Тайна Врат

Приветствую тебя, путешественник! Этот мир пока пуст и ждет твоего воображения. Куда бы ты хотел отправиться? Или расскажи мне, каким ты видишь этот мир?

В Лавендейле, столице Эльмории, Артемизия замерла у порога, разглядывая неожиданных гостей. Фейри излучали едва заметное сияние в сумерках викторианских улиц.

“Мисс Артемизия? Мы пришли поговорить о вашем дяде Сайрусе,” — произнес блондин, чуть наклоняя цилиндр. “Боюсь, он обнаружил нечто… опасное.”

Поздний вечер окутал тишиной дом Артемизии в столице Эльмара. Она уже расплела волосы перед сном, когда неожиданный звон дверного колокольчика нарушил покой. Накинув шаль, она спустилась и с опаской открыла дверь.

Перед ней стояли двое незнакомцев – фейри, чьи глаза мерцали нечеловеческим светом.

Поздний вечер в столице Эльмара окутал дом Артемизии глубокими тенями. Девушка уже расчесала свои золотисто-рыжие локоны и облачилась в ночную сорочку, готовясь ко сну после долгого дня, наполненного тревожными мыслями о дяде. Масляная лампа на прикроватном столике отбрасывала мягкий свет на раскрытые письма Сайруса, которые она перечитывала в сотый раз.

Внезапно тишину нарушил звон дверного колокольчика – неожиданный и почти тревожный в этот поздний час. Артемизия вздрогнула, накинула шерстяную шаль на плечи и спустилась по скрипучей лестнице. Сердце её колотилось – может, наконец вести о дяде?

Когда она отворила тяжелую дубовую дверь, её взгляду предстали двое безупречно одетых джентльменов. Для любого прохожего на улице это были бы просто представители высшего общества в идеально сидящих костюмах и начищенных ботинках. Но Артемизия, унаследовавшая от дяди дар видеть истинную суть вещей, мгновенно распознала их природу. Только для неё глаза незнакомцев светились неестественным мерцанием, кожа казалась слишком безупречной, а черты лица – нечеловечески симметричными. Тонкий флёр магии, невидимый для обычных людей, окружал их силуэты, как едва заметная дымка.

Сердце Артемизии учащенно забилось, но внешне она сохранила невозмутимость. Годы, проведенные за чтением дядиных записей о фейри, научили её главному правилу: никогда не показывай, что знаешь их истинную природу. Это опасная игра, где каждое слово может стать оружием или защитой.

Она приподняла немного подбородок, сохраняя вид встревоженной, но вежливой хозяйки дома, вынужденной принимать незнакомцев в столь поздний час. Её пальцы незаметно сжали серебряный медальон, спрятанный под шалью – единственную защиту от чар фейри, которую дядя настоял всегда носить при себе.

“Чем могу помочь господам в столь поздний час?” – произнесла она голосом, в котором смешались настороженность и учтивость, принятая в высшем обществе Эльмара. Газовые фонари на улице отбрасывали причудливые тени на лица гостей, подчеркивая их нечеловеческую красоту, которую Артемизия старательно “не замечала”, хотя её обостренное чутье улавливало лесные ароматы и зимнюю свежесть, исходящие от них – запахи иного мира.

При упоминании имени дяди сердце Артемизии пропустило удар. Блондин в светло-сером костюме с безупречно повязанным шейным платком смотрел на неё почти бесцветными глазами, в которых, казалось, отражалось зимнее небо. Его улыбка была вежливой, но не достигала глаз – маска, отточенная веками взаимодействия с людьми.

“У нас есть новости о вашем дяде Сайрусе Блэквуде. Простите за поздний визит, но дело довольно срочное,” – произнес он голосом, напоминающим звон хрустальных бокалов.

Артемизия крепче сжала медальон. За спиной в холле тикали старинные часы, отсчитывая секунды молчания. На стенах – карты неизведанных земель и зарисовки артефактов – наследие исследований дяди. Она заметила, как взгляд темноволосого незнакомца скользнул по этим бумагам с едва скрываемым интересом.

“Входите,” – наконец произнесла она, отступая в сторону. “Я как раз собиралась заварить чай.”

Это была ложь, но ей нужно было выиграть время, чтобы собраться с мыслями. Новости о дяде Блэквуде от фейри не могли быть добрыми.

Артемизия осторожно прикрыла тяжелую дверь, бросив быстрый взгляд через плечо на окна дома напротив. Шторы в гостиной миссис Лоусон, хвала небесам, оставались темными. Пожилая вдова обладала тремя выдающимися качествами: острым зрением, неутомимым любопытством и невероятной способностью распространять новости быстрее телеграфа.

“Прошу в кабинет,” – тихо произнесла Артемизия, торопливо проводя гостей через холл. Даже малейший намек на то, что незамужняя девушка принимает двух джентльменов в столь поздний час без компаньонки, разрушил бы её репутацию до основания. Завтра утром каждая лавочница в квартале знала бы об этом, к полудню история достигла бы чайных салонов высшего общества, а к вечеру даже кучер последнего извозчика Эльмара обсуждал бы “падение племянницы того чудаковатого профессора Блэквуда”.

Дядин кабинет, заваленный книгами и археологическими находками, был единственным местом в доме, где она чувствовала себя в безопасности. Артемизия зажгла еще несколько ламп, стараясь рассеять тени, где могла скрываться фейрийская магия. Массивный дубовый стол, заваленный рукописями, служил своеобразным барьером между ней и незнакомцами.

“Так что же случилось с моим дядей?” – спросила она, стараясь, чтобы голос звучал твердо.

Фейри наконец переступили порог кабинета, внимательно изучая многочисленные древности, расставленные на полках. Их движения были слишком плавными, словно вода перетекала из одного сосуда в другой — ещё одна черта, выдававшая их нечеловеческую природу наблюдательному глазу.

“Прошу прощения за наше невежество, мисс Блэквуд,” — произнёс блондин, слегка наклонив голову. “Позвольте представиться. Я — Эштон Винтербрук.”

“Малкольм Найтшейд,” — кивнул темноволосый, сняв цилиндр и обнажив волосы цвета воронова крыла, отливающие синевой при свете ламп.

Артемизия мысленно улыбнулась их именам. “Зимний ручей” и “Ночная тень” — едва замаскированные отсылки к их истинной природе, которые обычному человеку показались бы просто изысканными аристократическими фамилиями. Она тщательно следила за своими глазами, не позволяя взгляду задерживаться на серебристом сиянии, окружавшем их фигуры, или на странных татуировках, проступающих сквозь кожу на запястьях, когда они снимали перчатки.

“Я рада нашему знакомству, господа, хотя обстоятельства могли бы быть более… обычными,” — ответила она, опускаясь в дядино кресло. “Вы упомянули моего дядю?”

Эштон Винтербрук обменялся быстрым взглядом со своим спутником, прежде чем продолжить. Его бесцветные глаза на мгновение словно замутились, как лёд на озере в начале оттепели.

“Ваш дядя оказался в затруднительной ситуации,” — произнёс он с едва уловимым вздохом. “В своих поисках он открыл нечто, что открывать не стоило.”

Артемизия напряглась, но сохранила внешнее спокойствие. Она знала, что дядя Сайрус всегда балансировал на грани опасного — его исследования древних артефактов часто приводили его к местам, где границы между мирами истончались. В углу кабинета тихо тикали часы, отсчитывая секунды тяжёлого молчания.

“Что же именно?” — спросила она, стараясь, чтобы голос звучал ровно. Её пальцы легли на дядин дневник, лежащий на столе — кожаный переплёт с вытисненными рунами, которые, как она знала, отпугивали любопытных фейри.

Малкольм Найтшейд сделал шаг вперёд. В отличие от прохладной сдержанности своего товарища, он излучал опасное тепло, как тлеющие угли. Его тёмные глаза казались бездонными, и в них мерцали крошечные огоньки, похожие на звёзды.

“Он нашёл Врата Сумерек,” — произнёс темноволосый фейри. “Древний проход между мирами, запечатанный тремя королевствами фейри после Большой Войны.”

Артемизия не смогла скрыть искреннего удивления — брови взметнулись вверх, а пальцы крепче сжали дневник. В пыльных томах дядиной библиотеки она не раз встречала упоминания о Вратах Сумерек. Древние манускрипты описывали их как мистический портал между мирами, существовавший до того, как границы между реальностями затвердели. Сайрус Блэквуд посвятил этой теме целую главу в своей неопубликованной работе “Сумеречные переходы и пограничные артефакты”.

