которого она считала прагматичным аристократом, заинтересованным лишь в политических и династических выгодах, вдруг проявил неожиданную глубину понимания. Его замечание о “божественном внутри человека” звучало почти как эхо слов Эрсы о смертных, чьи жизни “светят ярче других”.

— Это удивительно точное наблюдение, господин Ферен, — произнесла она наконец.

Он повернулся к ней, и в его взгляде промелькнуло что-то, чего она раньше не замечала — не расчётливый интерес потенциального жениха, а более искреннее, глубокое восхищение.

— Я многому научился за эти дни, — ответил он просто. — Наблюдая за работой мастера Митрана, наблюдая за вами… я начал видеть вещи, которые раньше упускал.

В последующие дни работа над скульптурой приобрела почти медитативный ритм. Митран, кажется, забыл о времени и внешнем мире, полностью погрузившись в процесс создания. Его руки двигались с уверенностью человека, нашедшего своё истинное призвание, каждое прикосновение к глине было одновременно решительным и нежным.

Ферен, к удивлению Миреиды, начал приходить в мастерскую даже в те дни, когда она не могла присутствовать из-за храмовых обязанностей. От Митрана она узнала, что аристократ часами наблюдал за процессом, задавал вдумчивые вопросы и даже начал изучать основы скульптурного искусства.

— Он имеет настоящий талант к пониманию формы, — поделился однажды скульптор. — Редкое качество для человека его положения. Большинство аристократов видят в искусстве лишь способ продемонстрировать своё богатство.

Когда глиняная модель в полный рост была почти завершена, Митран пригласил их обоих на особый вечерний сеанс. Мастерская была освещена десятками свечей, создававших теплое, мерцающее освещение, совершенно отличное от привычного дневного света.

— При свечах видны иные детали, — объяснил он. — Тени глубже, контрасты сильнее. Это поможет мне завершить работу перед тем, как начать перенос в мрамор.

В этом мягком, колеблющемся свете глиняная фигура Миреиды словно обрела новую жизнь. Лицо скульптуры казалось одухотворённым, почти живым — серьёзное, но с затаённой в уголках губ улыбкой, глаза смотрели прямо и открыто, но в их глубине читалась некая тайна.

— Это поразительно, — тихо произнёс Ферен, медленно обходя скульптуру. — Вы уловили не только её внешность, но и… душу.

Митран кивнул, с критическим прищуром изучая своё творение:

— Но всё ещё не идеально. Видите эту линию челюсти? Слишком жёсткая. И в глазах… не хватает той особой искры.

Он повернулся к Миреиде:

— Могу я попросить вас встать рядом со скульптурой? Мне нужно сравнить напрямую.

Миреида подошла к своему глиняному двойнику, чувствуя странную неловкость, словно встретилась с сестрой-близнецом, о существовании которой не подозревала. В мерцающем свете свечей грань между живой женщиной и её изображением казалась почти иллюзорной.

— Что вы видите, глядя на неё? — неожиданно спросил Ферен, его голос был тихим, почти интимным.

Миреида задумалась:

— Я вижу… женщину, которой могла бы стать. Более уверенную, более цельную.

— Интересно, — отозвался Митран, отступая, чтобы лучше видеть их обеих. — Я же пытался запечатлеть ту, кто вы уже есть, просто без защитных масок, которые все мы носим.

В наступившей тишине слышалось лишь потрескивание свечных фитилей и отдалённый шум города за стенами мастерской. Миреида продолжала рассматривать своё глиняное подобие, удивляясь тому, как много Митран сумел разглядеть в ней за эти короткие сеансы.

— Защитные маски, — задумчиво повторила она слова скульптора. — Возможно, вы правы. В храме я ношу маску Солнечной Жены, перед горожанами — маску отмеченной божеством, перед семьёй пытаюсь быть прежней Миреидой, дочерью сыродела…

Она коснулась глиняного лица рукой, ощущая прохладную, чуть влажную поверхность:

— Но кто я на самом деле, без всех этих масок? Иногда я и сама не знаю.

Митран отложил свой инструмент и присел на край рабочего стола, вытирая руки о передник:

— В этом и состоит парадокс скульптуры, — произнёс он. — Я могу показать только то, что вижу, а вижу я только внешнюю сторону. Но иногда, если повезёт, в камне или глине проявляется что-то большее — то, что скрыто даже от самой модели.

Ферен неожиданно заговорил, его голос звучал необычно мягко:

— Знаете, я тоже всю жизнь ношу маски. Наследник дома Тебриев, дипломат, покровитель искусств… Иногда я просыпаюсь среди ночи и не могу вспомнить, кто я на самом деле под всеми этими слоями.

Это откровение поразило Миреиду. В мерцающем свете свечей лицо аристократа выглядело моложе, уязвимее, без привычной уверенной маски.

— Почему вы рассказываете нам это? — спросила она с искренним интересом.

Ферен подошёл к скульптуре, изучая её с новым вниманием:

— Потому что здесь, в этой мастерской… глядя на то, как из бесформенной глины рождается нечто настоящее, я впервые за долгое время чувствую себя… подлинным.

Он обвёл жестом мастерскую:

— Здесь нет двора с его интригами, нет необходимости просчитывать каждое слово, нет бесконечной игры в превосходство. Здесь есть только честность творчества.

— И всё же, — мягко возразил Митран, — даже в скульптуре есть своя политика. Я борюсь с камнем, как вы боретесь с придворными интригами, хотя мои битвы менее опасны.

Миреида обошла глиняную фигуру, размышляя над их словами. Они все трое были такими разными — простая девушка из сельской местности, ставшая Солнечной Женой против своей воли; потомственный аристократ, выросший среди интриг и власти; художник, посвятивший жизнь поиску красоты в бездушном камне. И всё же в этот момент, в теплом свете свечей, между ними возникло неожиданное понимание.

— Может быть, в этом и состоит смысл искусства, — произнесла она наконец. — Помогать нам видеть друг в друге что-то настоящее, что-то за пределами масок.

Они замолчали, каждый погружённый в свои мысли. Свечи продолжали гореть, отбрасывая танцующие тени на стены мастерской, создавая иллюзию движения среди неподвижных глиняных фигур и каменных заготовок.

— Знаете, — нарушил тишину Митран, — моя мать говорила, что настоящая скульптура не создаётся — она освобождается. Камень уже содержит форму, задача скульптора — просто убрать всё лишнее.

Он провёл рукой над глиняной моделью, не касаясь её:

— Может быть, с людьми то же самое. Мы рождаемся настоящими, а потом жизнь наслаивает на нас ожидания, условности, страхи… Маски.

— И что же тогда? — спросил Ферен. — Мы должны… сбросить эти маски?

Митран улыбнулся:

— Если бы всё было так просто. Некоторые маски защищают нас. Другие становятся частью нас настолько, что уже не отличить, где заканчивается маска и начинается истинное лицо.

Миреида отошла от скульптуры и подошла к окну. Ночной Тарсикон раскинулся внизу — тёмная масса зданий, прорезанная нитями освещённых улиц и площадей. Где-то там был храм Эрсы, её временный дом. Где-то там был дом её отца и братьев. Два мира, между которыми она существовала.

— Может быть, мы все — это сумма наших ролей, — сказала она, не оборачиваясь. — Не одно настоящее “я”, скрытое под масками, а всё вместе — каждая грань, каждая роль, каждое противоречие.

Она повернулась к ним:

— Я и дочь сыродела, и Солнечная Жена. И ни то, ни другое не менее настоящее.

Митран задумчиво кивнул:

— В этом мудрость. И именно это я пытаюсь запечатлеть в вашей скульптуре — не одну из ваших ролей, а все сразу. Сложность, которая и делает вас… вами.

Время уже перевалило за полночь, когда они решили закончить сеанс. Митран сделал последние пометки на глиняной модели, готовясь к финальной стадии работы — переносу образа в мрамор. Ферен вызвался сопроводить Миреиду обратно в храм, хотя её уже ждала храмовая стража.

— Завтра я начну работу с мрамором, — сказал Митран на прощание. — Когда резец коснётся камня, начнётся самая сложная и самая волшебная часть процесса.

Путь от мастерской Митрана до храма Эрсы занимал около получаса пешком через ночной Тарсикон. Несмотря на поздний час, улицы не были полностью пустыми — встречались запоздалые торговцы, возвращающиеся домой стражники, изредка попадались группы весёлых гуляк, выходящих из таверн.

Храмовая стража следовала за Миреидой и Ференом на почтительном расстоянии, давая им возможность разговаривать без лишних ушей. Прохладный ночной воздух освежал после душной мастерской, наполненной запахами глины и горящего воска.

— Сегодня был необычный вечер, — произнёс Ферен, нарушая комфортное молчание между ними. — Не такой, как я ожидал, когда заказывал скульптуру.

— Что вы имеете в виду? — спросила Миреида.

— Я думал, это будет… формальность. Заказ статуи для семейного храма, политический жест, подтверждающий связь дома Тебриев с обновлённым храмом Эрсы, — он говорил задумчиво, словно вслух упорядочивая свои мысли. — Но вместо этого я оказался втянут в нечто гораздо более глубокое.

Они проходили мимо старинной площади с фонтаном, где когда-то, согласно легендам, основатель Тарсикона впервые получил благословение от Эрсы. Лунный свет играл на поверхности воды, создавая причудливые узоры.

— Знаете, — продолжил Ферен после паузы, — я всю жизнь был окружён произведениями искусства. В доме Тебриев сотни статуй, картин, гобеленов… Но до встречи с Митраном я никогда по-настоящему не видел, как создаётся искусство. Процесс всегда оставался для меня скрытым.

— И теперь вы смотрите на эти сотни статуй иначе? — спросила Миреида.

— Теперь я вижу за ними людей, — просто ответил он. — Не только изображённых, но и тех, кто их создал. Руки, прикасавшиеся к камню, глаза, искавшие красоту, решения, менявшие бездушный материал во что-то… живое.

Они поднимались по широкой улице, ведущей к храмовому холму. Впереди уже виднелись очертания храма Эрсы, золотой купол которого мягко светился в лунном свете.

— А вы? — спросил Ферен, повернувшись к Миреиде. — Что вы чувствуете, видя, как ваш образ воплощается в глине и скоро будет увековечен в мраморе?

Миреида задумалась. Это был хороший вопрос, на который у неё не было готового ответа.

— Странную смесь гордости и смущения, — призналась она наконец. — Гордости от того, что талантливый человек считает меня достойным объектом для своего искусства. И смущения от мысли, что века спустя люди будут смотреть на эту статую и думать, что знают меня, хотя на самом деле будут видеть лишь… момент, застывший во времени.

Они приближались к подножию храмового холма. Ночной воздух становился прохладнее, и Ферен галантно накинул свой плащ на плечи Миреиды. Она не стала отказываться — жест был скорее дружеским, чем романтическим.

— Момент, застывший во времени, — задумчиво повторил Ферен её слова. — Но разве не в этом суть любого искусства? Запечатлеть мгновение, сделать временное вечным?

— Возможно, — согласилась Миреида. — Но есть что-то грустное в этой вечности. Статуя никогда не изменится, не вырастет, не научится чему-то новому. Она застынет в том состоянии, в котором её создал скульптор.

Они начали подниматься по широким ступеням, ведущим к храму. Луна стояла высоко, освещая мраморные колонны и создавая глубокие тени между ними.

— Знаете, — произнёс Ферен после долгого молчания, — я всегда считал бессмертие величайшим даром. Возможность жить вечно, не бояться смерти, болезней, старости… Но глядя на то, как вы говорите о статуе, я впервые задумался — а не проклятие ли это?

Миреида вздрогнула. Его слова странным образом перекликались с тем, что говорил ей Эрса о природе божественного существования.

— Без изменений нет роста, — тихо сказала она. — Без риска потери нет ценности обретения. Может быть, наша смертность — не ограничение, а… дар? Возможность проживать каждый день по-настоящему, зная, что он неповторим.

Они достигли храмовых ворот. Стражники вытянулись по стойке смирно, приветствуя возвращение Солнечной Жены. Время их совместной прогулки подходило к концу.

— Благодарю вас за сопровождение, господин Ферен, — произнесла Миреида с вежливым поклоном, возвращая ему плащ.

— Это была моя привилегия, — ответил он, принимая плащ. Затем, немного помедлив, добавил: — Когда вы говорите о ценности изменений и смертности… вы звучите почти как философ. Или как кто-то, кто общался с существами, живущими вне времени.

В его глазах читался вопрос, который он не решался произнести вслух. Миреида мягко улыбнулась:

— Возможно, божественная метка даёт некоторые… понимания, недоступные обычным смертным, — ответила она уклончиво. О своих встречах с Эрсой и его откровениях она не собиралась рассказывать никому, даже союзнику, которого начинала уважать.

Миреида вернулась в свои покои, чувствуя странную усталость — не столько физическую, сколько эмоциональную. Этот вечер в мастерской скульптора, неожиданно откровенный разговор с Ференом, размышления о масках и подлинности… всё это оставило в её душе смешанные чувства.

Храмовые служанки помогли ей снять церемониальные одежды и подготовиться ко сну. Когда они наконец ушли, Миреида опустилась на край широкого ложа, распустив волосы и облачившись в простую ночную тунику. Она не спешила лечь спать, несмотря на поздний час — слишком много мыслей кружилось в её голове.

Окно было приоткрыто, пропуская ночной ветерок и лунный свет, окрашивающий мраморный пол серебристыми узорами. Миреида смотрела на игру света и тени, погружённая в свои размышления.

— О чём ты думаешь с таким сосредоточенным видом?

Голос раздался так внезапно, что она вздрогнула. В дальнем углу комнаты, там, где тени были гуще, стоял Эрса в своём человеческом облике — тёмные волосы, янтарные глаза, которые, казалось, светились собственным внутренним светом.

— Ты напугал меня, — произнесла Миреида, прижав руку к груди. — Разве мы не договаривались встречаться в полнолуние?

Эрса шагнул ближе, лунный свет упал на его лицо, открывая непривычное выражение — почти смущённое, с оттенком уязвимости, которого она не видела раньше.

— Договаривались, — признал он. — Но я… скучал по нашим беседам.

Миреида удивлённо приподняла бровь, изучая лицо бога с непривычным для неё изумлением. Божество, управляющее солнцем, дарующее жизнь и плодородие целой империи… скучало по беседам со смертной женщиной?

— Ты… скучал? — произнесла она с нескрываемым недоверием. — Разве боги испытывают такие… человеческие чувства?

Эрса сделал ещё один шаг к ней, лунный свет теперь полностью освещал его фигуру. В его янтарных глазах мелькнуло что-то похожее на смущение, которое он тут же попытался скрыть лёгкой улыбкой.

— Мы испытываем гораздо больше человеческих чувств, чем готовы признать, — ответил он. — Просто они… не такие яркие, не такие насыщенные. Словно отражение в воде, а не сама реальность.

Он опустился на каменную скамью у окна, сохраняя между ними уважительное расстояние. В этот момент он казался почти обычным мужчиной, случайно заглянувшим к ней поздним вечером — если бы не странное золотистое сияние, окружавшее его фигуру, заметное только когда он двигался.

— И всё же, ты не ответила на мой вопрос, — напомнил он. — О чём ты думала с таким сосредоточенным видом, когда я вошёл?

Миреида помедлила, собираясь с мыслями. Было что-то странно интимное в том, чтобы делиться своими размышлениями с богом, сидящим в её покоях посреди ночи.

— Я была в мастерской скульптора, — наконец ответила она. — Митран создаёт статую для семейного храма дома Тебриев. Моего изображения, — добавила она, чувствуя необъяснимую неловкость.

Эрса кивнул, внимательно слушая.

— Сегодня у нас был необычный разговор — о масках, которые все мы носим, о том, что считать подлинным, — продолжила она. — Митран сказал, что настоящая скульптура уже содержится в камне, нужно лишь убрать всё лишнее. И я думала… может быть, с людьми то же самое? Мы рождаемся настоящими, а потом постепенно наращиваем слои защиты, приспособления, притворства…

Она встала и подошла к окну, глядя на ночной Тарсикон, раскинувшийся внизу.

— А потом, возвращаясь сюда, я размышляла о том, что сказал Ферен. О бессмертии и неизменности. Что вечность может быть не даром, а проклятием. И я вспомнила наш последний разговор…

Она обернулась, глядя прямо на Эрсу:

— Когда ты говорил о богах, выбирающих смертность. О том, как иногда один миг настоящей жизни стоит столетий божественного существования.

Эрса встал и подошёл к Миреиде, остановившись в нескольких шагах от неё. Его янтарные глаза казались глубокими и задумчивыми, в них отражался лунный свет.

— Ты помнишь мои слова, — произнёс он тихо. — И думаешь о них.

Это не был вопрос, скорее наблюдение, произнесённое с нотками удивления и чего-то похожего на надежду.

— Трудно не думать о разговоре с богом о смертности и бессмертии, — ответила Миреида, пытаясь звучать непринуждённо, хотя сердце её бежало странно быстро.

Эрса отвернулся и сделал несколько шагов по комнате, его движения были одновременно грациозными и напряжёнными, словно внутри него бушевал какой-то невидимый конфликт.

— Знаешь, — начал он, не глядя на неё, — каждый бог существует столько же, сколько существует то, чем он управляет. Я был рождён вместе с солнцем этого мира и буду существовать, пока оно светит.