“Врата Сумерек? Но я считала… мы все считали их просто мифом,” — произнесла она, тут же пожалев о своей откровенности. “То есть, в работах дяди они упоминались лишь как средневековая легенда.”

Малкольм Найтшейд издал звук, похожий на мрачный смешок. В этом коротком звуке слышался шелест осенних листьев и потрескивание костра.

“Люди имеют удивительную способность превращать неудобную правду в удобные мифы, мисс Блэквуд,” — заметил он, скользя пальцами по корешкам книг на ближайшей полке. Где бы он ни касался старинных переплётов, те на мгновение словно обретали более яркие краски. “Врата вполне реальны. Три ключа, три печати, три стража.”

Эштон бросил предупреждающий взгляд на своего спутника, прежде чем обратиться к Артемизии:

“Ваш дядя не просто обнаружил местоположение Врат. Он нашёл способ активировать первый ключ. И сейчас он… удерживается теми, кто предпочёл бы, чтобы Врата оставались закрытыми навечно.”

Вопрос Артемизии повис в воздухе, тяжелый и неизбежный. Два фейри обменялись взглядами, в которых читалось что-то большее, чем просто беспокойство.

“Должны ли они оставаться закрытыми?” — эхом отозвался Эштон, его голос стал прохладнее. “Это… сложный вопрос, мисс Блэквуд. Закрытие Врат пять столетий назад было политическим решением, а не необходимостью.”

Малкольм подошел ближе к камину, тени заплясали на его лице, подчеркивая нечеловеческие черты.

“Три королевства фейри — Весенний Двор, Зимний Сумрак и Осенний Закат — договорились о разделении миров. Некоторые считают это мудростью,” — его голос снизился до шепота, — “другие видят в этом величайшее предательство.”

Эштон прервал его движением руки.

“Ваш дядя обнаружил, что открытие Врат может восстановить магию, утекающую из обоих миров. Но есть те, кто предпочитает существующий порядок. Сайрус сейчас удерживается Зимним Двором как… гость против своей воли.”

Артемизия заметила, как при упоминании Зимнего Двора глаза Эштона на мгновение вспыхнули холодным огнем. Кольцо на его пальце, незаметное ранее, внезапно отразило свет ламп кристально-голубым сиянием.

Вопрос Артемизии повис в воздухе, тяжелый и неизбежный. Два фейри обменялись взглядами, в которых читалось что-то большее, чем просто беспокойство.

“Должны ли они оставаться закрытыми?” — эхом отозвался Эштон, его голос стал прохладнее. “Это… сложный вопрос, мисс Блэквуд. Запечатывание Врат пять столетий назад было вынужденной мерой после Великого Истощения.”

Малкольм подошел ближе к камину, тени заплясали на его лице, подчеркивая нечеловеческие черты.

“Три королевства фейри — Серебряный Трон, Теневая Обитель и Лунная Цитадель — решили разделить миры, когда близость людей начала искажать саму суть нашей магии. Некоторые считают это мудростью,” — его голос снизился до шепота, — “другие видят в этом величайшее предательство древних союзов.”

Эштон прервал его движением руки.

“Ваш дядя обнаружил, что открытие Врат может восстановить баланс силы между мирами. Но есть те, кто предпочитает существующий порядок. Сайрус сейчас удерживается Серебряным Троном как… гость против своей воли.”

Артемизия заметила, как при упоминании Серебряного Трона глаза Эштона на мгновение вспыхнули холодным огнем. Кольцо на его пальце, незаметное ранее, внезапно отразило свет ламп кристально-голубым сиянием.

После своего вопроса Артемизия почувствовала, как воздух в комнате на мгновение сгустился, а пламя ламп слегка дрогнуло. Её прямота, казалось, нарушила негласный этикет — фейри предпочитали недомолвки и тонкие игры слов.

Эштон Винтербрук замер, его лицо превратилось в безупречную фарфоровую маску. Затем его губы изогнулись в улыбке, обнажая зубы чуть более острые, чем следовало бы.

“Проницательность — редкий дар, мисс Блэквуд,” — произнёс он, и теперь в его голосе звучали нотки, которые напоминали перезвон серебряных колокольчиков. “Да, мы — народ холмов, дети иного света. Я — эмиссар Серебряного Трона.”

Малкольм небрежно снял перчатку с правой руки, и Артемизия увидела, что кожа его ладони покрыта тонкими серебристыми линиями, складывающимися в сложные узоры, светящиеся изнутри.

“А я служу Теневой Обители… хотя 'служу' — не совсем точное слово,” — его тёмные глаза теперь открыто мерцали внутренним пламенем. “Мы здесь не как враги, а скорее как… заинтересованные стороны.”

Кабинет словно стал просторнее, тени в углах — глубже. Искусственная человеческая сдержанность покинула обоих посетителей, и теперь их движения стали более текучими, нечеловечески грациозными.

Эштон Винтербрук опустился в кресло напротив Артемизии с нечеловеческой грацией — словно водяная лилия, складывающая лепестки на закате. Свет ламп отражался в его глазах, как в далеких ледниках.

“Что мы хотим от вас?” — он позволил вопросу повиснуть в воздухе. “Ваш дядя Сайрус обладает редким даром понимания древних языков и символов. В руинах Алдергейта он расшифровал первую печать Врат. Но активировать вторую печать может только кровный родственник.”

Малкольм подошел к большой карте на стене, проводя светящимися пальцами по границам, отмеченным странными символами.

“Серебряный Трон удерживает вашего дядю, потому что их правители боятся перемен,” — в его голосе звучала едва скрываемая горечь. “Теневая Обитель считает, что миры должны снова сблизиться. Слишком долго мы жили разделенными.”

“А Лунная Цитадель?” — тихо спросила Артемизия, заметив на карте третье королевство.

Эштон и Малкольм обменялись напряженными взглядами.

“Они хранят нейтралитет… пока,” — ответил Эштон. “Но равновесие хрупко. Мы предлагаем сделку, мисс Блэквуд. Вы поможете нам открыть вторую печать, а мы гарантируем безопасность вашего дяди и его возвращение.”

“И восстановление потока магии между мирами,” — добавил Малкольм, его глаза сверкнули. “Магии, которая течет в вашей крови сильнее, чем вы думаете.”

В кабинете повисла тяжелая тишина. Голова Артемизии закружилась от калейдоскопа мыслей и опасений. Она инстинктивно отодвинулась от стола, создавая дополнительное расстояние между собой и фейри.

Каждая сказка, каждая легенда и каждая запись в дядиных дневниках предупреждала об одном: не заключай сделок с народом холмов. Их обещания были сотканы из паутины полуправды, их дары оборачивались проклятиями, а их помощь всегда имела скрытую цену — часто непомерно высокую.

“Вы говорите о магии в моей крови,” — медленно произнесла она, вспоминая странные намёки дяди о их семейном древе. “Но что конкретно требуется от меня для открытия этой печати?”

Она заметила, как два фейри обменялись быстрыми взглядами. На мгновение ей показалось, что в тенях комнаты мелькнули силуэты тех, кто заключал сделки с фейри раньше — блеклые призраки с глазами, полными сожаления.

“Дядя хранил книгу об истинных именах,” — сказала Артемизия, вспоминая потрёпанный том в красном переплёте. “Он говорил, что ни одна сделка с фейри не должна заключаться без знания истинного имени того, с кем договариваешься.”

Артемизия почувствовала, как холодок пробежал по спине. Комната, казалось, закружилась вокруг неё — слишком много информации, слишком много опасностей. Она выросла на историях о фейри, рассказанных дядей, и главный урок всех этих историй: никогда не соглашайся на сделку, не изучив все возможные последствия.

“Вы предлагаете мне контракт с фейри,” — произнесла она, стараясь, чтобы голос звучал ровно. “Но все труды моего дяди предупреждают, что такие соглашения редко заканчиваются благополучно для смертных.”

Она медленно поднялась и подошла к книжному шкафу, где стояли дядины дневники. Её пальцы скользнули по кожаному переплету тома с золотым тиснением “О природе договоров с Волшебным народом”.

“Дары фейри имеют свою цену,” — продолжила она, вспоминая строки из книги. “Иногда это годы жизни, иногда — воспоминания, иногда — сама человечность. Что именно потребует от меня открытие второй печати?”

Малкольм улыбнулся, и в этой улыбке было что-то хищное.

“Умно, мисс Блэквуд. Очень умно. Сайрус научил вас хорошо.”

Артемизия не отводила взгляд, хотя каждый инстинкт кричал ей об опасности прямого зрительного контакта с фейри. В её карих глазах читалась решимость, странно несочетающаяся с хрупкостью её фигуры в ночной сорочке.

Эштон, казалось, был удивлен — его безупречное лицо на мгновение утратило маску вежливого безразличия. Фейри не привыкли к такой прямоте от смертных.

“Цена…” — наконец произнес он, взвешивая каждое слово. “Вторая печать требует кровной связи с тем, кто открыл первую. Но не просто капли крови — она требует воспоминания.”

Малкольм шагнул вперед, его темный силуэт отбрасывал длинную тень в свете ламп.

“Конкретно — ваше самое дорогое воспоминание о дяде,” — сказал он с неожиданной честностью. “Печать питается связями между родственниками. А что до истинных имен…” — его губы изогнулись в полуулыбке, — “вы правы в своей осторожности. Редкий смертный помнит эту древнюю защиту.”

Тишину нарушило тихое тиканье часов. За окном луна вышла из-за облаков, и её свет, просачиваясь сквозь шторы, создавал причудливый узор на полу.

В воздухе повисло её удивление. Малкольм негромко рассмеялся — звук, напоминающий шорох осенних листьев.

“Всего лишь?” — в его голосе сквозило и удивление, и восхищение. “Вы недооцениваете силу воспоминаний, мисс Блэквуд.”

Эштон сделал плавный жест рукой, и в воздухе между ними возникло мерцающее серебристое свечение, формирующее сложный символ.

“Одно воспоминание — но самое драгоценное,” — пояснил он. “Момент, определивший вашу связь с дядей. Возможно, детский опыт, который направил вас по пути изучения древностей. Или мгновение, когда вы впервые увидели магию его глазами.”

Он сделал паузу, и символ в воздухе изменился, превратившись в силуэт, напоминающий цветок, медленно теряющий лепестки.

“Печать не просто забирает воспоминание — она стирает его из вашего сердца. Вы не будете тосковать по нему, потому что не будете знать, что потеряли. Но часть того, кто вы есть, исчезнет навсегда.”

Малкольм наблюдал за её реакцией, его тёмные глаза сверкали в полумраке кабинета.

“Однако… ваш дядя считал, что цена справедлива, учитывая то, что стоит на кону.”

Вопрос Артемизии, казалось, застал фейри врасплох. Эштон и Малкольм обменялись долгим взглядом, словно безмолвно совещаясь, сколько правды можно раскрыть.

“Первая печать…” — наконец произнес Эштон, и серебристый символ в воздухе изменился, превратившись в сложную руническую конструкцию. “Она требует знания — не просто информации, но глубинного понимания структуры миров.”

Малкольм отвернулся к окну, словно не желая участвовать в разговоре. Лунный свет очертил его профиль серебром.

“Ваш дядя отдал тридцать лет исследований,” — тихо продолжил Эштон. “Но цена оказалась выше. Первая печать забрала у него способность видеть будущее своими глазами.”

Он сделал паузу, подбирая слова.

“Проще говоря, мисс Блэквуд, ваш дядя потерял зрение в физическом мире, чтобы обрести его в мире магии. Теперь он видит потоки силы и структуру заклинаний, но… не может видеть ваше лицо.”

Артемизия почувствовала, как холодок пробежал по спине. Дядя Сайрус пожертвовал зрением ради своего исследования.

Вопрос Артемизии повис в воздухе, как брошенный вызов. Малкольм резко обернулся от окна, его лицо исказилось от чего-то похожего на гнев или боль.

“Потому что мы не можем,” — ответил он с неожиданной горечью. “Печати были созданы во время Великого Раскола именно для того, чтобы фейри не могли их открыть самостоятельно.”

Эштон кивнул, и серебристый символ в воздухе трансформировался в изображение трех кругов, соединенных сложной вязью рун.

“Когда миры разделяли, создатели печатей — три величайших мага того времени и три владыки фейри — установили равновесие,” — объяснил он. “Каждая печать требует совместного действия: кровь и магия смертных, знание и сила фейри.”

Он сделал паузу, взглянув на Артемизию с неожиданной искренностью.

“Это было… мудрое решение. Ни одна сторона не может действовать в одиночку. Открытие Врат должно быть общим выбором обоих миров.”

“Или общим преступлением,” — тихо добавил Малкольм. “В зависимости от того, с какой стороны смотреть.”

Артемизия скрестила руки на груди, её недоверие росло с каждой минутой. В голосе теперь звучала неприкрытая подозрительность.

“Зачем дядя на это подписался? Ради чего?” — она покачала головой. “Всё это выглядит как выгода только для фейри. Что люди получат от открытия Врат? Кроме новых проблем?”

Эштон и Малкольм снова обменялись взглядами, но на этот раз в их глазах читалось что-то похожее на беспокойство. Малкольм отошёл в тень, а Эштон медленно поднялся с кресла.

“Вы замечали, мисс Блэквуд, как мало чудес осталось в мире?” — тихо спросил он. “Сколько видов существ исчезло за последние столетия? Сколько детей рождается без малейшего следа магического дара?”

Он подошёл к столу, где стояла фотография: маленькая Артемизия и дядя Сайрус среди раскопок какого-то древнего комплекса. На снимке девочка держала в руках странный светящийся камень.

“Магия уходит из обоих миров, мисс Блэквуд. Медленно, почти незаметно для короткой человеческой жизни, но неуклонно. Как вода, утекающая в песок. Ваш дядя понял это раньше других.”

Эштон медленно провел рукой по картине с пейзажем, висевшей на стене — на полотне мгновенно проявились скрытые символы и очертания, невидимые ранее.

“Вы путаете присутствие с принадлежностью, мисс Блэквуд,” — ответил он мягко. “Да, некоторые из нас живут среди людей, но мы здесь — как путешественники в чужой стране. Мы носим маски, скрываем суть, питаемся крохами магии.”

Малкольм подошел к книжным полкам, где пальцы его на мгновение застыли над томом с золотым тиснением.

“Представьте, что вы дышите через соломинку,” — сказал он. “Вы живы, но это не полноценная жизнь. Врата — не просто проход из одного места в другое. Они — канал для свободного течения силы между мирами.”

Он снял книгу и открыл её на странице с изображением сложной диаграммы.

“Что до наших королевств… До Раскола границы между ними были проницаемы для потоков магии. Теперь же…” — он замолчал, глядя на Артемизию с неожиданной проницательностью. “А вы никогда не задумывались, почему ваш дядя был так одержим исследованиями? И почему его интерес к фейри был… личным?”

Услышав вопрос Артемизии, Малкольм и Эштон обменялись многозначительными взглядами. Воздух в комнате, казалось, стал плотнее, насыщенный невысказанными секретами.

“Личным,” — подтвердил Малкольм, его глаза внезапно стали похожи на два темных колодца. “Ваш дядя Сайрус Блэквуд не просто изучал наш народ, мисс Артемизия. Он искал ответы о собственном происхождении.”

Эштон подошел к столу и аккуратно открыл шкатулку, которую Артемизия всегда считала просто украшением. Внутри лежал медальон с изображением странного древа, ветви которого переплетались с корнями.

“Ваша бабушка, Элеонора Блэквуд,” — тихо произнес он, “была наполовину фейри. Дитя двух миров, рожденное до Великого Истощения, когда такие союзы были редки, но возможны.”

Малкольм наблюдал за реакцией Артемизии.

“Это означает, что в вас и вашем дяде течет кровь фейри, хоть и разбавленная поколениями. Это объясняет вашу способность видеть нас такими, какие мы есть. И это же делает вас идеальными кандидатами для ритуала открытия печатей.”

Эштон замер, слегка наклонив голову. В его бесцветных глазах мелькнуло что-то похожее на уважение к её скептицизму.

“Разумная осторожность,” — признал он. “Но подумайте, мисс Блэквуд. Ваша необычная чувствительность к магии. Способность видеть наши истинные формы. Даже ваши волосы—” он сделал жест в сторону её золотисто-рыжих локонов, “—несут оттенок, характерный для определённых родов Серебряного Трона.”

Малкольм аккуратно вернул медальон в шкатулку, и та закрылась с тихим щелчком.

“Потомки смешанных браков стареют и умирают как люди, но медленнее,” — объяснил он. “И да, ваша прабабушка действительно умерла как человек — но прожила сто тридцать семь лет, что объясняли 'хорошими генами' и 'горным воздухом'.”

Он достал из внутреннего кармана пожелтевшую фотографию и положил её перед Артемизией. На снимке была изображена пожилая, но всё ещё красивая женщина рядом с юной девушкой — её бабушкой Элеонорой.

“Ваш дядя искал доказательства десятилетиями. Это не уловка фейри, мисс Блэквуд. Это секрет, который ваша семья хранила из страха перед миром, где необычное вызывает подозрение и страх.”