Он остановился перед небольшим столиком, на котором стояла чаша с фруктами. Взял яблоко, повертел в руках, разглядывая его с почти детским любопытством:

— Тысячелетия наблюдения, тысячелетия поклонения… И всё же я никогда по-настоящему не знал, каково это — вкус яблока на языке, усталость после долгого дня работы, тепло огня в холодную ночь…

Он положил яблоко обратно и повернулся к Миреиде:

— Пока не начал принимать человеческий облик чаще, приходя в твой мир. Сначала это были короткие визиты — одолжить тело смертного на час или два. Потом я начал создавать собственные воплощения, всё более совершенные, всё более… настоящие.

Его глаза встретились с её взглядом:

— И с каждым визитом граница между мной-божеством и мной-в-человеческом-облике становилась всё более… размытой. Я начал чувствовать вещи, которых боги не должны чувствовать. Желать вещей, которых бессмертные не должны желать.

Миреида неподвижно стояла у окна, наблюдая за Эрсой с растущим изумлением. Перед ней сейчас был не величественный бог, не отстранённое божество, управляющее жизнями миллионов, а существо, переживающее глубокий внутренний конфликт. В его откровении было что-то почти болезненно искреннее.

— Чего не должны желать бессмертные? — тихо спросила она, хотя какая-то часть её уже знала ответ, чувствовала его в напряжении, повисшем между ними.

Эрса сделал глубокий вдох — такой человеческий жест для существа, не нуждающегося в воздухе.

— Принадлежности, — ответил он наконец. — Простого счастья быть частью чего-то, а не вечным наблюдателем. Мы, боги, стоим вне потока жизни, благословляя его или проклиная, но никогда по-настоящему не погружаясь в него.

Он подошёл к ней ближе, остановившись на расстоянии вытянутой руки:

— Смертные проживают короткие, но насыщенные жизни. Вы лепите сыр своими руками, чувствуете его текстуру, видите, как он меняется день за днём, наслаждаетесь его вкусом, когда работа завершена. А я… я могу создать целую гору сыра одной мыслью, но никогда не пойму удовлетворения, которое ты получаешь от процесса.

В его словах не было снисходительности или зависти — лишь искреннее восхищение тем, что для Миреиды всегда было обыденностью.

— Ты говоришь так, будто… — она запнулась, не решаясь произнести мысль вслух.

— Будто всерьёз задумываюсь о смертной жизни? — закончил он за неё, с мягкой улыбкой. — Да. Всё чаще с каждым днём.

Миреида почувствовала, как у неё перехватило дыхание. Одно дело — слушать абстрактные рассуждения бога о божественном и человеческом, и совсем другое — осознать, что он действительно рассматривает возможность отказаться от бессмертия. От власти, которая была его сущностью тысячелетия.

— Но… почему? — спросила она, пытаясь осмыслить сказанное. — Ты — Эрса, бог солнца и плодородия. Ты управляешь жизнью всей империи. Разве не слишком это… великая жертва? Ради чего?

Эрса смотрел на неё с мягкой, почти грустной улыбкой.

— Ценность не в величии, Миреида, — тихо произнёс он. — В этом одно из главных заблуждений смертных о богах. Мы не счастливее от того, что можем двигать горы или зажигать звёзды. Истинное счастье рождается из простых вещей — из связей между живыми существами, из любви, из преодоления трудностей, из… принадлежности кому-то.

Он протянул руку и осторожно коснулся висящего на стене гобелена с изображением солнца — символа его самого.

— Знаешь, что самое парадоксальное? — продолжил он. — Видя тебя, наблюдая за тем, как ты живёшь свою жизнь… я понял, что ты свободнее меня. Да, ты связана обязательствами, традициями, ожиданиями других. Но внутри себя ты всегда оставалась свободной — думать что хочешь, верить во что хочешь, быть той, кем считаешь себя сама, а не кем-то, кого назначили другие.

Он повернулся к ней, его янтарные глаза светились мягким, тёплым светом:

— А я… я заперт в роли, которую играю с начала времён. Бог солнца, благословляющий плодородие и наказывающий засухой. Податель жизни и тепла. Я не могу быть просто… собой. Кем бы я ни был под всеми этими определениями.

В его словах, в его взгляде было что-то настолько человеческое, настолько уязвимое, что Миреида почувствовала, как внутри неё что-то меняется — словно лёд, долго сковывавший реку, начал трескаться под лучами весеннего солнца.

Миреида осторожно сделала шаг к нему, преодолевая невидимую границу, которая всегда существовала между ними.

— В детстве я смотрела на солнце и представляла тебя грозным божеством на золотой колеснице, — произнесла она тихо. — Суровым и справедливым, дарующим жизнь и карающим за грехи. Никогда не думала, что увижу в тебе… тоску по тому, что имеют простые смертные.

Эрса смотрел на неё, и в его янтарных глазах отражался её собственный образ — не Солнечной Жены в церемониальных одеждах, не храмовой служительницы, творящей ритуалы, а просто женщины с распущенными волосами, в простой ночной тунике, с искренним изумлением на лице.

— За тысячелетия существования я принимал бесчисленные молитвы, — ответил он. — Смертные просили у меня власти, богатства, защиты, плодородия для полей… но никто никогда не задумывался, что чувствует бог, слушая эти просьбы. Чего хочет он сам.

— А чего ты хочешь, Эрса? — спросила Миреида, впервые произнеся его имя не с благоговением или вызовом, а с простым человеческим любопытством.

Он долго смотрел на неё, словно решаясь на что-то. Затем подошёл к открытому окну и взглянул на ночное небо:

— Я хочу узнать, как это — прожить одну жизнь от начала до конца. Не как бог, временно облачённый в человеческую форму, а как настоящий смертный. Чувствовать всё полностью — боль и радость, страх и надежду, дружбу и любовь… без отстранённости, которую даёт божественное существование.

Он повернулся к ней:

— Я хочу понять, кем бы я был, если бы родился человеком, а не богом. Какие решения принимал бы, какой путь выбрал, кого… полюбил бы.

Последние слова он произнёс тише, и в его голосе прозвучала странная нотка неуверенности, совершенно несвойственная божеству.

Наступила тишина, нарушаемая лишь отдалённым шумом ночного города и тихим шелестом ветра в листве храмовых садов. Слова Эрсы повисли в воздухе — откровенные, уязвимые, меняющие всё между ними.

Миреида смотрела на него, пытаясь осмыслить услышанное. Бог, желающий стать смертным… не из прихоти или любопытства, а из глубокой тоски по настоящей жизни. По жизни, которую она сама часто воспринимала как данность.

— Но ты потеряешь всё, — произнесла она наконец. — Свою силу, своё бессмертие, своё… божественное знание.

— И приобрету всё, чего никогда не имел, — мягко ответил Эрса. — Вместо вечности, лишённой вкуса, — несколько десятилетий настоящей жизни. Вместо поклонения миллионов — искреннюю привязанность нескольких. Вместо бремени божественной ответственности — свободу выбирать свой путь.

Он отошёл от окна и сел на край скамьи, с интересом разглядывая свои руки, словно видел их впервые:

— Знаешь, когда я принимаю человеческий облик, я чувствую себя… более настоящим, чем в своей божественной форме. Словно человечность не ограничивает меня, а наоборот — раскрывает что-то, что всегда было скрыто.

Миреида присела рядом с ним, сохраняя небольшое расстояние между ними. Это был первый раз, когда она добровольно находилась так близко к нему.

— И что бы ты делал? — спросила она с искренним любопытством. — Если бы действительно стал смертным? Какую жизнь выбрал бы?

Эрса на мгновение задумался, его взгляд стал отстранённым, словно он смотрел куда-то далеко за пределы этой комнаты, этого момента.

— Я хотел бы жизнь, в которой создаю что-то своими руками, — ответил он наконец. — Что-то настоящее, осязаемое. Видеть, как результаты моего труда приносят радость другим. Не как бог, чьи дары воспринимаются как должное, а как человек, чьё мастерство ценится за реальные усилия.

Он улыбнулся, и в его улыбке была неожиданная застенчивость:

— Возможно, это прозвучит странно, но… меня всегда привлекало сыроделие.

Миреида не смогла сдержать удивлённого смешка:

— Сыроделие? Бог солнца хочет стать сыроделом?

— Именно, — кивнул Эрса, ничуть не обидевшись на её реакцию. — В сыроделии есть нечто… совершенное. Ты берёшь молоко — текучее, непостоянное — и превращаешь его в нечто стойкое, долговечное. Добавляешь соль, травы, время… и каждый этап требует терпения, внимания, знания. Нет мгновенного результата, как при божественном вмешательстве. Есть процесс, есть ожидание, есть то удовлетворение, которое я вижу на твоём лице, когда ты говоришь о хорошо созревшем сыре.

Он повернулся к ней, и в его глазах была искренность, которая тронула что-то глубоко внутри Миреиды:

— Я наблюдал за тобой, за твоим отцом, за вашей работой. В ней есть простота и глубина одновременно. Созидание вместо разрушения. Терпение вместо мгновенной силы. Всё, чего мне не хватает в божественном существовании.

Миреида смотрела на него, не скрывая удивления. Никогда она не думала, что её повседневная работа, которую многие считали простой и приземлённой, может вызывать такую тоску у бессмертного существа.

— Ты говоришь так, будто уже принял решение, — тихо произнесла она.

Он улыбнулся, и его улыбка вышла чуть лукавой и загадочной. В этом выражении было что-то совершенно не божественное — скорее мальчишеская хитринка, словно он знал секрет, которым пока не готов поделиться.

— Возможно, я ближе к решению, чем ты думаешь, — ответил он, янтарные глаза сверкнули в лунном свете. — Боги существуют вне времени, Миреида. Для нас прошлое, настоящее и будущее — не строгая последовательность, а… возможности, которые можно рассматривать одновременно.

Он склонил голову набок, наблюдая за её реакцией:

— Я могу видеть тени вероятностей, пути, которые могут открыться, если я сделаю определённый выбор. И некоторые из этих путей… выглядят удивительно привлекательными.

Миреида почувствовала, как её сердце ускоряет ритм. В его словах, в его взгляде читался какой-то скрытый смысл, что-то личное, направленное именно на неё, а не на абстрактную идею смертности.

— Какие… пути? — спросила она, сама удивляясь тому, как тихо и неуверенно прозвучал её голос.

Эрса поднялся и неторопливо подошёл к окну, глядя на звёздное небо. Лунный свет очерчивал его силуэт, создавая вокруг него почти видимый ореол. Когда он заговорил, его голос звучал задумчиво, словно он делился мыслями, которые никогда раньше не облекал в слова.

— Я вижу маленький домик на холме, окружённый плодородными пастбищами. Вижу мастерскую, где зреют сыры разных сортов и выдержки. Вижу простую жизнь, полную труда и удовлетворения от созданного собственными руками.

Он обернулся к Миреиде, и его янтарные глаза светились мягким, тёплым светом:

— Я вижу разделённые трапезы, разговоры у огня долгими зимними вечерами. Вижу общие радости и печали, маленькие победы и неизбежные трудности… И всё это проживается полностью, без божественной отстранённости, без вечности, притупляющей чувства.

Их взгляды встретились, и что-то неназванное, но ощутимое повисло между ними. Миреида почувствовала, как краска приливает к её щекам. Потому что в описании Эрсы она узнавала свои собственные тайные мечты — о жизни после храма, о возвращении к простому, но настоящему существованию, о…

— Ты говоришь об одиночестве или о… разделённой жизни? — спросила она, собрав всю свою смелость.

Эрса сделал шаг к ней, и в его движении была осторожность человека, боящегося спугнуть птицу:

— Одиночество — это то, от чего я бегу, Миреида, а не то, что ищу, — ответил он тихо. — Разделённая жизнь… с кем-то, кто видит во мне не бога, а просто… меня самого. Кто-то, кто не боится высказать мне правду, кто ценит настоящее мгновение больше вечности…

Он не закончил фразу, но в его глазах читалось всё, что оставалось несказанным.

Миреида поднялась со скамьи, её сердце билось так быстро, что, казалось, должно было выскочить из груди. Слова Эрсы, неясные и в то же время кристально понятные, переворачивали всё её представление о себе и своём будущем.

— Ты… — она запнулась, подбирая слова. — Ты говоришь о нас? О тебе и обо мне?

В её голосе не было отторжения, лишь искреннее изумление и попытка убедиться, что она правильно поняла. Годы скептицизма и независимости не могли исчезнуть в одно мгновение, но что-то глубоко внутри неё отзывалось на его слова, на его взгляд, на неназванную, но ощутимую возможность, которую он предлагал.

Эрса сделал ещё один осторожный шаг к ней:

— Это было бы… слишком самонадеянно с моей стороны? — спросил он, и в его голосе прозвучала непривычная для божества неуверенность. — Надеяться, что женщина, которая всегда стремилась к свободе, которую насильно сделали моей храмовой женой… могла бы захотеть разделить настоящую жизнь со мной? Не как с богом, а как с равным?

Он протянул руку, но остановил её в воздухе, не касаясь Миреиды, давая ей полную свободу выбора:

— Я не прошу ответа сейчас, Миреида. Такие решения не принимаются в одну ночь. Я просто… хотел, чтобы ты знала о возможности. О том, что выбор существует, если ты когда-нибудь захочешь его сделать.

Миреида смотрела на его протянутую руку, на его лицо, выражавшее смешанные эмоции — надежду и уязвимость, решимость и неуверенность. Перед ней был не всемогущий бог, а существо, рискнувшее раскрыть самые сокровенные желания, возможно, впервые за тысячелетия существования.

Миреида смотрела на протянутую руку Эрсы, чувствуя, как время словно замедлилось вокруг них. Её мысли и эмоции кружились подобно снежному вихрю — изумление от его признания, неожиданное тепло, разливающееся в груди, и в то же время осторожность, укоренившаяся за годы независимой жизни и недоверия к богам.

Она медленно подняла взгляд от его руки к лицу:

— Ты говоришь о выборе… но я всё ещё связана храмом, — произнесла она тихо. — Пять лет служения, из которых прошло меньше года. Я не могу просто уйти.

— Я знаю, — кивнул Эрса, его рука всё ещё была протянута в воздухе между ними. — И я не прошу тебя нарушать обязательства. Время для меня течёт иначе… я могу ждать.

Миреида сделала глубокий вдох, собираясь с мыслями:

— Всё это… слишком неожиданно, Эрса. Ещё недавно ты был для меня недосягаемым божеством, потом странным собеседником, с которым приходилось встречаться по обязанности. А теперь ты говоришь о разделённой жизни, о…

Она не смогла произнести слово “любовь”, хотя оно явно подразумевалось в его словах.

— Я не знаю, что чувствую, — призналась она честно. — Не знаю, могу ли доверять этим чувствам. Возможно, это просто… влияние твоей божественной природы? Или благодарность за то, что ты защитил меня и помог с храмовыми реформами?

Она сделала небольшой шаг к нему, но её рука всё ещё оставалась опущенной:

— Дай мне время, Эрса. Время понять, что я действительно чувствую. Что я действительно хочу. Без божественного влияния, без давления, без… обещаний, которые я не уверена, что смогу выполнить.

Эрса медленно опустил руку, но в его глазах не было разочарования — скорее понимание и уважение к её словам.

— Время — единственное, чем я богат даже в человеческом облике, — произнёс он с мягкой улыбкой. — И ты заслуживаешь столько его, сколько потребуется. Настоящий выбор возможен только тогда, когда он сделан свободно, без спешки и давления.

Он отступил на шаг, давая ей пространство:

— Я буду приходить только в полнолуние, как мы договаривались. И не буду поднимать эту тему, пока ты сама не решишь говорить о ней.

На его лице появилось выражение, которое Миреида никогда раньше не видела у него — смесь надежды и терпеливого принятия, совершенно человеческого в своей глубине.

— Спасибо, — тихо ответила она, чувствуя странное облегчение от его понимания.

— Тебе нужно отдохнуть, — сказал он, глядя на неё с теплотой. — Уже поздно.

С этими словами его фигура начала медленно таять в лунном свете, постепенно становясь прозрачной, пока от него не осталось лишь лёгкое золотистое сияние, которое вскоре тоже растворилось в воздухе.

Миреида долго стояла неподвижно, глядя на место, где только что был Эрса. Затем медленно подошла к своему ложу и опустилась на край, чувствуя необычайную усталость и в то же время странное возбуждение. Сон не шёл к ней, мысли кружились вокруг его слов, его предложения, визии жизни, которую он описал — простой и одновременно невероятной.

Утро встретило Миреиду ярким солнечным светом, льющимся через открытое окно. Она проснулась с ощущением, что видела необычайно яркий сон, но постепенно осознала, что ночной разговор с Эрсой был реальностью.

Её обычные утренние ритуалы — умывание, облачение в храмовые одежды, утренние молитвы — проходили словно в тумане. Жрицы, помогавшие ей, обменивались обеспокоенными взглядами, замечая её рассеянность и задумчивость.

— Солнечная Жена не заболела ли? — осторожно спросила одна из них.

— Нет, — ответила Миреида, стараясь сосредоточиться. — Просто… не выспалась.

Эрса медленно опустил руку, но в его глазах не было разочарования — скорее понимание и уважение к её словам.

— Время — единственное, чем я богат даже в человеческом облике, — произнёс он с мягкой улыбкой. — И ты заслуживаешь столько его, сколько потребуется. Настоящий выбор возможен только тогда, когда он сделан свободно, без спешки и давления.

Он отступил на шаг, давая ей пространство:

— Я буду приходить только в полнолуние, как мы договаривались. И не буду поднимать эту тему, пока ты сама не решишь говорить о ней.

На его лице появилось выражение, которое Миреида никогда раньше не видела у него — смесь надежды и терпеливого принятия, совершенно человеческого в своей глубине.

— Спасибо, — тихо ответила она, чувствуя странное облегчение от его понимания.

— Тебе нужно отдохнуть, — сказал он, глядя на неё с теплотой. — Уже поздно.

С этими словами его фигура начала медленно таять в лунном свете, постепенно становясь прозрачной, пока от него не осталось лишь лёгкое золотистое сияние, которое вскоре тоже растворилось в воздухе.

Миреида долго стояла неподвижно, глядя на место, где только что был Эрса. Затем медленно подошла к своему ложу и опустилась на край, чувствуя необычайную усталость и в то же время странное возбуждение. Сон не шёл к ней, мысли кружились вокруг его слов, его предложения, визии жизни, которую он описал — простой и одновременно невероятной.

Утро встретило Миреиду ярким солнечным светом, льющимся через открытое окно. Она проснулась с ощущением, что видела необычайно яркий сон, но постепенно осознала, что ночной разговор с Эрсой был реальностью.

Её обычные утренние ритуалы — умывание, облачение в храмовые одежды, утренние молитвы — проходили словно в тумане. Жрицы, помогавшие ей, обменивались обеспокоенными взглядами, замечая её рассеянность и задумчивость.

— Солнечная Жена не заболела ли? — осторожно спросила одна из них.

— Нет, — ответила Миреида, стараясь сосредоточиться. — Просто… не выспалась.

День Миреиды был наполнен обычными храмовыми обязанностями, но всё казалось другим, словно она смотрела на привычный мир новыми глазами. Утренний ритуал приветствия солнца, который раньше был для неё просто бессмысленной формальностью, теперь вызывал странное волнение. Когда первые лучи коснулись её лица, она невольно задумалась — действительно ли это просто небесное светило, или присутствие Эрсы, его взгляд, его прикосновение?

Во время раздачи храмовой пищи беднякам она поймала себя на мысли, что эта часть реформированных ритуалов, которой она искренне гордилась, началась именно из-за неё — её упрямства, её настойчивого стремления сделать храм полезным для обычных людей. Эрса не просто позволил ей изменить вековые традиции, но активно поддержал эти изменения.

— Ты сегодня какая-то… другая, — заметила Нектария, когда они остались наедине в храмовой библиотеке, разбирая древние свитки. — Словно светишься изнутри.

Миреида почувствовала, как краска приливает к щекам:

— Просто хорошо выспалась, — солгала она, не готовая обсуждать произошедшее даже с близкой подругой.

Нектария не стала настаивать, но её взгляд говорил, что она не поверила этому объяснению.

К полудню прибыл посланник от Митрана — скульптор сообщал, что начал работу с мрамором и приглашал Миреиду посетить мастерскую, когда ей будет удобно. В записке также упоминалось, что господин Ферен будет рад сопровождать её, если она того пожелает.

Миреида перечитала записку несколько раз. Ещё вчера перспектива новой встречи с Ференом вызвала бы у неё вежливое безразличие или даже лёгкое раздражение от его очевидных матримониальных планов. Сегодня же она поймала себя на чувстве… вины? Аристократ явно питал к ней серьёзные намерения, а она теперь размышляла о возможности разделить жизнь с бывшим богом, став сыроделом в каком-нибудь уединённом месте.

Эта мысль была настолько абсурдной, что Миреида невольно рассмеялась, заставив нескольких проходивших мимо жриц удивлённо оглянуться.

Ближе к вечеру Миреида отправилась в мастерскую Митрана. На этот раз она решила взять с собой только двух храмовых стражников, отказавшись от сопровождения жриц. В свете последних откровений ей хотелось больше простоты и меньше храмовой помпезности.

Ферен уже ждал у входа в мастерскую. Увидев Миреиду, он сделал шаг навстречу, его лицо озарилось искренней улыбкой:

— Солнечная Жена, вы становитесь всё прекраснее с каждым днём, — произнёс он с галантным поклоном.

В другой раз такой комплимент вызвал бы у Миреиды лишь вежливую сдержанность, но сегодня она почувствовала неловкость. Этот человек искренне восхищался ею, а она… её мысли были заняты совсем другим.

— Благодарю вас, господин Ферен, — ответила она, стараясь звучать обычно. — Надеюсь, работа Митрана продвигается успешно?

Они вошли в мастерскую, где их встретил воодушевлённый скульптор. Митран выглядел одновременно истощённым и возбуждённым — его глаза лихорадочно блестели, а руки были покрыты мраморной пылью до локтей.

— Вы пришли в удачный момент! — воскликнул он, торжественно ведя их к центру мастерской, где стоял огромный кусок мрамора. — Я только начал высвобождать форму из камня.

Глыба пока лишь грубо напоминала человеческую фигуру, но даже в этом начальном состоянии чувствовалась сила и грация будущей статуи. Митран с благоговением касался мрамора, объясняя, как он подбирал именно этот камень, изучая текстуру и прожилки.

— Мрамор живой, — говорил он, и в его голосе звучало почти религиозное почтение. — Он сопротивляется, но одновременно подсказывает, куда направить резец. Иногда мне кажется, что форма уже существует внутри, нужно лишь освободить её.

Миреида слушала со странным чувством дежавю. Слова скульптора странно перекликались с тем, что говорил ей Эрса о масках и истинной сущности, скрытой под ними.

— Вот здесь будет лицо, — Митран указал на верхнюю часть глыбы. — Я вижу его так ясно, словно оно уже там, под тонким слоем камня.

— Это словно… магия, — произнёс Ферен, наблюдая за работой скульптора с искренним восхищением. — Видеть красоту там, где другие видят лишь грубый камень.

— Не магия, господин, — покачал головой Митран, — а тренированный глаз и терпение. Со временем начинаешь видеть возможности, скрытые в материале.

Он отложил инструменты и жестом пригласил их присесть на скамьи неподалёку. Слуга принёс вино и простые закуски — проявление гостеприимства, которое Миреида оценила после долгого храмового дня.

— Сейчас самый захватывающий момент, — поделился Митран, его глаза горели творческим огнём. — Первые удары по камню определяют всё будущее статуи. Ошибись сейчас — и может быть испорчена вся работа.

Миреида слушала, рассеянно потягивая вино. Слова о скрытой красоте, о форме, заключённой в камне, о необходимости “освободить” истинную сущность — всё это приобретало для неё новое, почти личное значение после разговора с Эрсой.

— А как вы узнаёте, какая форма правильная? — спросила она неожиданно для самой себя. — Как понимаете, что именно нужно… освободить из камня?

Митран задумчиво потёр подбородок, оставив на нём белый след мраморной пыли:

— Иногда это знание приходит сразу, как вспышка прозрения. Видишь камень и мгновенно понимаешь, что в нём заключено. Но чаще… чаще это разговор. Я предлагаю направление, камень отвечает сопротивлением или податливостью. Мы словно ведём беседу, находя общий язык.

Ферен наблюдал за Миреидой с тихим вниманием. Что-то в её вопросах, в её сосредоточенном лице говорило ему, что её интерес к скульптуре выходит за рамки простого любопытства.

— Вы кажетесь особенно задумчивой сегодня, — мягко заметил он. — Словно слова мастера Митрана находят в вас особый отклик.

Миреида на мгновение замерла, ощущая на себе внимательный взгляд Ферена. Он был проницателен — возможно, слишком проницателен для её теперешнего смятённого состояния.

— Наверное, в словах мастера Митрана есть нечто… универсальное, — ответила она наконец, осторожно подбирая слова. — Мысль о том, что истинная форма уже существует внутри, скрытая, ожидающая освобождения… Разве не так происходит и с людьми?

Она сделала глоток вина, давая себе время упорядочить мысли:

— Храмовая жизнь заставляет задуматься о таких вещах. О том, кто мы на самом деле под всеми слоями ожиданий и обязанностей.

Митран энергично кивнул, рассыпая мраморную пыль со своих волос:

— Именно! Именно так! Статуя — это метафора человеческой души. Мы все рождаемся как необработанные глыбы с потенциалом, скрытым внутри. Жизнь, с её радостями и страданиями, постепенно отсекает всё лишнее, выявляя нашу истинную форму.

Ферен задумчиво вертел в руках кубок с вином:

— Но если продолжить эту метафору… не значит ли это, что наша форма предопределена? Что скульптор — судьба или боги — уже знает, кем мы должны стать?

Миреида покачала головой:

— Или, возможно, мы сами становимся скульпторами собственной жизни. Учимся видеть возможности в грубом камне обстоятельств и решаем, что сохранить, а что отсечь.

Эта мысль показалась ей неожиданно важной, созвучной её нынешнему положению. Разве не об этом говорил Эрса? О выборе, о возможности прожить жизнь по собственному решению, а не по предписанной божественной роли?

Беседа продолжалась ещё некоторое время, приобретая всё более глубокий, философский характер. Митран делился своими взглядами на искусство и жизнь с энтузиазмом человека, редко находящего понимающих собеседников. Ферен, к удивлению Миреиды, проявлял искренний интерес и задавал вдумчивые вопросы, далёкие от обычных светских бесед аристократии.

Когда за окнами стемнело, они решили завершить визит. Митран проводил их до дверей мастерской, заверив, что работа над мрамором продвигается даже быстрее, чем он ожидал.

— Камень словно сам стремится обрести форму, — сказал он, поглаживая мраморную глыбу на прощание. — Такое бывает редко, но когда случается — это настоящее чудо.

Ферен вновь предложил сопроводить Миреиду до храма, и она согласилась. Вечер был тёплым, улицы Тарсикона ещё полнились жизнью — торговцы закрывали лавки, горожане возвращались домой или направлялись в таверны, дети играли на площадях, пользуясь последними минутами перед родительским призывом ко сну.

— Сегодня вы были особенно… глубокомысленны, — заметил Ферен, когда они неторопливо поднимались по улице, ведущей к храмовому холму. — Словно размышляете о чём-то важном.

Миреида повернулась к нему, впервые по-настоящему вглядываясь в его лицо. Раньше она видела в нём лишь аристократа с политическими амбициями, потенциального жениха, оценивающего её как выгодную партию. Теперь же замечала и другое — искренний интерес к искусству, уважение к Митрану, несмотря на разницу в статусе, способность слушать и слышать.

— Последнее время многое заставляет меня задуматься, — ответила она уклончиво. — О выборах, которые мы делаем. О дорогах, которые открываются перед нами.

Ферен кивнул, не пытаясь выведать подробности:

— Знаете, — произнёс он после паузы, — когда я впервые предложил создать вашу статую для семейного храма, у меня были… определённые намерения. Политические, династические.

Он сделал жест рукой, словно отметая прошлое:

— Но теперь, узнав вас лучше, наблюдая за работой Митрана, я понимаю, что моё изначальное восприятие было… ограниченным. Вы гораздо больше, чем титул Солнечной Жены. Больше, чем политический союзник.

Миреида смотрела на освещённый вечерними огнями город, раскинувшийся внизу. Слова Ферена застали её врасплох своей честностью. Она не ожидала такого прямого признания о его изначальных намерениях.

— Я ценю вашу откровенность, — ответила она после паузы. — И… я тоже вижу вас иначе теперь. Когда мы только встретились, я думала, что вы просто очередной аристократ, ищущий выгодный союз.

Ферен улыбнулся, и в его улыбке не было обиды:

— Вы были правы тогда. Но люди могут меняться, не так ли? Иногда мы сами не знаем себя, пока жизнь не поставит нас в неожиданные обстоятельства.

Они поднимались всё выше по улице, ведущей к храму. Вечерний воздух наполнился ароматами цветущих садов и благовоний из многочисленных малых святилищ, расположенных на подходе к главному храму.

— Сейчас я не буду спрашивать о ваших планах после завершения храмового служения, — продолжил Ферен, внимательно подбирая слова. — Но хочу, чтобы вы знали: какой бы путь вы ни выбрали, дом Тебриев останется вашим союзником. Не из политических соображений, а из искреннего уважения к вам.

Миреида почувствовала укол совести. В его словах слышался не только дипломатический расчёт, но и искреннее чувство. А она… её сердце и мысли уже были заняты невозможной, абсурдной идеей — жизнью с бывшим богом, ставшим смертным.

— Господин Ферен, я… — она запнулась, не зная, как выразить то, что должна сказать. — Мне кажется, я обязана быть с вами столь же честной. Вы заслуживаете этого.

Она глубоко вздохнула:

— Последнее время мои мысли заняты выбором, который мне, возможно, предстоит сделать. Выбором пути, который… был бы очень неожиданным для всех, кто меня знает. Я ещё не приняла решения, но хочу, чтобы вы знали: я высоко ценю вас и вашу дружбу. Но я не могу обещать ничего большего.

Ферен выслушал её слова с тихим достоинством. На его лице промелькнула тень разочарования, но она быстро сменилась спокойным принятием.

— Я ценю вашу честность, — сказал он наконец. — В мире, полном дипломатических уловок и скрытых намерений, прямота — редкий дар.

Он остановился у небольшого святилища у дороги, посвящённого какому-то местному духу-хранителю. Масляная лампада внутри миниатюрного храма отбрасывала тёплый свет на его задумчивое лицо.

— Знаете, моя мать часто говорила: истинная дружба ценнее политических союзов, — продолжил он с лёгкой улыбкой. — Долгое время я считал эти слова наивными. Теперь начинаю понимать их мудрость.

Они продолжили путь к храму, беседа перешла к более нейтральным темам — последним новостям из столицы, прогрессу храмовых реформ, творческим планам Митрана. К тому времени, как они достигли храмовых ворот, между ними установилось новое, более спокойное и честное взаимопонимание.

— Доброй ночи, Солнечная Жена, — произнёс Ферен, прощаясь с традиционным поклоном, но в его глазах читалось искреннее уважение, а не формальная вежливость.

— Доброй ночи, господин Ферен, — ответила Миреида. — И… спасибо за понимание.

Последующие недели текли размеренной чередой храмовых ритуалов, благотворительных инициатив и визитов в мастерскую Митрана, где мраморная статуя постепенно обретала всё более чёткие очертания. Миреида погрузилась в свои обязанности с новой энергией, словно трудом и рутиной пыталась отвлечься от мыслей о странном предложении Эрсы.

Временами она почти убеждала себя, что ночной разговор с богом был лишь причудливым сном, порождённым усталостью и философскими беседами с Митраном. Но потом что-то — луч солнца, пробивающийся сквозь храмовые витражи, или аромат цветущих деревьев в саду — вызывало такое яркое воспоминание о его янтарных глазах и тихом голосе, говорящем о мечте стать смертным, что сердце её начинало биться быстрее.

Шли дни, и Миреида с удивлением обнаружила, что всё чаще поглядывает на ночное небо, отмечая, как растущая луна приближается к полному диску. Эта новая привычка не укрылась от внимательных глаз Нектарии.

— Ты последнее время часто смотришь на луну, — заметила молодая жрица однажды вечером, когда они вместе проверяли запасы зерна, отложенного для раздачи беднякам. — Ждёшь полнолуния?

Миреида почувствовала, как непрошенный румянец заливает щёки:

— Просто… отслеживаю ход времени, — ответила она, стараясь звучать безразлично. — В полнолуние некоторые храмовые ритуалы требуют особого внимания.

Нектария кивнула, не показывая, верит она этому объяснению или нет.

Однако правда была в том, что Миреида действительно ждала полнолуния — с нетерпением, которое одновременно удивляло и смущало её. Она ловила себя на том, что мысленно составляет вопросы для Эрсы, продумывает возможные ответы, представляет их разговор. Иногда, выполняя утренний ритуал приветствия солнца, она уже не видела в нём бессмысленную формальность, а думала о том, что где-то там, в этих лучах, присутствует сознание существа, которое… что? Любит её? Желает разделить с ней смертную жизнь?

Мысли эти казались одновременно пугающими и странно волнующими. Иногда она одёргивала себя, напоминая, что Эрса — бог, существо, чьё понимание любви и привязанности должно радикально отличаться от человеческого. Что его интерес к ней, возможно, — лишь мимолётная прихоть бессмертного, ищущего новых ощущений.

Но потом вспоминала его глаза, когда он говорил о желании прожить настоящую жизнь. О стремлении создавать что-то своими руками, чувствовать подлинные эмоции. И что-то в ней отзывалось на эту тоску по простым, но настоящим радостям.

За три дня до полнолуния Миреида поймала себя на том, что проверяет свою комнату перед сном с особой тщательностью — расставляет вещи, подбирает свежие цветы, даже просит принести особое масло для ламп, дающее более мягкий, тёплый свет. “Я веду себя как девочка перед первым свиданием,” — думала она с недоверчивой улыбкой, не понимая, как могла превратиться из скептика, посылающего бога к демонам, в женщину, с волнением ожидающую его визита.

В ночь полнолуния пришла гроза — внезапная и неистовая, как часто бывает осенью в Тарсиконе. За последние недели погода существенно изменилась, солнечные дни постепенно уступали место прохладным ветрам и затяжным дождям.