Эштон замер, его бесцветные глаза сверкнули, словно лёд на солнце.

“Проницательность — наследственная черта в вашей семье,” — признал он с лёгким поклоном. “Вы правы, мисс Блэквуд. Ваша прабабушка Ирисель, известная в человеческом мире как Ирис Фолкнер, была чистокровной фейри из Серебряного Трона.”

Малкольм взял фотографию и перевернул её. На обратной стороне виднелись странные символы, почти невидимые человеческому глазу.

“Она поддерживала иллюзию старения десятилетиями, меняя свою внешность постепенно, чтобы не вызывать подозрений,” — пояснил он. “А когда пришло время 'умереть', просто инсценировала смерть и исчезла, вернувшись в своё королевство.”

Он указал на рамку с семейным портретом на стене.

“Ваш дядя начал догадываться об этом, когда нашёл противоречия в семейных документах. И когда её могила оказалась пустой при перезахоронении на новом кладбище сорок лет назад.”

Эштон и Малкольм переглянулись, словно Артемизия задала вопрос, который они надеялись избежать. Воздух между ними словно сгустился от напряжения.

“Врата Сумерек — не единственный переход между мирами,” — наконец ответил Эштон, его голос стал тише. “Существуют… иные пути. Тропы Сумерек — узкие, опасные проходы, доступные лишь немногим.”

Малкольм подошел к окну, за которым виднелась полная луна.

“Представьте Врата как королевскую дорогу между странами,” — пояснил он, чертя в воздухе светящуюся линию. “А Тропы — как горные тропинки: узкие, извилистые, требующие значительной силы для перехода. И открываются они лишь в определенные моменты — полнолуние, солнцестояние, равноденствие.”

Он повернулся к Артемизии:

“Только самые сильные из нас могут использовать их, и даже тогда — ценой значительного истощения. Обычный фейри, прошедший Тропой, должен годами восстанавливать силы.”

“И с каждым поколением Тропы истончаются,” — добавил Эштон мрачно. “Еще столетие, и они исчезнут совсем. Тогда миры будут разделены окончательно.”

Малкольм и Эштон снова обменялись взглядами, но теперь в их глазах читалось удовлетворение. План начинал работать.

“Да, мы проведём вас к вашему дяде,” — ответил Эштон, и впервые за весь разговор его улыбка коснулась глаз. “Но должен предупредить — путь лежит через Серебряный Трон. Смертные редко ступают на эти земли.”

Малкольм извлёк из внутреннего кармана маленький серебряный компас с рунами вместо сторон света.

“Это проводник по Тропам Сумерек,” — объяснил он, протягивая предмет Артемизии. “Он защитит вас от… некоторых опасностей пути. Приготовьтесь к утру. Нам нужно выйти на рассвете, когда граница между мирами истончается.”

Эштон подошёл ближе, его голос стал мягким, убаюкивающим:

“Ваш дядя будет так рад увидеть вас, мисс Блэквуд. Он много рассказывал о вашей проницательности.”

В его словах звучала искренность, но Артемизия заметила, как оба фейри умолчали о том, сколько времени займёт путешествие и какую именно цену придётся заплатить за проход через Тропы.

Слова Артемизии упали в тишину кабинета тяжело, как камень в глубокий колодец. Воздух словно застыл между ними. Оба фейри замерли, их лица на мгновение утратили человеческие черты — Эштон побледнел до полупрозрачности, а глаза Малкольма вспыхнули внутренним огнем.

“Истинные имена…” — эхом отозвался Эштон, его голос изменился, став похожим на звон серебряных колокольчиков во льду. “Вы просите того, что фейри не давали смертным уже тысячу лет.”

Малкольм отступил в тень, его рука инстинктивно коснулась внутреннего кармана, где, возможно, скрывалось оружие. Но затем его губы изогнулись в улыбке, полной странного уважения.

“Ваш дядя научил вас хорошо, леди Блэквуд,” — признал он. “Но знаете ли вы, что требуете? Истинное имя в руках смертного — это цепь на шее фейри.”

Между ними повисла напряженная пауза. Артемизия заметила, как Эштон бросил быстрый предупреждающий взгляд на своего товарища, словно предостерегая от поспешных действий.

Слова Артемизии повисли в воздухе словно вызов. В тишине кабинета было слышно лишь тиканье часов и потрескивание свечей. Эштон выпрямился, его лицо стало неподвижным, как идеально вырезанная ледяная маска.

“Мудрое требование,” — наконец произнес он, и в его голосе прозвучало что-то похожее на уважение. “Вы правы, фейри… заслужили свою репутацию. Тысячелетия полуправды и скрытых условий в договорах.”

Малкольм вышел из тени, его темные глаза сверкали, как полированный обсидиан.

“Если мы раскроем свои истинные имена, то должны получить равноценную гарантию с вашей стороны,” — сказал он. “Клятву крови, что вы используете эти имена только для скрепления нашего договора, а затем… забудете их.”

Эштон сделал жест рукой, и в воздухе материализовался тонкий кинжал с серебряным лезвием и рукоятью из белого дерева.

“Это клинок клятв,” — пояснил он. “Одна капля вашей крови, одно имя от каждого из нас. Справедливый обмен.”

Лицо Малкольма на мгновение застыло, а затем он рассмеялся — неожиданно искренний звук, больше похожий на человеческий смех, чем на сверхъестественную имитацию.

“Прошу прощения за эту… привычку,” — признал он с полупоклоном. “Тысячелетия игры слов и обхода правды трудно оставить за порогом.”

Эштон тоже позволил себе улыбку — тонкую, но настоящую.

“Вы удивительно проницательны, мисс Блэквуд,” — сказал он. “Вы правы. Забытое имя не имеет силы. Предлагаю другое решение: вы сохраните наши истинные имена, но поклянётесь использовать их только в случае прямого нарушения нами условий договора.”

Серебряный кинжал в воздухе изменил форму, став более изящным.

“И мы, в свою очередь, поклянёмся этими именами вернуть вас и вашего дядю в мир людей после открытия второй печати — живыми, невредимыми и без скрытых обязательств.”

Малкольм сделал шаг вперёд:

“Это честная сделка, леди Блэквуд. Редкая в отношениях между нашими народами.”

Лица обоих фейри на мгновение застыли, словно две фарфоровые маски. Эштон и Малкольм вновь обменялись взглядами, но теперь в их глазах читалось нечто новое — смесь удивления и невольного уважения.

“В случае любого нарушения условий договора,” — медленно повторил Эштон, и в воздухе между ними магические символы контракта изменились, становясь более сложными и детализированными. “Даже… непреднамеренного.”

Малкольм слегка наклонил голову, его тёмные глаза сверкнули.

“Ваш дядя гордился бы вами сейчас, мисс Блэквуд,” — произнёс он тихо. “Немногие смертные за последние века вели переговоры с фейри с такой… тщательностью.”

Серебряный кинжал в воздухе засветился ярче, а его лезвие покрылось сложной вязью рун, которые, казалось, двигались и переплетались, формируя условия договора.

“Мы согласны,” — подтвердил Эштон. “Наши истинные имена будут служить залогом исполнения каждого слова, каждого обещания. Без… обходных путей.”

Слова Артемизии прозвучали словно финальный аккорд сложной симфонии. Лицо Эштона на мгновение застыло, его бесцветные глаза широко раскрылись от изумления, а затем он издал звук, похожий на вздох морского прибоя.

“В здравом уме и твердой памяти, без следов магического воздействия…” — повторил он, и впервые в его голосе проскользнуло что-то похожее на искреннее изумление. “Вы говорите, как древние договорники времен Первого Соглашения.”

Малкольм тихо рассмеялся, но в его смехе не было насмешки — скорее, признание поражения в тонкой игре слов.

“Она превосходит даже своего дядю, Эштон,” — заметил он. “Сайрус забыл упомянуть о магическом воздействии, когда заключал свою сделку.”

Висящий в воздухе серебряный кинжал внезапно вспыхнул ярче, его лезвие покрылось сеткой светящихся символов, которые изменились, включая новые условия. Магические узоры контракта в воздухе между ними стали еще сложнее, принимая форму трех переплетенных кругов.

“Условия приняты,” — торжественно произнес Эштон. “В полном объеме.”

Увидев её решительный кивок, оба фейри словно изменились — их человеческие маски начали таять, позволяя истинной природе проступить сильнее. Кожа Эштона стала почти прозрачной, с мерцающими узорами, похожими на морозные узоры на стекле. Глаза Малкольма полностью почернели, как два омута беззвёздной ночи.