Но эта ночь принесла настоящую бурю. Тяжёлые тучи затянули небо, полностью скрыв полную луну, которую Миреида так ждала увидеть. Порывы ветра швыряли дождь в окна её покоев, громовые раскаты заставляли дрожать массивные храмовые стены, а молнии прорезали ночную тьму ослепительными вспышками, на мгновения превращая ночь в день.

Миреида стояла у окна, наблюдая за буйством стихии. Недавно она отослала служанок, уверив их, что справится сама. Теперь, в одиночестве, она не могла сдержать разочарования. Весь день она жила в ожидании вечера, предвкушая встречу с Эрсой, возможность продолжить их разговор, задать вопросы, которые копились в её сознании все эти недели.

“Придёт ли он в такую погоду?” — думала она, вглядываясь в чёрное небо, где не было видно ни звёзд, ни луны. Эрса был богом солнца, а не дождя или бури. Возможно, такие погодные условия были ему неподвластны или неприятны.

Она попыталась отвлечься, перебирая свитки с описаниями новых храмовых инициатив, но не могла сосредоточиться. Раскат грома, особенно громкий и близкий, заставил её вздрогнуть. Следом пришла вспышка молнии такой силы, что на мгновение всё в комнате окрасилось в ослепительно-белый цвет.

А когда Миреида проморгалась, восстанавливая зрение после этой вспышки, она увидела Эрсу, стоящего посреди её комнаты. Его одежда была мокрой, с волос стекала вода, а на лице играла лукавая улыбка.

— Что случилось? Ты гулял под дождём? — изумилась она, делая шаг к нему.

Ситуация казалась настолько абсурдной, что Миреида даже забыла о своём обычном сдержанном тоне. Бог солнца, повелитель света и тепла, стоял перед ней, промокший насквозь, словно обычный смертный, застигнутый бурей без убежища.

Эрса провёл рукой по мокрым волосам, откидывая их назад. Капли воды разлетелись по комнате, поблёскивая в свете масляных ламп.

— Да, представь себе, — ответил он с улыбкой, в которой читалось что-то похожее на мальчишеское удовольствие. — Хотел почувствовать, каково это — идти под проливным дождём, когда ветер пытается вырвать плащ, а молнии бьют так близко, что воздух наполняется запахом грозы.

Он снял промокший плащ и аккуратно повесил его на спинку кресла:

— Удивительное ощущение. Большинство людей считают непогоду неприятностью, стараются укрыться. Но есть что-то… захватывающее в том, чтобы стоять под открытым небом, когда стихии бушуют вокруг тебя.

Миреида смотрела на него с нарастающим изумлением. Эрса мог бы явиться в её покои сухим и величественным, сверкающим божественным сиянием. Вместо этого он предстал перед ней в виде промокшего путника, с блестящими от дождя волосами и сияющими от восторга глазами.

— Ты промок до нитки, — произнесла Миреида, быстро приходя в себя от удивления. Практичность, глубоко укоренённая в её натуре, взяла верх. — Подожди минуту.

Она подошла к сундуку у стены и достала большое льняное полотенце, которое использовала после ритуальных омовений.

— Вот, — сказала она, протягивая его Эрсе. — Хотя не уверена, что боги могут простудиться.

Эрса принял полотенце с благодарным кивком и начал вытирать волосы:

— В этом облике я подвержен всем человеческим ощущениям, — ответил он. — Включая холод от мокрой одежды. Это… интересно. Неприятно и приятно одновременно.

Он растёр полотенцем лицо и шею, затем аккуратно сложил его:

— Ты ждала меня, — произнёс он, и это был не вопрос, а утверждение. Его янтарные глаза скользнули по комнате, отмечая свежие цветы, горящие лампы с ароматным маслом.

Миреида почувствовала, как румянец снова приливает к щекам:

— Мы договаривались встречаться в полнолуние, — напомнила она, стараясь звучать непринуждённо. — Я просто… подготовилась.

Эрса опустился в кресло, сбросив мокрые сандалии. Было что-то поразительно обыденное, почти домашнее в этом жесте. Бог солнца, сидящий босиком в её покоях, с влажными волосами и выражением простого человеческого удовольствия на лице.

— Как прошли эти недели для тебя? — спросил он, глядя на неё с искренним интересом. — Я наблюдал… но не вмешивался, как обещал.

Миреида присела на край небольшой скамьи напротив него, расправляя складки своего ночного одеяния. Было странно и немного неловко — сидеть вот так, в неформальной обстановке, с существом, которому всю жизнь полагалось поклоняться.

— Эти недели были… наполненными, — ответила она, обдумывая каждое слово. — Храмовые реформы продвигаются быстрее, чем мы ожидали. Верховный жрец Марион оказался настоящим союзником, хотя некоторые старые жрецы всё ещё сопротивляются переменам.

Снаружи сверкнула молния, на мгновение озарив комнату ярким светом, за ней последовал раскат грома.

— Я навещала семью, — продолжила она. — Дела у отца идут хорошо. Брат Тиран показывает настоящий талант к торговле, а Дарик придумал новый сорт сыра с горными травами, который уже заказывают из соседних провинций.

Эрса слушал с неподдельным интересом, его янтарные глаза были сосредоточены на её лице.

— А ты… бывала в мастерской скульптора? — спросил он, когда она сделала паузу.

Этот вопрос удивил Миреиду. Он наблюдал, но не обо всём знал? Или просто хотел услышать её собственный рассказ?

— Да, несколько раз, — она кивнула. — Митран начал работу с мрамором. Это удивительно — видеть, как из бесформенной глыбы постепенно проявляются очертания человеческой фигуры.

Она помедлила, а затем решила быть полностью честной:

— Я также… говорила с Ференом. Дала понять, что хотя я ценю его как друга и союзника, но не могу обещать ничего большего.

Что-то мелькнуло в глазах Эрсы — облегчение? удовлетворение? — но он лишь кивнул с пониманием:

— Это было… нелегко, я полагаю? Он кажется достойным человеком.

— Да, он достойный, — согласилась Миреида. — И разговор был непростым. Но я не могла… — она запнулась, не зная, как закончить фразу, не сказав слишком много.

— Не могла обещать чувств, которых не испытываешь? — мягко закончил за неё Эрса.

Миреида молча кивнула, благодарная за то, что он не стал развивать эту тему дальше. За окном гроза продолжалась, но словно отступила немного — раскаты грома звучали глуше, а вспышки молний реже.

— А ты? — спросила она, решив перевести разговор. — Как прошли эти недели для бога солнца?

Эрса посмотрел на свои руки, словно видел их впервые:

— Я продолжал… экспериментировать с человеческими ощущениями, — ответил он. — Пробовал новые вкусы, прикасался к разным материалам, слушал музыку не как отстранённое божество, а как существо, способное чувствовать каждую ноту.

Его лицо оживилось, когда он продолжил:

— Знаешь, я обнаружил, что обожаю острую пищу. Странно, не правда ли? Бог солнца, любящий ощущение огня на языке? А ещё мне нравится текстура дерева, особенно старого, с годичными кольцами, рассказывающими о прошедших веках.

Миреида не могла сдержать улыбку, слушая его восторженный рассказ о простых вещах, которые большинство людей воспринимают как должное:

— Ты говоришь как ребёнок, открывающий мир, — заметила она, но в её голосе не было насмешки, только тёплое удивление.

— В каком-то смысле так и есть, — согласился Эрса. — Я существую тысячелетиями, но только сейчас по-настоящему начинаю познавать реальность человеческими чувствами.

Он помолчал, глядя на игру пламени в масляной лампе:

— Я также… размышлял о моём предложении. О возможности выбрать смертную жизнь.

Миреида подалась вперёд, её сердце внезапно забилось быстрее:

— И… к каким выводам ты пришёл?

Эрса встал и медленно подошёл к окну, глядя на дождь, омывающий стекло. Гроза отступала, сквозь тучи начали проглядывать первые звёзды и краешек полной луны.

— Я всё больше убеждаюсь, что это правильный путь, — произнёс он негромко. — Не бегство от ответственности или прихоть, а… следующий шаг в моём существовании.

Он обернулся к Миреиде, и его лицо выражало спокойную решимость:

— Понимаешь, для бессмертного время движется иначе. Тысячелетия сливаются, превращаясь в бесконечное сейчас. Но в этом и проблема — ничто не имеет настоящей ценности, когда у тебя есть вечность впереди.

Миреида слушала, затаив дыхание. Эрса говорил о чем-то столь значительном и одновременно глубоко личном, что она боялась прервать его даже движением.

— Я вижу в смертности не потерю, а обретение, — продолжил он. — Не конец, а начало. Возможность проживать каждый момент полностью, зная его неповторимость и хрупкость.

Он вернулся и сел напротив неё, теперь гораздо ближе, чем раньше:

— Но это не простой процесс, Миреида. Я не могу просто… перестать быть богом в один момент. Мне нужно подготовиться, завершить некоторые божественные обязанности, найти преемника, который примет часть моей силы и продолжит поддерживать равновесие в мире.

— Преемника? — удивлённо переспросила она. — Другого бога?

— Или богиню, — кивнул Эрса. — Существует несколько потенциальных кандидатов среди младших божеств. Но процесс передачи божественной сущности сложен и требует времени.

Миреида почувствовала смешанные эмоции — волнение от того, что он действительно серьёзен в своих намерениях, и одновременно тревогу от масштаба и последствий такого решения.

— А что… что будет с тобой? — спросила она. — Когда ты станешь смертным?

Эрса встал и медленно подошёл к окну, глядя на дождь, омывающий стекло. Гроза отступала, сквозь тучи начали проглядывать первые звёзды и краешек полной луны.

— Я всё больше убеждаюсь, что это правильный путь, — произнёс он негромко. — Не бегство от ответственности или прихоть, а… следующий шаг в моём существовании.

Он обернулся к Миреиде, и его лицо выражало спокойную решимость:

— Понимаешь, для бессмертного время движется иначе. Тысячелетия сливаются, превращаясь в бесконечное сейчас. Но в этом и проблема — ничто не имеет настоящей ценности, когда у тебя есть вечность впереди.

Миреида слушала, затаив дыхание. Эрса говорил о чем-то столь значительном и одновременно глубоко личном, что она боялась прервать его даже движением.

— Я вижу в смертности не потерю, а обретение, — продолжил он. — Не конец, а начало. Возможность проживать каждый момент полностью, зная его неповторимость и хрупкость.

Он вернулся и сел напротив неё, теперь гораздо ближе, чем раньше:

— Это не будет постоянным состоянием, Миреида. Я стану смертным на время одной человеческой жизни. Проживу её от начала до конца, с её радостями и печалями, победами и потерями. А когда этот путь завершится, я вернусь к своей божественной сущности, но уже… изменённым, обогащённым опытом настоящей жизни.

— Так твоя божественная сила… просто будет ждать тебя? — удивлённо переспросила она.

— В каком-то смысле, да, — кивнул Эрса. — Моя сущность останется частью мироздания, временно бездействующей, как солнце, скрытое за горизонтом. Оно не исчезает — просто не видно наблюдателю.

Миреида почувствовала смешанные эмоции — волнение от того, что он действительно серьёзен в своих намерениях, и одновременно тревогу от масштаба и последствий такого решения.

— А что… что будет с тобой? — спросила она. — Когда ты станешь смертным?

Эрса задумчиво провёл рукой по уже почти высохшим волосам, выбирая слова:

— Я стану полностью человеком, Миреида. Не богом в человеческом облике, как сейчас, а настоящим смертным. Рождённым от плоти, уязвимым к боли, болезням, старению. Без способности видеть будущее, менять реальность мыслью или существовать вне времени.

Он вытянул руку, разглядывая её в свете лампы:

— Это тело, которое ты видишь — сейчас оно лишь временная оболочка, созданная моей волей. Но тогда оно станет моей единственной реальностью. Я буду чувствовать голод, который нельзя утолить одной мыслью. Усталость, которую нельзя снять божественной силой. Боль, от которой не освободиться мгновенно.

В его голосе не было страха — только спокойное принятие и даже нотки предвкушения:

— Я сохраню свои воспоминания, свою личность. Буду помнить, что когда-то был богом, но не смогу призвать эту силу, пока не завершится моя смертная жизнь.

Миреида слушала, широко раскрыв глаза:

— Но… зачем рисковать всем этим? Ты будешь беззащитен, уязвим, подвержен всем тяготам смертной жизни…

— Не беззащитен, — мягко возразил Эрса. — У меня будут руки, чтобы работать. Разум, чтобы думать. Сердце, чтобы чувствовать. Разве этого недостаточно для достойной жизни?

Он подался вперёд, его янтарные глаза светились в полумраке комнаты:

— Я мечтаю пробудиться утром и чувствовать настоящую потребность в пище, а не просто любопытство к её вкусу. Работать до усталости и ощущать заслуженное удовлетворение. Создавать что-то своими руками и знать, что это требовало реальных усилий, а не было просто мысленным актом творения.

Он помолчал, словно нерешаясь произнести следующие слова:

— И… я мечтаю полюбить не как бог, снисходящий к смертной, а как равный, разделяющий одинаковую судьбу.

— А кто поможет людям? — спросила Миреида, её лицо выражало искреннюю озабоченность. — Ты — бог солнца и плодородия. Что станет с урожаями, с теплом, с жизнью, которую ты поддерживаешь?

Вопрос застал Эрсу врасплох — он явно не ожидал, что среди всех возможных возражений она выберет заботу о других людях, а не о последствиях для него самого или для неё. В его глазах мелькнуло новое выражение — что-то похожее на гордость или нежность.

— Мир не погрузится во тьму, не беспокойся, — ответил он с мягкой улыбкой. — Боги… мы не совсем такие, какими нас представляют смертные. Солнце будет всходить и заходить, времена года сменяться, посевы прорастать, даже если я на время стану человеком.

Он поднялся и снова подошёл к окну. Тучи почти рассеялись, открывая ночное небо с яркой полной луной.

— Моя божественная сущность будет существовать в своём первоначальном виде — как часть естественных сил природы. Солнце продолжит свой путь, растения будут тянуться к свету. Я не создаю свет и жизнь каждый день заново, Миреида. Я поддерживаю установленный порядок, направляю энергию. И этот порядок продолжит существовать, хоть и без… личного прикосновения.

Он повернулся к ней:

— Возможно, засухи станут чуть более жестокими, а урожаи менее обильными в особо трудные годы. Но мир не погибнет без моего активного вмешательства. По сути, я хочу проверить именно это — насколько вы, люди, действительно нуждаетесь в богах, а насколько способны справляться сами.

Миреида задумчиво покачала головой, пытаясь осмыслить услышанное. Даже после всех недель служения в храме, даже после появления божественной метки и личных бесед с Эрсой, её разум сыроделки всё ещё сопротивлялся столь радикальному пересмотру представлений о мире.

— Это… сложно понять, — призналась она наконец. — Вся моя жизнь я была уверена, что урожай зависит от твоей милости, что солнце — это ты, что каждый весенний цветок распускается по твоей воле…

— А теперь оказывается, что я просто… направляю то, что уже существует само по себе? — закончил Эрса с понимающей улыбкой. — Понимаю твоё замешательство. Люди склонны персонифицировать силы природы, придавать им лица и личности. Это помогает вам осмыслить огромный, сложный мир.

Он вернулся к своему креслу и сел, его движения стали более расслабленными, почти домашними:

— Но правда где-то посередине. Я действительно влияю на эти процессы, могу усилить или ослабить их. Но они существуют независимо от моего сознания. Я не создаю свет — я просто… сотрудничаю с ним.

Миреида подняла на него взгляд:

— И всё же… я не понимаю. Если ты можешь ощущать человеческие чувства в этом облике, который у тебя сейчас — зачем нужно становиться полностью смертным? Разве это не даёт тебе лучшее из обоих миров? Человеческие ощущения с божественной безопасностью?

Эрса покачал головой:

— Это как… смотреть на пир через окно, Миреида. Я могу видеть блюда, даже чувствовать их аромат, но не могу по-настоящему насытиться. В этом облике я всегда осознаю свою божественность, всегда могу вернуться к ней в любой момент. А значит, никогда не испытаю того, что делает человеческую жизнь столь ценной — её хрупкость, её конечность, невозможность отменить последствия выбора.

Он смотрел на неё с необычайной серьёзностью:

— Кроме того… есть ещё одна причина. Возможно, самая важная.

Эрса сделал глубокий вдох, словно набираясь решимости для самого важного признания. Его янтарные глаза смотрели прямо на Миреиду, без тени божественной отстранённости или вечного всезнания — только искренность и неожиданная уязвимость.

— Настоящая любовь возможна только между равными, Миреида, — произнёс он тихо. — Не между богом и смертной. Как бы я ни стремился чувствовать, как человек, в этом облике всегда остаётся неравенство, невидимая стена между нами.

Слово “любовь”, наконец произнесённое вслух, повисло в воздухе между ними, наполненное значением, которое невозможно было игнорировать. Миреида замерла, её сердце, казалось, пропустило удар.

— Я не могу просить тебя любить бога, — продолжил Эрса, его голос стал почти шёпотом. — Это было бы… неправильно. Несправедливо. Как можно по-настоящему любить того, кто никогда не постареет вместе с тобой, никогда не разделит страха смерти, никогда не будет действительно равным в радости и печали?

Он протянул руку и осторожно коснулся её пальцев — лёгкое, почти невесомое прикосновение:

— Но смертного человека, который выбрал эту жизнь, чтобы быть с тобой… его ты могла бы полюбить. Если захочешь.

В этих словах не было самоуверенности божества или запроса на поклонение — только надежда обычного сердца, рискнувшего открыться другому.

Миреида ощутила, как сердце забилось где-то в горле. Перед ней только что раскрылась самая глубокая, самая человечная часть божества — его желание быть любимым не из страха или почитания, а из настоящего, равного чувства. Это было настолько далеко от всех представлений о богах, которые ей внушали с детства, что её разум почти отказывался это осмыслить.

Она смотрела на их соприкасающиеся пальцы — такой простой, человеческий контакт, и в то же время столь значительный. Бог, готовый отказаться от бессмертия, от силы, от всего, что составляло его сущность тысячелетиями… ради возможности быть с ней как равный.

— Эрса, я… — её голос дрогнул, она остановилась, пытаясь собраться с мыслями. — Ты предлагаешь… неимоверно много. Отказаться от всего, что ты есть…

— Не отказаться, — мягко поправил он. — Трансформировать. Стать чем-то новым, сохранив суть. Разве не это делает твой отец с молоком, превращая его в сыр? Одна форма существования переходит в другую, но сущность остаётся.

Миреида невольно улыбнулась этому сравнению — только Эрса мог сопоставить божественное преображение с сыроделием. Она опустила взгляд на их руки и медленно, осознанно переплела свои пальцы с его.

— Я не могу дать тебе ответ прямо сейчас, — произнесла она честно. — Это слишком… значимо. Для нас обоих. Я должна быть уверена, что это не минутный порыв, не увлечение необычным. Что я… достойна такой жертвы.

Она подняла глаза, встречая его взгляд:

— Но я не могу отрицать, что что-то изменилось во мне за эти недели. Что-то, чего я не ожидала почувствовать к… божеству.

Лицо Эрсы озарилось мягкой улыбкой, в его янтарных глазах заплясали золотистые искорки — не божественное сияние, а простое, человеческое счастье. Он не выглядел разочарованным отсутствием немедленного ответа — напротив, её осторожность, казалось, только усилила его уважение.

— Время — единственное, чего у меня в избытке, Миреида, — произнёс он, бережно сжимая её пальцы. — Решение, меняющее жизнь, нельзя принимать в одну ночь, под влиянием момента. Это было бы… неразумно.

Он помолчал, глядя на их соединённые руки:

— Я ждал тысячелетиями, сам не зная, чего именно жду. Могу подождать ещё немного, пока ты будешь уверена в своём сердце.

Через открытое окно в комнату влетел ночной ветерок, принеся с собой аромат умытого дождём сада. Гроза полностью ушла, оставив после себя чистое небо, усыпанное звёздами, и полную луну, заливающую комнату серебристым светом.

— Что… что будет дальше? — спросила Миреида, не отпуская его руки. — Между нами?

— То, что ты позволишь, — просто ответил Эрса. — Мы можем узнавать друг друга постепенно, как делают обычные люди. Разговаривать, делиться мыслями, открывать друг в друге что-то новое. Без спешки, без давления.

В его голосе слышалась необычная для божества неуверенность, почти застенчивость:

— Я мог бы приходить не только в полнолуние. Если, конечно, ты не против.

Миреида на мгновение задумалась, взвешивая его слова. Ещё недавно мысль о более частых визитах божества показалась бы ей абсурдной или даже пугающей. Теперь же она ловила себя на том, что идея видеть Эрсу чаще вызывает внутреннее тепло.

— Я бы… не возражала, — ответила она, удивляясь собственной смелости. — Но что скажут жрицы? Храм полон глаз и ушей.

Эрса улыбнулся, в его взгляде промелькнуло что-то озорное, почти мальчишеское:

— Я бог солнца, Миреида. Для меня не составит труда приходить незамеченным, если того пожелаю. Жрецы так привыкли искать божественное в сложных ритуалах и церемониях, что редко замечают его в простых вещах.

Его улыбка стала шире:

— Кроме того, ты теперь часто покидаешь храм — навещаешь семью, бываешь в мастерской Митрана. Встречи не обязательно должны происходить здесь.

Он осторожно высвободил руку и поднялся. За окном небо начало светлеть — не зарёй ещё, но тем особым перетеканием глубокой ночи в предрассветные часы.

— Мне пора, — произнёс он с явным сожалением. — Скоро храм проснётся, начнутся утренние ритуалы. Было бы… неловко, если бы жрицы нашли бога солнца сидящим в твоих покоях.

Миреида тоже встала, чувствуя странную неловкость, словно они были обычной парой, завершающей свидание.

— Когда… когда я увижу тебя снова? — спросила она, удивляясь тому, как обыденно прозвучал этот вопрос, будто речь шла не о встрече с божеством, а о свидании с обычным мужчиной.

Эрса помедлил у окна, его силуэт уже начинал светиться тем особым золотистым светом, который предшествовал его исчезновению:

— Что ты скажешь о послезавтрашнем дне? Я слышал, ты собираешься навестить мастерскую Митрана. Возможно, я встречу тебя на обратном пути, в тех садах у подножия храмового холма.

— Я буду там, — ответила Миреида, удивляясь тому, как просто, почти обыденно они планируют встречу, словно двое обычных людей.

Эрса кивнул, его фигура становилась всё более прозрачной, золотое сияние усиливалось:

— До встречи, Миреида, — произнёс он, и его голос прозвучал одновременно рядом и откуда-то издалека.

Ещё мгновение — и он исчез, оставив после себя лишь лёгкий аромат летнего полдня и тёплый воздух там, где только что стоял.

Миреида ещё долго смотрела на пустое пространство у окна, пытаясь осмыслить всё произошедшее. Эта ночь изменила что-то глубоко внутри неё, сдвинула что-то фундаментальное в её мировоззрении. Бог, которого она когда-то считала далёким и равнодушным, оказался способен на такие глубоко человеческие чувства, что это почти пугало.

Следующий день прошёл для Миреиды словно в тумане. Она выполняла привычные храмовые обязанности, встречалась с Марионом для обсуждения новых благотворительных инициатив, даже проводила приём просителей. Но её мысли постоянно возвращались к ночному разговору, к предложению Эрсы, к тому, что могло бы означать его решение стать смертным.

Нектария, с её обычной проницательностью, заметила рассеянность Миреиды:

— Что-то изменилось, — произнесла она тихо, когда они остались наедине в храмовой библиотеке. — В тебе. Словно ты… увидела что-то, недоступное обычным глазам.

Миреида вздрогнула, но постаралась сохранить непринуждённый вид:

— Просто плохо спала, — ответила она. — Из-за грозы.

Нектария улыбнулась с загадочным видом, но не стала настаивать.

На следующий день Миреида отправилась в мастерскую Митрана, как и планировала. Она выбрала более простое одеяние, чем обычные церемониальные наряды Солнечной Жены — светлую тунику с минимальной храмовой символикой, которая не привлекала лишнего внимания на городских улицах.

Ферен на этот раз не сопровождал её, что принесло неожиданное облегчение. После их откровенного разговора аристократ проявлял тактичную сдержанность, ограничиваясь формальными визитами по делам храма и дома Тебриев.

Работа Митрана над мраморной статуей продвигалась удивительными темпами. То, что ещё недавно было грубой глыбой, теперь отчётливо напоминало человеческую фигуру. Мастер работал одержимо, часами не отрываясь от камня, вслушиваясь, как он говорил, “в голос мрамора”.

— Иногда мне кажется, что ты сама выходишь из камня, — сказал Митран, отступая от статуи, чтобы оценить проделанную работу. — Словно ты всегда была там, ожидая освобождения.

Миреида рассматривала своё каменное подобие с двойственным чувством узнавания и отстранённости — это была она и одновременно кто-то другой, более величественный, почти… божественный.

Проведя в мастерской около двух часов, она попрощалась с Митраном, отказавшись от сопровождения храмовой стражи до самого храма. Теперь, когда её положение в городе укрепилось, а реформы обрели поддержку, она могла позволить себе больше свободы передвижения.

— Я пройдусь через сады у подножия храмового холма, — объяснила она стражникам. — Хочу немного подумать в тишине, прежде чем вернуться к храмовым обязанностям.

Сады, о которых говорила Миреида, были известны своей красотой и уединённостью. Расположенные на нижних террасах, ведущих к храму, они представляли собой лабиринт цветущих кустарников, тенистых аллей и небольших фонтанов. Несмотря на близость к главной дороге, здесь всегда царила удивительная тишина.

Сердце Миреиды забилось быстрее, когда она вошла под сень первых деревьев. Ожидание встречи с Эрсой вызывало странное волнение — совсем не похожее на трепет перед божеством, а скорее на то особое чувство, которое испытывают двое людей, только начинающих узнавать друг друга.

Миреида медленно шла по извилистой тропинке, то и дело останавливаясь и оглядываясь по сторонам. Тишина садов нарушалась лишь журчанием воды в небольших фонтанах и пением птиц в ветвях цветущих деревьев. Она завернула за большой цветущий куст, и вдруг Эрса вырос прямо перед ней, словно возник из воздуха между двумя шагами.

Она вздрогнула от неожиданности, но не испугалась — странно, как быстро привыкаешь к невозможному.

Он был одет гораздо проще, чем обычно — в тунику, похожую на те, что носили зажиточные горожане Тарсикона, без каких-либо знаков его божественного статуса. Только янтарные глаза, в которых, казалось, плясали солнечные искры, выдавали его истинную природу.

— Я боялся, что ты передумаешь, — произнёс он вместо приветствия, и в его голосе слышалась неподдельная радость от встречи.

Миреида невольно улыбнулась в ответ, удивляясь тому, как естественным стало их общение — словно они были старыми друзьями, встретившимися после долгой разлуки, а не божеством и смертной, заключившими странный договор.

— Я всегда держу своё слово, — ответила она, и только произнеся эти слова, осознала их двойной смысл.

Миреида медленно шла по извилистой тропинке, то и дело останавливаясь и оглядываясь по сторонам. Тишина осенних садов нарушалась лишь журчанием воды в небольших фонтанах и редким пением птиц среди деревьев, отягощённых спелыми плодами. Тяжёлые оранжевые апельсины и ярко-жёлтые лимоны висели среди темно-зелёной листвы, наполняя воздух цитрусовым ароматом. Она завернула за большой лимонный куст, и вдруг Эрса вырос прямо перед ней, словно возник из воздуха между двумя шагами.

Она вздрогнула от неожиданности, но не испугалась — странно, как быстро привыкаешь к невозможному.

Он был одет гораздо проще, чем обычно — в тунику, похожую на те, что носили зажиточные горожане Тарсикона, без каких-либо знаков его божественного статуса. Только янтарные глаза, в которых, казалось, плясали солнечные искры, выдавали его истинную природу.

— Я боялся, что ты передумаешь, — произнёс он вместо приветствия, и в его голосе слышалась неподдельная радость от встречи.

Миреида невольно улыбнулась в ответ, удивляясь тому, как естественным стало их общение — словно они были старыми друзьями, встретившимися после долгой разлуки, а не божеством и смертной, заключившими странный договор.

— Я всегда держу своё слово, — ответила она, и только произнеся эти слова, осознала их двойной смысл.

Эрса улыбнулся, услышав её слова, и что-то мелькнуло в его янтарных глазах — понимание, надежда, тепло.

— Прогуляемся? — предложил он, указывая на извилистую тропинку, уходящую вглубь сада. — Здесь очень красиво осенью.

Они пошли бок о бок, сохраняя небольшое расстояние между собой. В воздухе витал пряный аромат спелых цитрусовых и влажной от недавнего дождя земли. Опавшие листья шуршали под ногами, создавая мягкий, успокаивающий фон для их разговора.

— Как прошёл твой визит к скульптору? — спросил Эрса. — Работа продвигается?

— Удивительно быстро, — ответила Миреида. — Митран работает как одержимый. Говорит, что камень сам стремится обрести форму.

Она бросила на него быстрый взгляд:

— Это действительно может быть так? Или это просто… творческая метафора?

Эрса остановился перед тяжёлой веткой апельсинового дерева, склонившейся над дорожкой под весом крупных плодов. Он осторожно поддержал её, позволяя Миреиде пройти, не задев спелые фрукты.

— Камень не имеет собственного сознания, если ты об этом, — ответил он с улыбкой. — Но в каком-то смысле Митран прав. Каждый материал имеет свою… природу, свои возможности и ограничения. Хороший мастер не борется с ними, а сотрудничает.

Он сорвал один из апельсинов и протянул его Миреиде:

— Как этот плод. Я не создаю его форму или вкус своей божественной волей. Я просто… поддерживаю условия, в которых семя может раскрыть весь свой потенциал.

Миреида приняла апельсин, ощущая теплоту его кожи под пальцами — словно фрукт впитал в себя часть солнечного тепла, которым управлял Эрса.

— Спасибо, — сказала она, и на мгновение их пальцы соприкоснулись.

Они продолжили прогулку, и Миреида заметила, что Эрса проявляет необычную заботливость — придерживал ветви, чтобы они не задели её, указывал на скрытые в опавшей листве неровности дорожки, даже сорвал яркий осенний цветок и неловко протянул ей, словно не был уверен в уместности такого жеста.

— Мне говорили, что женщины… ценят такие мелочи, — произнёс он с лёгким смущением, когда она взяла цветок. — Я никогда раньше не… то есть, как бог, я обычно не занимался…

Он запнулся, и это было настолько человечно, настолько далеко от образа всезнающего божества, что Миреида не могла сдержать улыбку.

— Тебе не нужно пытаться вести себя как обычный мужчина, ухаживающий за женщиной, — мягко сказала она. — Это… мило, но немного странно.

Эрса выглядел одновременно разочарованным и облегчённым:

— Прости. Я наблюдал за людьми веками, но наблюдать и участвовать — совершенно разные вещи. Я хотел показать… что уважаю тебя. Что вижу в тебе не только Солнечную Жену, но и женщину.

Его искренность тронула что-то глубоко внутри Миреиды. В этот момент, несмотря на его янтарные глаза и ореол божественности, он выглядел невероятно человечным — существом, искренне пытающимся преодолеть пропасть между их мирами.

Они продолжили прогулку, углубляясь в более уединённую часть садов. Эрса шёл с присущей ему грацией, которая оставалась заметной даже в облике обычного горожанина. Несмотря на его попытки казаться более человечным, в его движениях, в выражении лица, в самой его осанке сохранялось нечто, выдающее его истинную природу — сдержанная сила, неподвластная времени мудрость в глазах, особое спокойствие, приходящее лишь с тысячелетиями существования.

— Как продвигаются храмовые реформы? — спросил он, переводя разговор в более нейтральное русло. — Я замечаю изменения в потоках энергии в городе.

Миреида бросила на него быстрый взгляд, пытаясь понять, что он имеет в виду:

— Потоки энергии?

— Вера, надежда, благодарность, — пояснил Эрса. — Для богов они ощутимы, как ветер для вас. Теперь эти потоки стали… чище. Менее формальными, более искренними.

Миреида кивнула, размышляя о его словах. Странно было обсуждать успехи её реформ с тем, кто мог буквально чувствовать их результаты на каком-то почти физическом уровне.

— Люди отзывчивы, когда видят настоящую заботу, а не просто ритуалы, — сказала она. — Особенно беднейшие слои. Раньше они считали храм далёким и безразличным к их нуждам, теперь же…

Эрса внезапно остановился, настороженно прислушиваясь. Его лицо на мгновение стало отстранённым, словно его сознание устремилось куда-то далеко.

— Что случилось? — спросила Миреида.

— Кто-то приближается, — ответил он, голос вновь обрёл те глубокие, почти металлические нотки, которые напоминали о его истинной природе. — Группа людей идёт по этой тропе.

Не прошло и нескольких секунд, как Миреида тоже услышала приближающиеся голоса и шаги — кто-то действительно шёл по тропинке, хотя эта часть садов обычно оставалась пустынной.

— Это может быть кто угодно, — прошептала она, внезапно осознав двусмысленность их положения. — Храмовые служители, городская стража, просто отдыхающие…

Эрса окинул пространство вокруг быстрым, оценивающим взглядом. Его движения вновь стали текучими и точными, как у хищника, готовящегося к действию.

— Тропинка впереди разветвляется, — произнёс он с абсолютной уверенностью, хотя с их позиции этого не было видно. — Левая ветвь уходит глубже в сады, к старой беседке.

Он произнёс это не как предложение спрятаться, а как простую констатацию факта — оставляя решение за ней. В его осанке не было суетливости или беспокойства обычного человека, опасающегося быть застигнутым в компрометирующей ситуации. Скорее спокойная готовность к любому повороту событий, свойственная существу, для которого человеческие социальные условности были лишь любопытным наблюдением.

Миреида быстро взвесила варианты. Хотя в их встрече не было ничего предосудительного, объяснять присутствие незнакомого мужчины рядом с Солнечной Женой могло оказаться неудобным.

— Пойдём, — решительно сказала она, направляясь к разветвлению тропинки.

Едва они свернули на боковую дорожку, как на главной аллее показалась группа храмовых служительниц, сопровождающих одну из знатных дам города, очевидно, пришедшую в храм с подношением. Миреида узнала жену советника императора, известную своей набожностью и щедрыми дарами храму.

Укрывшись за густыми лимонными деревьями, они наблюдали, как процессия медленно проследовала мимо, не заметив их присутствия. Последняя жрица скрылась за поворотом, и в садах вновь воцарилась тишина.

— Это было… близко, — выдохнула Миреида, чувствуя странное возбуждение, словно только что участвовала в какой-то шалости.