Ритуальный кинжал медленно опустился на раскрытую ладонь Эштона. Он провёл пальцем вдоль лезвия, и капля серебристой, не совсем человеческой крови упала на формирующийся в воздухе контракт.

“Я, Финвэль из Дома Зимних Звёзд, связываю себя этой клятвой,” — произнёс он голосом, в котором звучало эхо ледяных пещер и хрустальных водопадов.

Малкольм тоже взял кинжал, повторив жест.

“Я, Дарниэль из Рода Теневого Пламени, связываю себя этим обещанием,” — его голос стал глубже, в нём слышался шёпот осеннего ветра и треск костра.

Теперь кинжал плавно переместился к Артемизии, зависнув перед ней в ожидании. Капля её крови завершит древний ритуал, скрепив договор, который не сможет нарушить ни одна из сторон.

В момент, когда капля крови Артемизии коснулась мерцающего в воздухе контракта, по комнате пронеслась невидимая волна силы. Пламя свечей и ламп на мгновение вытянулось вверх, затем сжалось до крошечных огоньков, и снова разгорелось ярче прежнего. Книги на полках чуть задрожали, а часы остановились на мгновение, прежде чем снова начать отсчитывать время.

“Я, Артемизия Блэквуд, связываю себя этим обещанием,” — её голос, смешиваясь с древней магией, казалось, эхом отразился от стен кабинета.

Три капли крови — две серебристые и одна алая — слились вместе в центре магического узора, закружились в стремительном танце, формируя сложный символ, напоминающий трилистник с переплетающимися линиями. Контракт вспыхнул ослепительным светом, разделился на три равные части и втянулся в тела участников договора.

Артемизия почувствовала странное тепло в области сердца, словно часть магии поселилась там, скрепляя её обещание. Ранка на пальце уже затянулась, не оставив следа.

“Договор заключен,” — торжественно произнес Эштон-Финвэль, возвращая своим чертам человеческий облик. “На рассвете мы отправимся за вашим дядей.”

Как только договор был скреплен, атмосфера в комнате изменилась. Фейри, выполнив свою миссию, больше не нуждались в словах. Эштон — или Финвэль, как теперь знала Артемизия — учтиво поклонился, а Малкольм-Дарниэль лишь кивнул, полуулыбка играла на его губах.

Без единого слова они двинулись к двери, их движения стали еще более нечеловеческими — плавными и бесшумными, словно они скользили над полом, а не шли по нему. Серебряный компас остался лежать на столе — безмолвное напоминание о предстоящем путешествии.

Когда дверь за фейри закрылась, Артемизия осталась одна в тишине кабинета. Часы вновь мерно отсчитывали время. Она прижала руку к груди, ощущая странное тепло магической клятвы. До рассвета оставалось всего несколько часов, и ей предстояло путешествие в мир, о котором она до сих пор только читала в дядиных книгах.

В полной тишине дома, нарушаемой лишь тиканьем часов и потрескиванием фитилей, Артемизия опустилась за письменный стол. Её решение пришло мгновенно — если магия заберёт часть её души, она оставит след этой части на бумаге.

Она достала из ящика стола кожаный дневник с монограммой “А.Б.”, подарок дяди на пятнадцатилетие. Чернильница, перо, несколько капель масла в лампу для более яркого света. Перед ней лежали фотографии — моменты жизни, разделённые с человеком, который заменил ей отца.

Первое воспоминание — семилетняя Артемизия и дядя Сайрус на археологических раскопках. Её восторг, когда она нашла древний амулет, светившийся в её руках, но остававшийся тусклым в руках других.

Второе — ночь её тринадцатилетия, когда дядя впервые показал ей настоящего фейри, живущего в их саду под видом старого садовника.

Третье — самое дорогое? — когда после смерти родителей он забрал её к себе и пообещал, что отныне они всегда будут семьёй.

Перо скользило по бумаге, сохраняя каждую деталь, каждую эмоцию, каждый оттенок воспоминаний, одно из которых скоро исчезнет из её сердца навсегда.

Артемизия вздрогнула от резкого звука колокольчика, вырвавшего её из глубокого сна. Она не планировала засыпать — лишь на мгновение прилегла на старый кожаный диван в углу кабинета, но усталость взяла своё. Чернила на последних страницах дневника едва успели высохнуть.

Бледный предрассветный свет просачивался сквозь тяжелые шторы — ровно то время, когда ночь уже отступила, но солнце ещё не показалось на горизонте. Мир, застывший между двумя состояниями, идеальный момент для перехода между реальностями.

Артемизия поспешно поднялась, пригладила смятую ночную сорочку и накинула шаль. Дневник она аккуратно убрала в верхний ящик секретера, повернув ключ дважды. Серебряный компас, оставленный фейри, пульсировал тихим светом на столе.

Звон колокольчика повторился — более настойчивый. Фейри не славились терпением. В этот ранний час даже любопытная миссис Лоусон ещё видела сны, и Артемизия торопливо направилась к двери, понимая, что вот-вот ступит на путь, с которого не будет возврата.

Когда Артемизия открыла дверь, предрассветный туман клубился вокруг двух силуэтов на крыльце. Финвэль и Дарниэль стояли так же безупречно, как и вечером — ни единой складки на костюмах, ни тени усталости на лицах. Словно время для них текло иначе, или не имело значения вовсе.

Их взгляды скользнули по растрёпанным волосам Артемизии, её смятой ночной сорочке и темным кругам под глазами. На лице Финвэля мелькнуло выражение брезгливого неудовольствия, словно хрупкость человеческого тела была неприятным напоминанием.

“Вы не подготовились к путешествию,” — заметил он холодно, без приветствия.

Дарниэль лишь изогнул бровь:

“Смертные и их потребность в сне… Весьма неудобное ограничение.”

“Я подготовилась достаточно,” — отрезала Артемизия, выпрямившись и встретив их взгляды с неожиданной твёрдостью. “Мне нужно только одеться, это не займет много времени.”

Дарниэль слегка наклонил голову, на его губах мелькнула тень улыбки — как будто её дерзость его развлекала. Финвэль же остался невозмутим, лишь коротко кивнул.

“У вас десять минут,” — произнёс он. “Выберите практичную одежду. Тропы Сумерек не прощают неподготовленности.”

В утреннем свете фейри выглядели ещё более нечеловеческими — кожа Финвэля казалась полупрозрачной, с едва заметным серебристым сиянием, а глаза Дарниэля отражали свет подобно кошачьим. Туман вокруг них двигался странно, словно живое существо, ласкающееся к хозяевам.

Артемизия поспешила в свою комнату, мысленно перебирая всё необходимое для путешествия в неведомый мир. Она действовала с методичной быстротой, не позволяя нервозности замедлить движения.

Практичный дорожный костюм из тёмно-синей шерсти — не слишком роскошный, но прочный и удобный. Высокие ботинки на шнуровке с укреплёнными носками, которые дядя однажды привёз ей из Лондона. Волосы она быстро собрала в практичный узел, закрепив шпильками.

Поверх костюма — тёмный плащ с капюшоном, достаточно плотный, чтобы защитить от непогоды любого из миров. В дорожную сумку из прочной кожи она уложила самое необходимое: письменные принадлежности, пустую тетрадь для записей, серебряный гребень, маленькое зеркальце в металлической оправе и кошелёк с несколькими монетами.

Артемизия поспешила в свою комнату, мысленно перебирая всё необходимое для путешествия в неведомый мир. Она действовала с методичной быстротой, не позволяя нервозности замедлить движения.

Практичный дорожный костюм из тёмно-синей шерсти — не слишком роскошный, но прочный и удобный. Высокие ботинки на шнуровке с укреплёнными носками, которые дядя однажды привёз ей из Королингена, столицы Эльмара. Волосы она быстро собрала в практичный узел, закрепив шпильками.

Поверх костюма — тёмный плащ с капюшоном, достаточно плотный, чтобы защитить от непогоды любого из миров. В дорожную сумку из прочной кожи она уложила самое необходимое: письменные принадлежности, пустую тетрадь для записей, серебряный гребень, маленькое зеркальце в металлической оправе и кошелёк с несколькими монетами.

Когда Артемизия спустилась в холл, оба фейри внимательно оглядели её с головы до ног. Финвэль едва заметно кивнул, его ледяные глаза на мгновение потеплели от одобрения. Дарниэль же откровенно изучал её с нескрываемым интересом.

“Вполне подходящий выбор для Троп,” — заметил светловолосый фейри. “Практично и… не привлекает лишнего внимания.”

Дарниэль протянул руку, и серебряный компас, который Артемизия держала в ладони, слегка завибрировал, стрелка его резко повернулась, указывая на восток.