— Тебя беспокоит, что нас могли увидеть вместе? — спросил Эрса, его лицо вновь приобрело задумчивое выражение.

Миреида задумалась над его вопросом, глядя на опадающие лимонные листья, кружащиеся в лучах послеполуденного солнца.

— Да, — наконец, честно ответила она. — Но не потому, что я стыжусь… этого. Просто я только начала завоёвывать настоящий авторитет в храме, добиваться реальных изменений. Если станет известно, что Солнечная Жена тайно встречается с незнакомцем в садах…

— Они не узнают во мне бога, — заметил Эрса. В его голосе не было обиды, лишь спокойное понимание.

— Именно, — кивнула Миреида. — Для них ты будешь просто мужчиной. А то, что не понимают, люди часто пытаются низвести до самого простого объяснения.

Эрса смотрел на неё с тем особым вниманием, которое отличало его взгляд — словно он видел не только её внешнюю оболочку, но и все слои, все нюансы её существа. В этом взгляде не было ничего человеческого — скорее всеохватывающее понимание существа, способного воспринимать реальность во всей её полноте.

— Ты боишься не осуждения, а того, что оно помешает твоей работе, — произнёс он. Это не был вопрос, скорее осознание. — Твои реформы важнее для тебя, чем личное счастье.

Они медленно пошли дальше по узкой тропинке, углубляясь в самую уединённую часть садов. Здесь деревья росли гуще, а дорожки уже не были такими ухоженными — эту часть садов редко посещали.

— Я не разделяю эти вещи, — ответила Миреида. — Личное счастье для меня всегда включало возможность делать что-то значимое. Менять мир к лучшему, хотя бы немного.

Она бросила на него быстрый взгляд:

— Разве не этого ты тоже хочешь? Не только… быть со мной, но и познать настоящую жизнь, с её тяготами и радостями, с возможностью создавать что-то своими руками?

Миреида задумалась над его вопросом, глядя на яркие лимоны, тяжело свисающие с тёмно-зелёных ветвей на фоне голубого осеннего неба.

— Да, — наконец, честно ответила она. — Но не потому, что я стыжусь… этого. Просто я только начала завоёвывать настоящий авторитет в храме, добиваться реальных изменений. Если станет известно, что Солнечная Жена тайно встречается с незнакомцем в садах…

— Они не узнают во мне бога, — заметил Эрса. В его голосе не было обиды, лишь спокойное понимание.

— Именно, — кивнула Миреида. — Для них ты будешь просто мужчиной. А то, что не понимают, люди часто пытаются низвести до самого простого объяснения.

Эрса смотрел на неё с тем особым вниманием, которое отличало его взгляд — словно он видел не только её внешнюю оболочку, но и все слои, все нюансы её существа. В этом взгляде не было ничего человеческого — скорее всеохватывающее понимание существа, способного воспринимать реальность во всей её полноте.

— Ты боишься не осуждения, а того, что оно помешает твоей работе, — произнёс он. Это не был вопрос, скорее осознание. — Твои реформы важнее для тебя, чем личное счастье.

Они медленно пошли дальше по узкой тропинке, углубляясь в самую уединённую часть садов. Здесь деревья росли гуще, а дорожки уже не были такими ухоженными — эту часть садов редко посещали.

— Я не разделяю эти вещи, — ответила Миреида. — Личное счастье для меня всегда включало возможность делать что-то значимое. Менять мир к лучшему, хотя бы немного.

Она бросила на него быстрый взгляд:

— Разве не этого ты тоже хочешь? Не только… быть со мной, но и познать настоящую жизнь, с её тяготами и радостями, с возможностью создавать что-то своими руками?

Эрса помедлил с ответом, его янтарные глаза внимательно изучали её лицо. Казалось, он взвешивает каждое слово, каждую мысль.

— Да, — произнёс он наконец. — Именно этого я хочу. Не просто быть рядом с тобой, но и… жить по-настоящему. Познать всю полноту существования, которую боги наблюдают со стороны, но никогда не испытывают сами.

Они вышли на небольшую круглую площадку, окружённую вечнозелёными деревьями. В центре стояла древняя каменная скамья, полускрытая ветвями. Это место, казалось, существовало вне времени — забытый уголок, сохранивший память о давно ушедших эпохах.

Эрса остановился, его лицо приобрело непривычно серьёзное выражение:

— Миреида, я должен тебе кое-что объяснить, — сказал он. — То, что я предлагаю — не прихоть и не эксперимент. Для бога отказаться от своей природы, даже временно — шаг, требующий глубокой убеждённости.

Он сделал шаг к ней, и внезапно Миреида почувствовала особое тепло, исходящее от него — не жар, а скорее ощущение летнего солнца, греющего кожу после прохладного утра.

— Я хочу, чтобы ты понимала: ты не просто “интересная смертная”, которую я выбрал для развлечения, — продолжил он. — Ты…

Но вместо того, чтобы закончить фразу словами, Эрса внезапно шагнул вперёд и обнял её. Его движение было одновременно человеческим в своей порывистости и божественным в своей абсолютной уверенности. Его руки обвились вокруг её плеч, но в этом объятии не было тяжести или давления — только тепло и какое-то невероятное ощущение защищённости, словно сам солнечный свет принял форму и окружил её.

На мгновение Миреида застыла, удивлённая неожиданным жестом. Затем, медленно, почти неуверенно, её руки поднялись и обвились вокруг его талии. Это было странное ощущение — обнимать божество. Под её пальцами ощущалась ткань обычной туники и тепло тела, казалось бы, человеческого, но в то же время что-то неуловимое, какая-то особая энергия пульсировала под этой оболочкой.

Эрса держал её бережно, словно что-то бесконечно ценное и хрупкое. В его объятиях не было отчаяния или жадности — только спокойная уверенность существа, для которого время течёт иначе, и этот момент, такой важный для них обоих, был лишь одним из бесчисленных мгновений вечности.

Когда он наконец отстранился, его лицо выражало странную смесь эмоций — что-то древнее и печальное в глубине янтарных глаз, но одновременно удивительная мягкость и почти человеческая теплота.

— Прости, — произнёс он. — Иногда даже богам не хватает слов.

Миреида чувствовала, как её сердце бьётся быстрее обычного. Это объятие словно пересекло какую-то невидимую линию между ними, сделало теоретические разговоры о чувствах и возможном будущем чем-то более реальным, осязаемым.

— Не извиняйся, — тихо ответила она. — Иногда объятия говорят больше, чем слова.

Она опустилась на древнюю каменную скамью, и Эрса сел рядом, сохраняя небольшое расстояние между ними — достаточное, чтобы не нарушать её личное пространство, но недостаточное, чтобы разорвать возникшую между ними связь.

— Я размышляла о том, что ты сказал, — произнесла Миреида, глядя на свои руки. — О возможности стать смертным. О жизни, которую мы могли бы разделить.

Их разговор прервал внезапный треск веток неподалёку. Эрса мгновенно насторожился, его движения стали стремительными и точными, а глаза вспыхнули ярче, источая золотистый свет.

— Кто-то приближается, — произнёс он тихо, поднимаясь на ноги. — И не случайно. Нас ищут.

Миреида тоже встала, вслушиваясь в звуки сада. Теперь она тоже слышала это — целенаправленные шаги нескольких человек, приглушённые голоса, шелест раздвигаемых ветвей.

— Храмовая стража, — определила она по звуку характерного бряцания доспехов. — Меня хватились.

Эрса окинул пространство вокруг быстрым взглядом:

— За мной, — сказал он, взяв её за руку. — Здесь есть старый выход, о котором мало кто помнит.

Он уверенно повёл её через заросли, огибая древнюю статую, почти полностью скрытую под вьющимися растениями. За ней обнаружилась узкая тропинка, настолько незаметная, что Миреида никогда бы не обратила на неё внимания сама.

Они двигались быстро и бесшумно. Эрса с удивительной лёгкостью находил путь в густых зарослях, как будто сад сам расступался перед ним. Его рука, держащая её ладонь, была тёплой и удивительно сильной.

Звуки поисковой группы постепенно отдалялись. Наконец, они достигли древней каменной стены, обозначающей границу садов. В стене виднелась маленькая, почти незаметная дверца, потемневшая от времени и заросшая плющом.

— Никто не пользовался этим выходом уже много десятилетий, — сказал Эрса, прикасаясь к древесине. Раздался тихий скрип, и дверь приоткрылась, явно повинуясь не физической силе, а чему-то более тонкому.

Они проскользнули наружу и оказались в тихом переулке, идущем параллельно главной дороге к храму. Здесь был совсем другой мир — не ухоженные храмовые сады, а обычный городской квартал с маленькими домами ремесленников и торговцев.

На улочке кипела обычная городская жизнь, о которой Миреида почти забыла за время храмового служения. Женщины развешивали выстиранное бельё на верёвках между домами, дети играли в догонялки, торговцы заканчивали свой день, сворачивая лотки. Никто не обращал внимания на них — просто ещё одна пара, прогуливающаяся по городу в конце дня.

Миреида сняла храмовый символ, висевший у неё на шее, и спрятала его в складках одежды. Без этого знака и в простой тунике она не привлекала особого внимания — никто не узнавал в ней Солнечную Жену.

— Странное ощущение, — прошептала она, когда они миновали маленькую площадь, где уличный музыкант играл на флейте. — Быть просто… человеком в толпе.

Эрса ничего не ответил, но его глаза внимательно следили за каждым её движением, каждой реакцией, словно изучая, запоминая.

Внезапно из переулка выскочил тощий мальчишка, убегающий от преследователя, и врезался прямо в Миреиду. Она пошатнулась, но Эрса мгновенно поддержал её, не дав упасть. Мальчик отскочил, в его глазах читался страх.

— Прости, госпожа! — выпалил он, озираясь через плечо.

Из-за угла появился разъярённый торговец фруктами, его лицо побагровело от гнева:

— Поймаю — уши оторву, воришка! — прорычал он, размахивая деревянной палкой.

Мальчишка вжал голову в плечи, готовясь бежать дальше, но в его глазах Миреида увидела не злой умысел, а отчаянный голод. Не раздумывая, она шагнула вперёд, заслоняя ребёнка своим телом.

— В чём дело, почтенный? — спросила она торговца.

— Этот щенок украл мои яблоки! Уже третий раз за неделю! — выпалил тот, всё ещё сжимая импровизированное оружие.

Миреида ощутила присутствие Эрсы за своей спиной — спокойное, уверенное, выжидающее. Он не вмешивался, позволяя ей решать самой, но его присутствие придавало странную уверенность.

— Сколько стоят украденные яблоки? — спросила она, доставая из своего пояса несколько монет.

Торговец замер, явно не ожидав такого поворота. Его взгляд переместился с мальчика на Миреиду, затем на монеты в её руке.

— Два медяка за яблоки, — буркнул он, постепенно успокаиваясь. — Но дело не в деньгах! Этот оборванец совсем обнаглел!

Миреида достала из кошелька не два, а четыре медных монеты и протянула их торговцу:

— Этого хватит на украденное и ещё немного сверху за беспокойство?

Мужчина хмыкнул, но деньги взял, проворно спрятав их в складках своей туники.

— В следующий раз всё равно поймаю, — проворчал он, но уже без прежней ярости, и, развернувшись, побрёл обратно к своему лотку.

Миреида повернулась к мальчику, который смотрел на неё с недоверчивым удивлением. Он был худым, с острыми локтями и коленками, в одежде, которая явно знавала лучшие времена.

— Как тебя зовут? — спросила она.

— Терин, — неуверенно ответил мальчик, готовый в любой момент сорваться с места и убежать.

— Ты голоден, Терин?

Мальчик настороженно кивнул, его глаза метнулись к Эрсе, который наблюдал за сценой с непроницаемым выражением лица.

— Пойдём, — Миреида указала на небольшую таверну на углу площади. — Поешь нормально, а не краденые яблоки.

Не дожидаясь ответа, она направилась к таверне. Мальчик, после секундного колебания, последовал за ней. Эрса замыкал их маленькую процессию, его лицо теперь выражало лёгкую заинтересованность, словно он наблюдал за неожиданным, но интригующим экспериментом.

В таверне было тепло и шумно. Хозяин, полный мужчина с добродушным лицом, проводил их к небольшому столику в углу. Миреида заказала хлеб, сыр, похлёбку с мясом и кувшин молока. Когда еда появилась на столе, глаза Терина расширились, и он набросился на неё с такой жадностью, что Миреида поняла — мальчик не ел нормально уже много дней.

Пока Терин насыщался, Миреида украдкой наблюдала за ним. Его движения говорили о жизни на улице — быстрые, настороженные, словно в любой момент кто-то мог отобрать еду. Он ел, не поднимая глаз от миски, защищая её рукой.

— У тебя есть родители? — спросила она, когда первый голод мальчика был утолён.

Терин покачал головой, проглатывая кусок хлеба:

— Умерли от лихорадки прошлой зимой. Жил с соседкой, но она тоже… — он замолчал, не договорив.

Эрса, до этого молчавший, внезапно подался вперёд. Его движение было плавным, но что-то в нём заставило мальчика замереть.

— Покажи свою руку, — произнёс он негромко, но с такой властностью в голосе, что Терин машинально протянул ладонь.

Эрса осторожно перевернул худую детскую руку и коснулся пальцем небольшого красного пятна на запястье. Его прикосновение было лёгким, но глаза на мгновение вспыхнули золотым светом.

— Ты тоже болен, — сказал он, и это не был вопрос. — Начальная стадия, но болезнь уже в крови.

Миреида с тревогой посмотрела на него:

— Лихорадка?

Эрса незаметно кивнул, его лицо оставалось непроницаемым.

Терин испуганно отдёрнул руку:

— Я не болен! — возразил он с детским упрямством. — Просто устал и голоден.

— Где ты ночуешь? — спросила Миреида, уже принимая решение.

— В старых конюшнях у южных ворот, — неохотно признался мальчик. — Там много таких, как я. Мы присматриваем друг за другом.

Миреида обменялась быстрым взглядом с Эрсой. Что-то безмолвно передалось между ними — понимание, решение, согласие.

— Терин, — произнесла она твёрдо, — я знаю место, где тебе помогут. Там есть еда, крыша над головой и лекари, которые знают, как лечить лихорадку.

Миреида решительно поднялась из-за стола, бросила на стол еще несколько монет и жестом пригласила Терина следовать за ней. Мальчик, хоть и смотрел настороженно, не стал спорить — возможно, усталость и чувство сытости притупили его обычную уличную бдительность.

Вечер опустился на Тарсикон, зажглись первые фонари на центральных улицах. Миреида уверенно вела их через город, иногда сверяясь с направлением у Эрсы, который двигался рядом с ними с той особой грацией, которая выделяла его даже в простой одежде горожанина.

Они миновали богатые кварталы и вышли к недавно построенному зданию у восточной стены города — приюту для сирот, одному из первых проектов, реализованных благодаря храмовым реформам. Миреида лично настаивала на выделении средств и нашла управляющего — пожилую вдову с добрым сердцем и твёрдой рукой.

У входа дежурил храмовый служитель, который вначале не узнал Солнечную Жену в простой одежде. Когда же она достала из складок туники священный символ, его глаза расширились от удивления.

— Солнечная Жена! — воскликнул он, кланяясь. — Прошу прощения, я не ожидал…

— Всё в порядке, — прервала его Миреида. — Этот мальчик нуждается в помощи. У него признаки лихорадки, он сирота, живёт на улице.

Признание болезни заставило служителя отшатнуться, но один взгляд Миреиды вернул его на место.

— Разбуди лекаря, — приказала она. — Немедленно.

Терин, только сейчас осознавший, с кем имеет дело, застыл с открытым ртом.

— Ты… ты Солнечная Жена? — прошептал он с благоговейным ужасом.

Миреида мягко улыбнулась:

— Это всего лишь титул. Сегодня я просто человек, который хочет помочь.

Вскоре прибыл заспанный лекарь, следом управляющая приютом. Эрса, держась в тени, незаметно указал лекарю на красное пятно на запястье мальчика и прошептал несколько слов об особом отваре, который следует приготовить. Его советы были приняты с почтением, хотя никто не догадывался о его истинной природе.

Когда все формальности были улажены, и Терин, вымытый и одетый в чистую одежду, уже устраивался в комнате с другими сиротами, Миреида наконец смогла выдохнуть.

— Нам пора возвращаться, — тихо сказала она Эрсе. — В храме наверняка уже подняли тревогу.

Они покинули приют и направились к храмовому холму. Улицы постепенно пустели, в домах зажигались огни. Город погружался в вечерний покой.

— Спасибо, — неожиданно произнесла Миреида. — За помощь с мальчиком.

Эрса лишь слегка наклонил голову, но его янтарные глаза светились с особой теплотой.

У храмовых ворот их ожидала предсказуемая суматоха — стражники, жрецы и жрицы сновали туда-сюда, явно организуя поиски пропавшей Солнечной Жены. Лицо Нектарии, заметившей их первой, отразило сначала облегчение, а затем тщательно скрываемое любопытство при виде спутника Миреиды.

— Солнечная Жена! — воскликнул Марион, новый Верховный жрец, пробиваясь сквозь толпу встревоженных служителей. — Мы уже готовили поисковые отряды! Что случилось?

Миреида выпрямилась, мгновенно возвращаясь к своей роли храмовой жрицы:

— Я помогала больному ребёнку, — ответила она твёрдо. — Отвела его в новый приют и проследила, чтобы он получил необходимую помощь.