“Пора,” — произнёс темноволосый фейри. “Проход откроется с первым лучом солнца и останется доступным ровно семь минут.”

За окном небо на востоке уже окрасилось в розовые тона, предвещая рассвет. Артемизия почувствовала, как сердце забилось чаще — через несколько мгновений она ступит на путь, которым не ходили смертные уже много десятилетий.

Первый луч солнца прорезал утренний туман, проникая сквозь оконное стекло в холл. Но этот свет был необычным — не теплый золотистый, как обычно, а серебристо-бледный, словно фильтрованный через тонкую грань между мирами.

Как только луч коснулся серебряного компаса в руке Артемизии, артефакт вспыхнул ослепительным сиянием. Стрелка завращалась с невероятной скоростью, создавая светящийся диск.

“Сейчас,” — произнёс Финвэль, его голос стал глубже, резонируя со странными вибрациями в воздухе.

Дарниэль шагнул к входной двери и открыл её широким жестом. За порогом Артемизия увидела не привычную улицу Королингена, а сияющий туманный коридор, уходящий, казалось, в бесконечность.

“Держите компас перед собой,” — инструктировал темноволосый фейри. “Не сходите с тропы, что бы вы ни увидели или ни услышали. И главное — не останавливайтесь.”

Дарниэль шагнул в туманный проход первым, его фигура на мгновение растворилась в серебристом сиянии, прежде чем вновь обрести чёткость. Как только он пересёк порог, его облик изменился — человеческая маска ослабла, позволяя истинной форме проступить сильнее. Его волосы стали длиннее, кожа приобрела лёгкий оттенок красного дерева, а глаза полностью почернели.

Артемизия на мгновение замерла, глубоко вдохнула и последовала за ним. Когда она пересекла порог дома, реальность пошатнулась. Ощущение было похоже на погружение в холодную воду — резкий шок, мгновение дезориентации, и затем новое восприятие.

Под ногами вместо привычной брусчатки лежала тропа из сверкающего серебристого тумана, который уплотнялся при каждом шаге. По обеим сторонам простиралось нечто, что невозможно было чётко разглядеть — размытые силуэты деревьев, зданий и пейзажей, которые постоянно менялись, как будто много миров существовали одновременно.

Финвэль вступил на тропу последним, закрывая проход. Теперь, в своей стихии, он выглядел почти прозрачным, словно соткан изо льда и лунного света, его волосы стали белоснежными и невесомыми.

Артемизия почувствовала странное покалывание по всему телу, словно тысячи крошечных искр пробегали под кожей. Взглянув на свои руки, она замерла от изумления — её кожа стала светлее, почти полупрозрачной, излучая тонкое внутреннее сияние, подобное лунному свету, просвечивающему сквозь тонкий фарфор.

Отражение в серебряном компасе показало ещё более поразительную перемену — пряди волос у висков переливались всеми оттенками пламени, от глубокого рубина до яркого золота, словно живой огонь танцевал в её локонах.

Дарниэль обернулся, заметив её потрясение, и на его губах появилась понимающая улыбка.

“Кровь пробуждается,” — произнёс он. “Здесь, на границе миров, ваше наследие проявляется сильнее. То, что дремлет в мире людей, оживает на Тропах Сумерек.”

Финвэль изучал её с новым интересом, его ледяные глаза сверкали любопытством.

“Дар Ирисель всегда был силён,” — заметил он. “Интересно, что ещё проявится, когда мы приблизимся к центру Троп.”

Туманная тропа, казалось, вела одновременно во все стороны и никуда. Время потеряло смысл — Артемизия не могла сказать, шли ли они минуты или часы. С каждым шагом странное ощущение внутри неё усиливалось — словно лёгкое опьянение, размывающее границы сознания.

Серебристый туман колыхался не только вокруг, но и внутри её головы, затуманивая мысли, заставляя забыть о цели путешествия. Несколько раз она почти остановилась, завороженная мелодиями, доносящимися из-за границ тропы — песнями, которые казались смутно знакомыми, хотя она никогда прежде их не слышала.

“Держите взгляд на компасе,” — напомнил Финвэль, заметив, как её шаги стали неуверенными. “Первое путешествие всегда самое трудное. Кровь фейри в вас откликается на зов Троп.”

Дарниэль протянул руку, не касаясь её, но направляя:

“Сосредоточьтесь на чём-то простом. Ваше имя. Цель вашего путешествия. Не позволяйте туману проникнуть глубже.”

Артемизии приходилось прилагать всё больше усилий, чтобы просто идти вперёд. Её человеческая половина боролась с пробуждающимся наследием, которое тянулось к чудесам и опасностям потустороннего мира.

Сначала Артемизия услышала странный звук — тихое потрескивание, как от миниатюрного костра. Она замедлила шаг, пытаясь определить источник, пока не осознала с изумлением, что звук исходит от неё самой.

Вокруг её головы танцевали крошечные огненные искры, словно рой светлячков из чистого пламени. Они вспыхивали и гасли в ритме её дыхания, разлетаясь от каждого движения головы и оставляя в воздухе мерцающие следы. Пряди волос у висков теперь полностью превратились в живое пламя, но странным образом не обжигали и не причиняли боли.

Финвэль отступил на шаг, его ледяная сущность инстинктивно реагировала на проявление противоположной стихии. На его лице отразилось что-то похожее на настороженность.

“Кровь Лунной Цитадели,” — пробормотал он. “Я думал, линия Ирисель принадлежала Серебряному Трону.”

Дарниэль же, напротив, приблизился, его тёмные глаза сверкали от восхищения:

“Огонь предков пробуждается. Это редкий дар, тем более для того, в ком так мало крови фейри.”

Несмотря на туман в голове, Артемизия отчётливо уловила напряжение между двумя фейри и противоречие в их словах. Серебряный Трон или Лунная Цитадель? Её прабабушка явно имела более сложное происхождение, чем ей рассказали. Она мысленно сделала заметку потребовать полных объяснений, когда они достигнут безопасного места.

Игнорируя непривычное ощущение пламени, танцующего в её волосах, Артемизия крепче сжала серебряный компас и сосредоточилась на тропе. Туман в голове словно расступился перед её решимостью. Волю и острый ум Блэквудов не так просто было затуманить, даже магией фейри.

“Мы поговорим об этом позже,” — произнесла она тихо, но твёрдо, встретив взгляды обоих спутников. Это не был вопрос — это было утверждение, и оба фейри, казалось, были удивлены силой, прозвучавшей в её голосе.

Постепенно бесконечное мерцание тумана начало замедляться. Хаотичные образы по сторонам тропы перестали сменять друг друга с калейдоскопической скоростью, становясь всё более чёткими и устойчивыми. Артемизия заметила, как сияющая дымка расступается, открывая первые очертания реального мира.

Сначала появились силуэты высоких деревьев — не похожих ни на одно известное ей растение. Их стволы были белыми, почти светящимися, а ветви изгибались подобно застывшим серебряным струям воды. Листва переливалась оттенками от бледно-голубого до глубокого сапфирового, словно драгоценные камни.

Воздух становился острее, свежее, наполненный ароматами, которых не существовало в человеческом мире — сладость неведомых цветов, терпкость кристаллически чистого льда, тонкая нота чего-то древнего и могущественного.

“Граница Серебряного Трона,” — произнёс Финвэль, его голос звучал теперь сильнее и глубже, резонируя с окружающим миром. “Мы почти пришли.”

Выйдя из туманной тропы, Артемизия немедленно взглянула на свои руки, ожидая, что странные изменения исчезнут, когда они покинут пограничное пространство. Но её кожа по-прежнему излучала мягкое внутреннее сияние, словно лунный свет был заключён под поверхностью. В отражении серебряного компаса она увидела, что её волосы продолжают пылать огненным сиянием — не настоящим пламенем, но чем-то столь же ярким и живым.

“Это… это останется?” — спросила она, с трудом скрывая беспокойство.

Дарниэль наблюдал за ней с нескрываемым интересом:

“В мире фейри ваша истинная природа проявляется сильнее. Здесь магия течёт свободно, и кровь откликается на неё.”

Финвэль задумчиво изучал мерцание её волос:

“Интересно, что проявился именно огонь. В Серебряном Троне такое наследие… необычно.” — Он сделал паузу. “Когда вернётесь в мир людей, изменения станут менее заметными, но полностью не исчезнут. Вы больше не сможете быть прежней, Артемизия Блэквуд.”

Артемизия застыла на месте, внезапно осознав всю значимость происходящих с ней изменений. Если она так изменилась, проведя лишь короткое время на Тропах Сумерек, то что могло произойти с её дядей, который находился в мире фейри уже долгие недели?

“А дядя…” — её голос дрогнул, дыхание перехватило от внезапного беспокойства. “Он тоже изменился?”

Финвэль и Дарниэль обменялись быстрыми взглядами, словно решая, сколько правды можно открыть. Наконец, Финвэль медленно кивнул.

“Да,” — ответил он с необычной для него мягкостью. “Сайрус Блэквуд изменился… значительно. Потеря физического зрения была лишь началом трансформации.”

Дарниэль подошёл ближе к Артемизии:

“Ваш дядя провёл здесь намного больше времени, чем вы. И каждый день в наших землях пробуждает древнюю кровь сильнее. К тому же, его работа с первой печатью Врат… такая магия оставляет след.”

Вопрос Артемизии прозвучал в хрустальной тишине леса фейри. Она заметила, как между её спутниками снова промелькнула тень безмолвного общения.

“Его жизни? Нет,” — медленно ответил Финвэль, каждое слово звучало точно и выверенно. “Скорее, трансформация продлевает её.”

Дарниэль сделал шаг вперёд, его тёмные глаза внимательно изучали реакцию Артемизии.

“Вопрос не в том, угрожает ли что-то его жизни,” — произнёс он мягко. “А в том, что именно вы считаете 'жизнью'. Ваш дядя стоит на пороге между смертным и бессмертным, человеком и фейри.”

Финвэль указал на тропинку, ведущую глубже в серебристый лес:

“Чем дольше он остаётся здесь, тем меньше в нём остаётся от человека, которого вы знали. Его видение реальности… меняется. Но в этом есть и дар — познание, недоступное смертным.”

Артемизия отвела взгляд от фейри, стараясь скрыть тревогу за практичным вопросом. Её внимание привлекли удивительные растения вокруг — цветы, похожие на колокольчики из тончайшего хрусталя, мох, переливающийся всеми оттенками синего, и странные светящиеся лианы, обвивающие серебристые стволы деревьев.

“Далеко нам идти?” — спросила она, машинально протягивая руку к ближайшему цветку, но затем отдёрнула её, вспомнив предостережения из дядиных книг о коварстве растений фейри.

“До сердца владений Серебряного Трона день пути,” — ответил Финвэль, указывая на едва заметную тропинку, вьющуюся между сверкающими деревьями. “Но время здесь течёт иначе. Что кажется днём, может быть часом или неделей в человеческом мире.”

Дарниэль указал на горизонт, где над кронами деревьев виднелись странные башни, казавшиеся сотканными из лунного света и инея:

“Дворец Хрустальных Шпилей — там держат вашего дядю. Не как пленника, скорее… как ценного гостя, которому не позволяют уйти.”

Артемизия задала вопрос так внезапно, что оба фейри остановились, обернувшись к ней. Ее огненные волосы вспыхнули ярче, словно отражая настойчивость вопроса.

“Почему вы говорили о крови Лунной Цитадели на Тропе?” — повторила она. Взгляд ее карих глаз, теперь с золотистыми вкраплениями, был прямым и требовательным.

Финвэль и Дарниэль снова обменялись взглядами, но теперь в них читалась не просто осторожность, а настоящее замешательство.

“История вашей семьи… сложнее, чем мы изначально сообщили,” — наконец произнёс Финвэль. “Ирисель действительно принадлежала к Серебряному Трону по рождению, но…”

“Но она провела столетие в изгнании в Лунной Цитадели,” — закончил Дарниэль. “После того, как нарушила законы своего рода, влюбившись в смертного.”

Финвэль кивнул:

“Огненный дар — наследие Лунной Цитадели. Мы полагали, что он не проявится в ком-то с такой малой долей крови фейри. Очевидно, мы ошибались.”

“Огненный дар?” — переспросила Артемизия, машинально поднимая руку к своим пылающим волосам, которые теперь переливались всеми оттенками от глубокого рубинового до яркого золотого.

Дарниэль замедлил шаг, его тёмные глаза задумчиво сузились:

“Лунная Цитадель — королевство трансформации и внутреннего огня. В отличие от ледяной неизменности Серебряного Трона или текучей тени Теневой Обители.”

Финвэль остановился у высокого дерева, коснувшись его серебристой коры.

“Каждое из трёх королевств обладает своей сущностью, своей магией,” — пояснил он. “Огненный дар Лунной Цитадели — это способность к преображению. Изменению формы, контролю над внутренним пламенем.”

“В высшем проявлении,” — добавил Дарниэль, наблюдая за танцующими искрами в её волосах, — “это власть над самой жизненной силой. Возможность лечить или… изменять живые существа. В древности владыки Лунной Цитадели могли изменять саму сущность того, к чему прикасались.”

Артемизия застыла на месте, ошеломлённая открывшейся информацией. Её руки невольно поднялись к пылающим волосам, пальцы дрожали. Искры танцевали вокруг её фигуры, отражаясь в широко распахнутых глазах.

“Я… обладаю этим даром?” — её голос звучал тише обычного, смесь страха и странного волнения окрасила тон.

Дарниэль медленно приблизился, изучая танец огня в её волосах:

“В какой-то мере — да. Но не в полной силе. Кровь фейри в вас разбавлена поколениями. Однако здесь, в нашем мире, где магия течёт свободно…”

Финвэль задумчиво наклонил голову:

“Это объясняет, почему Серебряный Трон так заинтересован в вашей семье. Огненный дар считался утраченным для нашего королевства после изгнания Ирисель. Если её потомки могут пробудить эту силу…”

Артемизия внезапно ощутила тепло, разливающееся по ладоням. Взглянув вниз, она увидела, как кончики её пальцев начинают светиться, будто под кожей текла не кровь, а расплавленное золото.

Светящаяся энергия стекала с её пальцев подобно жидкому золоту, оставляя в воздухе мерцающие следы. Действуя скорее по интуиции, чем по размышлению, Артемизия протянула руку и прикоснулась к белоснежной коре ближайшего дерева.

Эффект был мгновенным и поразительным. Место прикосновения вспыхнуло золотистым светом, и этот свет начал распространяться по коре, словно живые огненные вены. Белая кора в местах соприкосновения с магией стала приобретать янтарный оттенок, а сапфировые листья окрасились в глубокий рубиновый цвет, как будто дерево внезапно сменило сезон.

“Невероятно…” — выдохнул Дарниэль, его тёмные глаза расширились от изумления.

Финвэль отступил на шаг назад, инстинктивная настороженность ледяного фейри перед проявлением огненной магии:

“Трансформация живой материи… без обучения… Такое не случалось уже тысячелетие.”

Артемизия с испугом отдёрнула руку, но было поздно — дерево продолжало меняться, теперь на нём начали распускаться крошечные цветы, похожие на звёзды, сотканные из чистого пламени.

“Я не знаю, как это вышло!” — выдохнула Артемизия, отшатываясь от дерева, которое продолжало меняться. Её глаза расширились от испуга, руки она прижала к груди, словно боясь прикоснуться к чему-либо ещё.

Трансформация дерева не прекращалась — волна золотистого сияния поднималась по стволу, достигая всё новых ветвей. Сапфировая листва полностью обратилась в рубиновую и золотую, каждый лист танцевал на невидимом ветру, хотя воздух вокруг оставался недвижим. Огненные цветы-звёзды продолжали распускаться, испуская тонкий аромат, напоминающий одновременно корицу, амбру и что-то неописуемо древнее.

“Магия фейри отвечает на эмоции, а не на намерения,” — произнёс Дарниэль, осторожно приближаясь. “Особенно для тех, кто не обучен контролю.”

Финвэль внимательно изучал трансформированное дерево, его ледяные глаза сузились:

“Вы пробудили нечто спящее в этом лесу долгие века. Деревья Серебряного Трона когда-то были такими — до того, как наши земли погрузились в вечную зиму.”

“Наши владыки заинтересуются вами,” — произнёс вдруг Дарниэль, и его тон изменился — в нём появились нотки расчётливого удовлетворения. “Очень заинтересуются.”

Слова фейри заставили Артемизию похолодеть, несмотря на жар, исходящий от её волос. Она внезапно осознала, что её положение изменилось — теперь она была не просто племянницей пленённого учёного, но кем-то, представляющим ценность сам по себе.

“Я пришла за дядей,” — твёрдо сказала она, хотя сердце колотилось от волнения. “Не для того, чтобы стать… объектом интереса ваших владык.”

Финвэль бросил предупреждающий взгляд на Дарниэля:

“Мы заключили договор, скреплённый истинными именами. Наша задача — провести её к Сайрусу Блэквуду и обеспечить их возвращение.”