Её уверенный тон не оставлял места для дальнейших расспросов, но любопытные взгляды всё равно обратились к её спутнику, который держался чуть в стороне, как будто не имея прямого отношения к происходящему.

— А этот человек? — осторожно спросил Марион.

— Помог мне с мальчиком, — кратко пояснила Миреида, не вдаваясь в подробности.

Эрса слегка поклонился, идеально копируя манеры зажиточного, но не знатного горожанина:

— Рад был оказать помощь Солнечной Жене, — произнёс он голосом, в котором теперь не слышалось ничего божественного — обычный человеческий голос с лёгким акцентом, характерным для северных провинций. — С вашего позволения, я удалюсь.

Марион, удовлетворённый объяснением и манерами незнакомца, кивнул. Храмовая стража расступилась, пропуская Эрсу.

На мгновение их глаза встретились — янтарные и тёмные, божественные и человеческие. Что-то невысказанное, но глубоко важное промелькнуло между ними, прежде чем Эрса развернулся и исчез в ночной темноте.

Миреида позволила Нектарии сопроводить себя в храм, терпеливо выслушивая взволнованную речь подруги о том, какое беспокойство она вызвала. Они миновали центральный зал, прошли по длинному коридору и наконец оказались в личных покоях Солнечной Жены.

— Отдыхай, — сказала Нектария, оставляя Миреиду одну. — Завтра предстоит нелёгкий день — визит императорского посланника.

Когда дверь за Нектарией закрылась, Миреида медленно опустилась на край своего ложа. Только сейчас, в тишине и одиночестве, она позволила себе осознать всё произошедшее за этот день. Объятия Эрсы, его прикосновение, проявленная им человечность при сохранении божественной сущности… и её собственная неожиданная реакция на всё это.

Она подошла к окну и взглянула на ночной город, раскинувшийся внизу. Где-то там, среди тысяч огней, был приют, в котором теперь находился Терин. И где-то там, возможно, бродил Эрса, продолжая своё исследование смертной жизни.

Её взгляд поднялся к звёздному небу. В уголке окна виднелась полная луна — до следующего полнолуния оставалось почти четыре недели. Но что-то подсказывало Миреиде, что она увидит янтарные глаза задолго до этого срока.

В последующие недели Эрса появлялся в жизни Миреиды всё чаще — иногда мимолётно, как случайная встреча в городе, иногда планово, в тихих уголках храмовых садов или во время её визитов к семье. Каждая встреча словно стирала грань между божеством и смертной, превращая их отношения во что-то более глубокое, более настоящее.

Однажды, когда Миреида навещала мастерскую Митрана, Эрса появился в облике подмастерья скульптора, передающего инструменты и смешивающего краски. Никто, кроме неё, не заметил огоньков, пляшущих в глубине его янтарных глаз, или той особой грации, с которой он двигался.

В другой раз он встретил её на рыночной площади, когда она закупала припасы для храмовой кухни, и помог донести тяжёлые корзины, беседуя с ней о простых, человеческих вещах — о вкусе свежего хлеба, о музыке уличных флейтистов, о детских играх, которые он наблюдал веками, но никогда не участвовал в них.

Каждая такая встреча оставляла в сердце Миреиды тепло, которое не исчезало часами. Она ловила себя на том, что ищет его взглядом в толпе, прислушивается к шагам за спиной, надеясь услышать знакомую поступь.

А ещё были ночные беседы — когда Эрса появлялся в её покоях после того, как храм погружался в сон. Они разговаривали о мироздании и о простых человеческих радостях, о звёздах и о рецептах сыра, о тысячелетней истории и о планах на ближайшие храмовые праздники.

В одну из таких ночей, примерно через месяц после их встречи в садах, Эрса принёс маленький свёрток, завёрнутый в простую ткань.

— Я сделал это своими руками, — произнёс он с непривычной для божества неуверенностью. — Без использования божественных сил. Только… как обычный человек.

Развернув ткань, Миреида обнаружила маленькую деревянную фигурку — совершенно простую, даже немного неуклюжую, изображающую женщину, работающую с сыром. Фигурка была далека от совершенства — видно было, что её создатель только учился обращаться с резцом — но в ней чувствовалась такая искренность, такое внимание к деталям, что сердце Миреиды дрогнуло.

— Ты… вырезал это сам? — спросила она, осторожно поглаживая пальцем шероховатую поверхность дерева.

Эрса кивнул, и в его глазах светилось что-то удивительно человеческое — гордость за созданное и одновременно неуверенность в его ценности.

Миреида осторожно поставила фигурку на небольшой столик возле своего ложа. Этот простой жест казался почти священнодействием — не ритуальным, как в храме, а глубоко личным.

— Она прекрасна, — сказала Миреида, и её голос дрогнул от искренней растроганности.

Эрса сделал шаг вперёд, сокращая расстояние между ними. Его лицо, обычно хранящее отпечаток вечности, сейчас выражало очень человеческое волнение.

— Я хочу показать тебе кое-что ещё, — произнёс он, протягивая руку. — Ты доверишься мне?

Миреида без колебаний вложила свою ладонь в его. В тот же миг комната вокруг них задрожала, очертания стен и мебели стали размытыми, словно видимыми сквозь толщу воды. Миреида почувствовала лёгкое головокружение и инстинктивно прижалась к Эрсе, который обнял её, удерживая в реальности.

Когда мир снова обрёл чёткость, они уже не были в храмовых покоях. Вокруг простиралась горная долина, залитая лунным светом. Воздух был прохладным и удивительно чистым, наполненным ароматом диких трав и сосновой смолы. Внизу, у подножия склона, виднелась небольшая деревня — тёплые огоньки окон создавали уютные созвездия в ночной темноте.

— Где мы? — выдохнула Миреида, не отстраняясь от его объятий.

— В горах к северу от Тарсикона, — ответил Эрса. — В месте, где я хотел бы… — он на мгновение запнулся, — …жить, если бы стал смертным.

Он повёл её вниз по склону, к небольшому деревянному домику, стоящему особняком от деревни. Дом был простым, но крепким, с маленьким загоном для коз, садом и пристройкой, очевидно предназначенной для сыроварни.

— Я создал его силой мысли, — пояснил Эрса, видя её изумлённый взгляд. — Но когда-нибудь хотел бы построить такой своими руками.

Он открыл дверь, и они вошли внутрь. В очаге горел огонь, озаряя простую, но уютную обстановку — стол, несколько стульев, полки с посудой и книгами, лестница на второй этаж.

— Это то, о чём я говорил, — тихо сказал Эрса. — Простая жизнь, но настоящая. Работа, дом, мир вокруг… и ты, если ты захочешь.

Миреида медленно обошла комнату, касаясь пальцами грубоватой деревянной мебели, разглядывая простые глиняные тарелки на полках, шерстяные одеяла, сотканные с незамысловатым узором. Всё было таким обыденным, земным, и в то же время наполненным особым смыслом — это был не просто дом, а воплощение мечты божества о человеческой жизни.

Она остановилась у очага, глядя на танцующие языки пламени. Тепло огня согревало её лицо, но ещё сильнее грело осознание того, насколько серьёзны намерения Эрсы. Это не было мимолётной фантазией — он действительно создал целый мир, продумав каждую деталь их возможной совместной жизни.

— Здесь… прекрасно, — произнесла она, поворачиваясь к нему. — И так реально.

Эрса стоял в центре комнаты, свет очага отбрасывал золотистые блики на его лицо, делая янтарные глаза ещё ярче. В этот момент он казался одновременно божественным и удивительно человечным — вечное и временное сплелись в нём, создавая нечто совершенно новое.

— Ты всё ещё сомневаешься в моих чувствах? — спросил он тихо, делая шаг к ней.

Миреида покачала головой:

— Нет. Не в твоих чувствах. Я сомневалась в своих.

Эрса подошёл ещё ближе, теперь между ними оставалось всего несколько дюймов пространства. Она чувствовала исходящее от него тепло — не обжигающий жар божественного присутствия, а живое, человеческое тепло.

— А сейчас? — его голос был едва слышен.

Вместо ответа Миреида подняла руку и осторожно коснулась его лица — впервые она сама инициировала такой контакт. Его кожа была удивительно тёплой под её пальцами, с едва заметной шероховатостью вечерней щетины — такой человеческой деталью, что сердце её сжалось.

Эрса накрыл её руку своей, удерживая у своей щеки, а затем, медленно, давая ей время отстраниться, если она того пожелает, наклонился и коснулся её губ своими.

Их первый поцелуй был лёгким, почти невесомым — словно прикосновение солнечного луча к коже в первые минуты рассвета. Но затем Миреида подалась вперёд, отвечая, и поцелуй стал глубже, настоящее. В нём не было божественной власти или благословения — только человеческая нежность и растущая страсть.

Когда они наконец отстранились друг от друга, Миреида ощутила лёгкое головокружение — словно земля под ногами слегка покачнулась. Эрса смотрел на неё с выражением, которого она никогда раньше не видела на его лице — смесь благоговения, удивления и глубокой, почти болезненной радости.

— Тысячелетия, — прошептал он, — я существовал тысячелетия, но только сейчас понимаю, что значит по-настоящему чувствовать.

Его руки бережно обрамляли её лицо, большие пальцы легко касались скул, словно он пытался запомнить каждую черту. В янтарных глазах плясали отблески пламени из очага, но за ними было нечто большее — внутренний огонь, не божественный, а глубоко человеческий.

Миреида положила ладони ему на грудь, ощущая под тканью туники биение сердца — ровное, сильное, настоящее. Это простое, физическое подтверждение его существования в этом моменте поразило её больше, чем все чудеса, которые она видела ранее.

— Я люблю тебя, — произнесла она просто. Слова, которые она никогда не думала, что скажет божеству, теперь казались единственно верными, единственно возможными.

Эрса закрыл глаза, словно эти слова причиняли ему одновременно боль и наслаждение.

— Я хочу быть с тобой, — продолжила Миреида. — Не как смертная с богом, а как равные. Я хочу разделить с тобой эту жизнь — здесь, в этом доме, с козами и сыроварней, с работой и отдыхом, с радостями и горестями.

Эрса открыл глаза, и в них промелькнуло что-то похожее на изумление:

— Ты уверена? Это… не будет лёгкой жизнью. Мне ещё многому придётся научиться как смертному.

Миреида улыбнулась:

— А я буду учить тебя. Поверь, делать сыр — это настоящее искусство.

Они снова поцеловались, и в этот раз поцелуй был глубже, увереннее, словно первые барьеры между ними рухнули, открывая путь к чему-то более настоящему, более полному.

Огонь в очаге потрескивал, отбрасывая причудливые тени на стены деревянного дома — дома, который пока существовал лишь в мыслях и мечтах, но скоро мог стать реальностью. Их реальностью.

Время в этом уединённом горном домике, казалось, текло иначе — медленнее, полнее, насыщеннее. Они говорили о будущем, строили планы, делились мечтами. Эрса рассказывал о процессе, который позволит ему стать смертным — древнем ритуале, требующем особой подготовки и выбора правильного момента.

— Зимнее солнцестояние, — объяснял он, когда они сидели у огня, держась за руки. — День, когда солнце достигает самой низшей точки, а затем начинает новый цикл возрождения. Символически это идеальный момент для моего преображения.

Миреида слушала, осознавая масштаб его решения и то, насколько оно необратимо.

— До зимнего солнцестояния осталось меньше двух месяцев, — заметила она. — Что нам нужно сделать за это время?

— Мне предстоит завершить некоторые божественные обязательства, — ответил Эрса. — А тебе — закончить свои дела в храме. После моего преображения нам лучше будет покинуть Тарсикон, по крайней мере на первое время.

Он указал на окно, за которым виднелись звёзды и силуэты гор:

— Это место реально существует. Я могу приобрести здесь землю и начать строительство дома — как обычный человек, с обычными средствами.

Они говорили до глубокой ночи, обсуждая каждую деталь их будущей жизни. Наконец, Эрса заметил, как устала Миреида.

— Пора возвращаться, — сказал он, поднимаясь. — В храме скоро начнут беспокоиться.

Возвращение в храмовые покои произошло так же стремительно, как и их уход — мир вокруг задрожал, размылся, а затем снова обрёл чёткость, но теперь это были знакомые стены храма.

— Я буду приходить к тебе каждую ночь, — пообещал Эрса, целуя её на прощание. — Чтобы мы могли готовиться вместе.

Следующие недели были наполнены лихорадочной активностью. Днём Миреида занималась храмовыми делами с удвоенной энергией, стремясь довести до логического завершения все начатые реформы. Она встречалась с Марионом, обсуждая будущее храма, проводила больше времени с Нектарией, готовя её к большей ответственности.

По ночам приходил Эрса, иногда забирая её в их горный домик, иногда просто проводя часы в её покоях, планируя их будущее или просто наслаждаясь обществом друг друга.

С каждым днём их связь становилась крепче, глубже, настоящее. Миреида начала замечать, как Эрса постепенно меняется — становится более… человечным. Не в смысле потери своей божественной сущности, а в обретении тех маленьких человеческих привычек и черт, которые делают каждого из нас уникальным. Он начал проявлять предпочтения в еде, радоваться определённым запахам, иногда даже забывать что-то — крошечные несовершенства, делающие его более настоящим.

По мере приближения зимнего солнцестояния Миреида начала готовиться к уходу из храма. Она не могла открыто объявить о своих планах — это вызвало бы слишком много вопросов и сопротивления. Вместо этого она осторожно упоминала о возможном паломничестве, о необходимости распространять реформы в дальние храмы Эрсы.

Однажды вечером она посетила семью, чтобы подготовить их к предстоящим переменам. Сидя за домашним столом, где братья с аппетитом поглощали ужин, она осторожно начала разговор:

— Отец, — сказала Миреида, когда Тарений разливал вино. — Помнишь, ты говорил о земле в северных горах, где растут особые травы для сыров?

Тарений удивлённо поднял брови:

— Конечно, помню. Мой отец всегда мечтал открыть там вторую сыроварню, но дело так и не пошло дальше мечтаний. А что?

— Я думаю… — Миреида сделала глубокий вдох, — что могла бы осуществить эту мечту. После окончания моего храмового служения.

За столом наступила тишина. Даже младший брат Ларин перестал жевать и уставился на сестру.

— Но… — Тарений растерянно посмотрел на неё. — Я думал, тебя ждёт высокое положение, брак с кем-то из знати после храма. Это же традиция для бывших Солнечных Жён.

Миреида мягко улыбнулась:

— Не всем традициям нужно следовать, отец. Я хочу простой жизни, делать то, что я люблю. И… — она на мгновение запнулась, — я уже встретила человека, с которым хотела бы разделить эту жизнь.

Тут уж изумление семьи не знало границ. Посыпались вопросы — кто он, откуда, как они познакомились. Миреида отвечала уклончиво, сказав лишь, что он человек со знаниями о травах и звёздах, что они встретились благодаря храму, и что он разделяет её страсть к сыроделию.

— Ты уверена? — серьёзно спросил Тарений после долгого разговора. — Отказаться от почестей и богатства ради жизни в горах…

— Никогда не была так уверена ни в чём, отец, — ответила Миреида, и что-то в её глазах убедило старого сыродела.

К её удивлению, семья приняла новость лучше, чем она ожидала. Тарений даже предложил помощь в обустройстве новой сыроварни, а Тиран вызвался съездить с ней осмотреть земли, когда придёт время.

Через несколько дней после разговора с семьёй Миреида получила известие от Митрана — статуя для дома Тебриев была завершена. Скульптор приглашал её и Ферена на особую церемонию открытия работы.

В назначенный день Миреида прибыла в мастерскую, где её уже ждал Ферен. Аристократ выглядел торжественно и слегка взволнованно — для него эта статуя была не просто произведением искусства, но и символом связи его дома с обновлённым храмом Эрсы.

Мастерская Митрана преобразилась для этого события. В центре стояла высокая фигура, скрытая тканью, вокруг горели масляные лампы, создавая атмосферу одновременно торжественную и интимную.

— Приветствую вас в этот особый день, — произнёс Митран, выходя им навстречу. Его лицо светилось той особой гордостью, которую испытывает художник, завершивший значимую работу. — Наконец-то моё творение готово предстать перед вашими глазами.

С этими словами он подошёл к скрытой статуе и одним плавным движением сдёрнул ткань.

У Миреиды перехватило дыхание. Перед ней стояла она сама, воплощённая в безупречном белом мраморе — но это была не холодная, отстранённая фигура храмовой жрицы, которую ожидали увидеть в семейном храме знатного дома. Митран создал образ женщины, полной внутренней силы и жизни. Её мраморное лицо выражало спокойную уверенность и мудрость, но в изгибе губ угадывалась лёгкая улыбка, а в глазах — та искра независимости, которую Миреида всегда отстаивала.

Скульптор отказался от традиционных атрибутов Солнечной Жены — вместо церемониального посоха в руках мраморная Миреида держала простой сыр, а её одежды, хоть и соответствовали храмовым, были изображены струящимися свободно, а не застывшими в формальной церемониальности.

— Это… восхитительно, — выдохнул Ферен, обходя статую, чтобы рассмотреть её со всех сторон. — Вы превзошли себя, мастер Митран.

— Я запечатлел суть, а не только форму, — скромно ответил Митран, хотя его глаза светились гордостью. — Не Солнечную Жену, а женщину, которая изменила храм Эрсы своей силой и человечностью.

Миреида молча обошла статую, всё ещё поражённая тем, как точно скульптор уловил её истинную сущность. Статуя должна была стоять в семейном храме дома Тебриев, но она не вызывала ощущения холодного идола — скорее, она выглядела как напоминание о человеке, который принёс перемены.

Ферен подошёл к Миреиде:

— Вы одобряете? — спросил он с искренним вниманием к её мнению.

— Полностью, — ответила она, с благодарностью глядя на скульптора. — Митран сумел показать не титул, а человека. Это… честно.

Зимнее солнцестояние приближалось с неумолимой скоростью. Дни становились короче, ночи — холоднее. Миреида завершала последние приготовления к уходу, тайно отправляя необходимые вещи в горную хижину, которую Эрса уже начал строить — как обычный человек, нанимая работников и используя собственные руки.

В храме ходили слухи о её планах отправиться в паломничество после солнцестояния. Марион, хоть и с неохотой, дал своё благословение, особенно после того, как Миреида представила Нектарию как достойную преемницу в деле продолжения реформ.

Накануне солнцестояния Эрса пришёл к ней раньше обычного. Его лицо было спокойным, но в глазах читалось волнение.

— Завтра на рассвете, — сказал он, сжимая её руки. — Когда первые лучи нового солнца коснутся земли, я должен быть в священной роще к востоку от города. Там произойдёт моё преображение.

— Я буду с тобой, — твёрдо сказала Миреида.

Они провели ночь, говоря о будущем, прощаясь с прошлым. С каждым часом Эрса становился всё более человечным, словно его божественная сущность уже начинала покидать его, готовясь к завтрашнему ритуалу.

Рассвет зимнего солнцестояния выдался ясным и морозным. Миреида, закутанная в тёплый плащ, ждала на краю священной рощи, как они договорились. Из её уст вырывались облачка пара, руки в перчатках слегка дрожали — не столько от холода, сколько от волнения.

Эрса появился, когда небо на востоке начало светлеть. Он был одет просто — в тунику и плащ обычного путешественника, но что-то в его походке, в его осанке всё ещё выдавало его божественную природу.

— Ты уверен? — спросила Миреида в последний раз, глядя в его янтарные глаза, которые казались почти золотыми в предрассветных сумерках.

— Никогда не был так уверен ни в чём, — ответил он, используя её собственные слова, сказанные отцу.

Он поцеловал её — нежно, почти благоговейно, — а затем направился в центр рощи, где древние деревья образовывали естественный круг. Миреида осталась на краю, как он просил, — ритуал был глубоко личным, не предназначенным для чужих глаз.

В центре рощи Эрса опустился на колени, простёр руки к светлеющему небу и начал произносить слова на языке, который Миреида не понимала — древнем, певучем языке, который, казалось, существовал до начала времён.

Первый луч солнца прорезал горизонт, и в тот же миг яркий свет вспыхнул вокруг коленопреклонённой фигуры Эрсы — такой интенсивный, что Миреида была вынуждена закрыть глаза. Когда она снова смогла смотреть, Эрса лежал неподвижно на земле.

Она бросилась к нему, охваченная внезапным страхом. Достигнув центра рощи, она упала на колени рядом с ним, осторожно приподнимая его голову.

Его глаза медленно открылись — всё те же янтарные глаза, но теперь в них не было божественного сияния, только человеческое тепло и лёгкая растерянность.

— Миреида? — произнёс он, и его голос звучал хрипло, словно от долгого неиспользования. — Я… чувствую холод. И голод. И… всё кажется иным.

Она помогла ему подняться, и он пошатнулся, привыкая к новым ощущениям полностью смертного тела. Его кожа была тёплой, но не обжигающей, как раньше, его движения — уже не безупречно грациозными, а чуть неуклюжими, человеческими.

— Добро пожаловать в смертную жизнь, — прошептала Миреида, обнимая его.

Пять лет спустя

Солнце клонилось к закату, окрашивая горные вершины в золотистые и розовые тона. Миреида стояла на крыльце их дома, вытирая руки о передник после дневной работы в сыроварне. Небольшое стадо коз паслось на склоне холма, их колокольчики негромко позвякивали в вечерней тишине.

Из-за поворота тропинки показалась знакомая фигура — высокий мужчина с корзиной трав нёс на плечах смеющегося трёхлетнего мальчика с янтарными глазами, так похожими на глаза отца.

— Мама! — закричал малыш, заметив Миреиду. — Мы нашли особенные травы! Папа говорит, они сделают сыр волшебным!

Миреида улыбнулась, наблюдая, как её муж осторожно спускает сына на землю, и тот бежит к ней, размахивая пучком ароматных горных трав.

Эрса, теперь известный в окрестных деревнях как опытный травник и помощник своей жены-сыроделки, подошёл следом, обнимая Миреиду за плечи.

— Как продвигается новый сыр? — спросил он, целуя её в щёку.

— Готов к первой дегустации, — ответила она, прижимаясь к нему. — Торговец из Тарсикона будет в восторге.

Их сыры стали известны далеко за пределами горных деревень — необычные травяные смеси, которые собирал Эрса, придавали им особый вкус и аромат. Сыроварня Миреиды процветала, обеспечивая их скромную, но счастливую жизнь.

Иногда в их дом приезжали гости из столицы — пожилой сыродел Тарений с сыновьями, молодая храмовая служительница Нектария, теперь ставшая важной фигурой в храме Эрсы. Никто из них, кроме Нектарии, не знал истинную историю хозяина дома — для всех он был просто Эрсаном, талантливым травником, обладающим удивительными познаниями о звёздах и растениях.

Вечерами, когда их сын уже спал, Эрса и Миреида часто сидели у очага, разговаривая о прошлом и будущем, о маленьких радостях и заботах их человеческой жизни.

— Ты никогда не жалеешь? — иногда спрашивала Миреида, глядя на мужа, чьи волосы уже начали серебриться на висках.

— Ни единого дня, — всегда отвечал он, сжимая её руку. — Каждый миг этой жизни с тобой стоит тысячелетий божественного существования.

И так будет продолжаться — год за годом, сезон за сезоном — обычная человеческая жизнь, полная труда и любви, радостей и печалей. А когда придёт их время уйти, они уйдут вместе, как равные, зная, что прожили жизнь настоящую и полную.

А далеко в Тарсиконе, в семейном храме дома Тебриев, стоит мраморная статуя молодой женщины с лёгкой улыбкой и сыром в руках — напоминание о Солнечной Жене, которая однажды изменила древние традиции и нашла своё счастье, выбрав собственный путь.

— Я запечатлел суть, а не только форму, — скромно ответил Митран, хотя его глаза светились гордостью. — Не Солнечную Жену, а женщину, которая изменила храм Эрсы своей силой и человечностью.

Миреида молча обошла статую, всё ещё поражённая тем, как точно скульптор уловил её истинную сущность. Статуя должна была стоять в семейном храме дома Тебриев, но она не вызывала ощущения холодного идола — скорее, она выглядела как напоминание о человеке, который принёс перемены.

Ферен подошёл к Миреиде:

— Вы одобряете? — спросил он с искренним вниманием к её мнению.

— Полностью, — ответила она, с благодарностью глядя на скульптора. — Митран сумел показать не титул, а человека. Это… честно.

Зимнее солнцестояние приближалось с неумолимой скоростью. Дни становились короче, ночи — прохладнее. Даже в мягком климате Аурелиса зима ощущалась в свежем ветре с моря и редких, но обильных дождях. Миреида завершала последние приготовления к уходу, тайно отправляя необходимые вещи в горную хижину, которую Эрса уже начал строить — как обычный человек, нанимая работников и используя собственные руки.

В храме ходили слухи о её планах отправиться в паломничество после солнцестояния. Марион, хоть и с неохотой, дал своё благословение, особенно после того, как Миреида представила Нектарию как достойную преемницу в деле продолжения реформ.

Накануне солнцестояния Эрса пришёл к ней раньше обычного. Его лицо было спокойным, но в глазах читалось волнение.

— Завтра на рассвете, — сказал он, сжимая её руки. — Когда первые лучи нового солнца коснутся земли, я должен быть в священной роще к востоку от города. Там произойдёт моё преображение.

— Я буду с тобой, — твёрдо сказала Миреида.

Они провели ночь, говоря о будущем, прощаясь с прошлым. С каждым часом Эрса становился всё более человечным, словно его божественная сущность уже начинала покидать его, готовясь к завтрашнему ритуалу.

Рассвет зимнего солнцестояния выдался ясным и свежим. Лёгкий туман стелился по земле, когда Миреида, укутанная в лёгкий плащ, ждала на краю священной рощи, как они договорились. Из её уст вырывались лёгкие облачка пара в прохладном утреннем воздухе.

Эрса появился, когда небо на востоке начало светлеть. Он был одет просто — в тунику и плащ обычного путешественника, но что-то в его походке, в его осанке всё ещё выдавало его божественную природу.

— Ты уверен? — спросила Миреида в последний раз, глядя в его янтарные глаза, которые казались почти золотыми в предрассветных сумерках.

— Никогда не был так уверен ни в чём, — ответил он, используя её собственные слова, сказанные отцу.

Он поцеловал её — нежно, почти благоговейно, — а затем направился в центр рощи, где древние оливы и кипарисы образовывали естественный круг. Миреида осталась на краю, как он просил, — ритуал был глубоко личным, не предназначенным для чужих глаз.

В центре рощи Эрса опустился на колени, простёр руки к светлеющему небу и начал произносить слова на языке, который Миреида не понимала — древнем, певучем языке, который, казалось, существовал до начала времён.

Первый луч солнца прорезал горизонт, и в тот же миг яркий свет вспыхнул вокруг коленопреклонённой фигуры Эрсы — такой интенсивный, что Миреида была вынуждена закрыть глаза. Когда она снова смогла смотреть, Эрса лежал неподвижно на земле.

Она бросилась к нему, охваченная внезапным страхом. Достигнув центра рощи, она упала на колени рядом с ним, осторожно приподнимая его голову.

Его глаза медленно открылись — всё те же янтарные глаза, но теперь в них не было божественного сияния, только человеческое тепло и лёгкая растерянность.

— Миреида? — произнёс он, и его голос звучал хрипло, словно от долгого неиспользования. — Я… чувствую прохладу утра. И голод. И… всё кажется иным.

Она помогла ему подняться, и он пошатнулся, привыкая к новым ощущениям полностью смертного тела. Его кожа была тёплой, но не обжигающей, как раньше, его движения — уже не безупречно грациозными, а чуть неуклюжими, человеческими.

— Добро пожаловать в смертную жизнь, — прошептала Миреида, обнимая его.

Пять лет спустя

Солнце клонилось к закату, окрашивая горные вершины в золотистые и розовые тона. Миреида стояла на крыльце их дома, вытирая руки о передник после дневной работы в сыроварне. Небольшое стадо коз паслось на склоне холма, их колокольчики негромко позвякивали в вечерней тишине.

Из-за поворота тропинки показалась знакомая фигура — высокий мужчина с корзиной трав нёс на плечах смеющегося трёхлетнего мальчика с янтарными глазами, так похожими на глаза отца.

— Мама! — закричал малыш, заметив Миреиду. — Мы нашли особенные травы! Папа говорит, они сделают сыр волшебным!

Миреида улыбнулась, наблюдая, как её муж осторожно спускает сына на землю, и тот бежит к ней, размахивая пучком ароматных горных трав.

Эрса, теперь известный в окрестных деревнях как опытный травник и помощник своей жены-сыроделки, подошёл следом, обнимая Миреиду за плечи.

— Как продвигается новый сыр? — спросил он, целуя её в щёку.

— Готов к первой дегустации, — ответила она, прижимаясь к нему. — Торговец из Тарсикона будет в восторге.

Их сыры стали известны далеко за пределами горных деревень — необычные травяные смеси, которые собирал Эрса, придавали им особый вкус и аромат. Сыроварня Миреиды процветала, обеспечивая их скромную, но счастливую жизнь.

Иногда в их дом приезжали гости из столицы — пожилой сыродел Тарений с сыновьями, молодая храмовая служительница Нектария, теперь ставшая важной фигурой в храме Эрсы. Никто из них, кроме Нектарии, не знал истинную историю хозяина дома — для всех он был просто Эрсаном, талантливым травником, обладающим удивительными познаниями о звёздах и растениях.

Вечерами, когда их сын уже спал, Эрса и Миреида часто сидели у очага, разговаривая о прошлом и будущем, о маленьких радостях и заботах их человеческой жизни.

— Ты никогда не жалеешь? — иногда спрашивала Миреида, глядя на мужа, чьи волосы уже начали серебриться на висках.

— Ни единого дня, — всегда отвечал он, сжимая её руку. — Каждый миг этой жизни с тобой стоит тысячелетий божественного существования.

И так будет продолжаться — год за годом, сезон за сезоном — обычная человеческая жизнь, полная труда и любви, радостей и печалей. А когда придёт их время уйти, они уйдут вместе, как равные, зная, что прожили жизнь настоящую и полную.

А далеко в Тарсиконе, в семейном храме дома Тебриев, стоит мраморная статуя молодой женщины с лёгкой улыбкой и сыром в руках — напоминание о Солнечной Жене, которая однажды изменила древние традиции и нашла своё счастье, выбрав собственный путь.

Что же касается Ферена из дома Тебриев, его судьба после ухода Миреиды сложилась по-своему примечательно.

Когда весть о “паломничестве” Солнечной Жены разнеслась по Тарсикону, многие восприняли это как временную поездку. Но шли месяцы, а Миреида не возвращалась. Ферен, понимая глубже других суть произошедшего, хранил молчание о своих догадках.

Статуя Миреиды заняла почётное место в семейном храме Тебриев, став своеобразным символом нового направления в политике этого влиятельного дома. Ферен, вдохновлённый реформами храма Эрсы, начал использовать влияние и богатство своей семьи для поддержки подобных инициатив по всей империи.

Через два года после исчезновения Миреиды он женился на дочери торгового магната из восточных провинций — умной и решительной женщине, которая разделяла его прогрессивные взгляды. Их союз был основан не на пылкой страсти, а на взаимном уважении и общих целях, и со временем перерос в глубокую привязанность.

Иногда, посещая горные регионы с торговыми или дипломатическими миссиями, Ферен слышал рассказы о талантливой сыроделке и её муже-травнике, чьи удивительные сыры славились по всей округе. Однажды, проезжая через маленькую деревню, он даже купил один из этих сыров у местного торговца. С лёгкой улыбкой он отметил знакомый узор на восковой печати — стилизованный солнечный круг с двенадцатью лучами.

Но он никогда не пытался найти их дом или нарушить их уединение. Вместо этого, вернувшись в Тарсикон, он сделал щедрое анонимное пожертвование в фонд помощи сиротам, созданный по инициативе Солнечной Жены перед её уходом.

Со временем Ферен стал одним из наиболее влиятельных реформаторов в имперском совете, постоянно работая над улучшением условий жизни простых людей. И хотя мало кто знал об этом, на его рабочем столе стоял маленький сырный нож, искусно вырезанный из оливкового дерева — подарок Митрана на церемонии открытия статуи. Этот простой предмет служил ему напоминанием о женщине, которая показала, что истинная ценность человека определяется не титулами или божественным благословением, а собственными выборами и поступками.

Когда настал их час — как приходит он ко всем смертным — Эрса и Миреида встретили его вместе, состарившись в своём горном доме, окружённые детьми и внуками. Их волосы полностью побелели, руки покрылись морщинами, но янтарные глаза Эрсы до последнего сохраняли отблеск древней мудрости, а в тёмном взгляде Миреиды всё ещё сверкала искра независимости.

В тихий весенний вечер они уснули рядом, держась за руки, и больше не проснулись.

Но это не был конец их истории.

Согласно древнему договору, после смерти смертного тела божественная сущность Эрсы должна была вернуться к своему изначальному состоянию. Однако за десятилетия человеческой жизни, наполненной любовью, радостями и печалями, она изменилась, обогатилась, стала иной.

Когда божественная искра пробудилась вновь, она уже не была одинокой. Душа Миреиды, тесно переплетённая с ней за годы совместной жизни, поднялась вместе с ней.

В небесных сферах, среди звёзд и вечности, Эрса предстал перед советом древних божеств.

— Ты вернулся изменённым, — произнесли они. — И не один.

— Я не могу и не хочу отделять свою сущность от той, с кем разделил истинную жизнь, — ответил Эрса. — Если это против правил, я готов отказаться от божественности навсегда.

Боги долго совещались, ибо такой случай был беспрецедентным в их вечной истории. Наконец, они приняли решение:

— Пусть будет так. Отныне вы станете двуединым божеством — солнца и земли, света и плодородия, вечности и мгновения.

Так Эрса и Миреида стали новой силой в мироздании — божеством, познавшим как вечность, так и мимолётность жизни, как бессмертие, так и ценность каждого ограниченного мгновения. В храмах их стали изображать вместе — статуи мужчины с янтарными глазами и женщины с сыром в руках стояли бок о бок, символизируя равенство божественного и человеческого.

А в горной деревушке, где они прожили свою смертную жизнь, до сих пор рассказывают легенду о травнике и сыроделке, чьи сыры обладали волшебным вкусом, а любовь победила саму смерть. В особые дни жители деревни оставляют на старом алтаре два подношения — сыр с горными травами и маленькую деревянную фигурку, вырезанную неумелой рукой.