Дарниэль улыбнулся, но улыбка эта не коснулась его тёмных глаз:

“Разумеется. Договор нерушим. Но разве я говорил о нарушении договора? Просто констатировал факт. То, что произошло с этим деревом…” — он указал на светящееся золотом растение, — “не останется незамеченным.”

“Я собираюсь вернуться домой,” — произнесла Артемизия, выпрямившись и глядя прямо в глаза Дарниэлю. В её голосе звучала непоколебимая решимость. “Вместе с дядей.”

Огненные пряди её волос вспыхнули ярче, словно откликаясь на твёрдость её намерений. Золотистое сияние вокруг трансформированного дерева слегка померкло, как будто часть магии вернулась к своей хозяйке, укрепляя её волю.

Финвэль кивнул, на его ледяном лице мелькнуло что-то похожее на уважение:
“Таковы условия нашего договора.”

Дарниэль продолжал изучать её с нескрываемым интересом:
“Конечно, леди Блэквуд. Но подумайте — в мире людей ваш дар будет лишь тлеть, как угли под пеплом. Здесь же…” — он сделал жест, охватывающий преображённое дерево, — “вы можете стать тем, кем были предназначены быть.”

“Нам следует продолжить путь,” — перебил его Финвэль. “Чем дольше мы задерживаемся, тем больше внимания привлекаем.”

Артемизия оглянулась по сторонам, изучая серебристо-голубой лес, который казался пустынным и безмолвным.

“Но тут никого нет,” — сказала она недоуменно.

Дарниэль тихо рассмеялся — звук, напоминающий шелест листьев.

“В мире фейри никогда не бывает по-настоящему пусто,” — ответил он, делая лёгкий жест рукой.

Внезапно, словно отвечая на невидимый сигнал, лес ожил. Из-за стволов деревьев показались тонкие силуэты существ, состоящих, казалось, из чистого света. В ветвях Артемизия заметила крошечных созданий с прозрачными крыльями, наблюдающих за ними немигающими глазами. Между корнями деревьев шевелились тени, принимающие то одну, то другую форму.

“Лесные стражи,” — пояснил Финвэль. “Они всегда наблюдают за границами королевства. В тот момент, когда вы преобразили дерево, весть об этом уже направилась ко двору.”

“Только этого не хватало,” — вырвалось у Артемизии, когда она осознала масштаб внимания, привлечённого её непреднамеренной магией.

Золотистое сияние вокруг её волос на мгновение потускнело, словно отражая её растущее беспокойство. Она сделала инстинктивный шаг назад, ближе к трансформированному дереву, которое теперь словно защищало её своими ветвями, повернувшимися в её сторону, как будто дерево обрело собственное сознание.

Лесные наблюдатели продолжали появляться — всё больше и больше светящихся глаз сверкало среди листвы. Некоторые из маленьких крылатых существ осмелели настолько, что подлетели ближе, привлечённые огненным светом её волос.

“Вас боятся и одновременно восхищаются вами,” — негромко сказал Дарниэль. “В Серебряном Троне огненная магия не проявлялась столетиями.”

Финвэль напряжённо вглядывался в лес:
“Нам действительно стоит поторопиться. Скоро прибудут более… официальные наблюдатели.”

Финвэль решительно повернул в сторону от видимой тропы, жестом приглашая Артемизию следовать за ним.

“Идёмте. Нужно ускорить шаг,” — произнёс он, его голос стал тише и напряжённее. “Я знаю эти леса с рождения.”

Они двинулись сквозь густые заросли белоснежных деревьев, ветви которых переплетались над головой, образуя сверкающие арки. Финвэль уверенно вёл их, выбирая едва заметные проходы между древними стволами, огибая сияющие заросли странных растений.

“Так мы выиграем время,” — пояснил он, перешагивая через ручей с серебристой водой, которая, казалось, текла вверх по камням. “Чем дальше от троп — тем лучше. Официальные гонцы двора всегда следуют по главным дорогам.”

Дарниэль замыкал их небольшой отряд, время от времени оглядываясь через плечо. Его движения становились всё более плавными и нечеловеческими, словно он сливался с окружающими тенями.

Через несколько часов стремительного продвижения сквозь чащу, Артемизия почувствовала, как её шаги замедляются. Ноги налились свинцовой тяжестью, а веки будто отяжелели от невидимого песка. Бессонная ночь, проведённая за записыванием воспоминаний, и эмоциональное напряжение последних часов брали своё.

Сияние её волос начало тускнеть, искры появлялись всё реже. Она споткнулась о светящийся корень, едва удержав равновесие, и глубоко вздохнула, пытаясь собраться с силами.

Финвэль обернулся, заметив её состояние. В его ледяных глазах промелькнуло что-то похожее на раздражение, быстро сменившееся вынужденным пониманием.

“Я забыл о хрупкости смертных,” — произнёс он. “Вам нужен отдых.”

Дарниэль подошёл ближе, изучая потускневшие огненные пряди в её волосах:
“Не только усталость тела, но и магическое истощение. Первое пробуждение дара всегда забирает много сил.”

Дарниэль внимательно изучил побледневшее лицо Артемизии и принял решение:

“Ничего не остаётся, как сделать привал,” — сказал он, обращаясь к Финвэлю. “Ненадолго. Я постараюсь помочь Артемизии, моя магия ей ближе, чем твоя.”

Финвэль нахмурился, но после короткого размышления кивнул:
“Ты прав. Огонь и тень ближе друг к другу, чем огонь и лёд.”

Он указал на небольшую поляну, окружённую серебристо-голубыми деревьями, где мягкий светящийся мох создавал естественное ложе.

“Здесь достаточно безопасно. Я создам защитный круг.”

Дарниэль помог Артемизии опуститься на мох, который мягко светился под её весом, меняя цвет с голубого на пурпурный. Он опустился рядом, протягивая руки ладонями вверх:

“Позвольте мне помочь вам восстановить силы. Теневая Обитель хранит многие секреты огненной магии со времён Великого Разделения.”

Артемизия удивлённо моргнула, глядя на протянутые к ней ладони Дарниэля. В его глазах отражалось что-то древнее и непостижимое, а она не представляла, чего ожидать от прикосновения фейри.

Финвэль, заметив её колебания, шагнул ближе:
“Соглашайтесь!” — в его голосе прозвучала необычная для него настойчивость. “Это ритуальное обращение. Отказ был бы серьёзным оскорблением.”

Дарниэль терпеливо ждал, его тёмные глаза не отрывались от её лица. Тени вокруг его фигуры, казалось, сгустились, принимая почти осязаемую форму.

“Я… благодарю за предложение помощи,” — наконец произнесла Артемизия, осторожно кладя свои ладони поверх его.

В момент соприкосновения их рук воздух между ними наполнился тончайшими искрами — тёмными, как звёздная ночь, но с огненными краями. Тепло разлилось по её пальцам, поднимаясь выше, проникая глубже, словно согревая саму сущность.

С каждым мгновением удивительная энергия, текущая от ладоней Дарниэля, проникала глубже в тело Артемизии. Словно тёплый бархатный поток, она разливалась по её венам, вытесняя тяжесть усталости. Потускневшие пряди её волос постепенно возвращали себе яркость, загораясь с новой силой.

Артемизия почувствовала, как напряжение уходит из мышц, а туман в мыслях рассеивается. Дыхание стало глубже, сердцебиение — ровнее. То, что казалось невыносимой усталостью ещё минуту назад, превратилось лишь в отдалённое воспоминание.

Когда тёмные искры с огненными краями исчезли, она отняла ладони от рук Дарниэля и с удивлением обнаружила, что её кожа теперь светилась ровным золотистым светом.

“Я… чувствую себя лучше,” — произнесла она с лёгким изумлением в голосе. “Значительно лучше.”

Дарниэль слегка наклонил голову:
“Ваша кровь помнит древние пути магии. Она откликается на правильный призыв.”

“Вы отдали мне свои силы?” — спросила Артемизия, глядя на Дарниэля с растерянным выражением лица. В её голосе звучало смущение человека, внезапно осознавшего, что получил ценный дар, которого не просил.

Дарниэль негромко рассмеялся, звук напоминал шелест осенних листьев:
“Не совсем так. Я не отдал, а скорее… одолжил. Энергия течёт между фейри иначе, чем между людьми.”

Он поднял руку, и его пальцы оставили в воздухе тёмные следы, которые скручивались в сложные узоры:
“Представьте реку, которая разделяется на рукава, но позже снова сливается воедино. То, что я разделил с вами, вернётся ко мне преображённым вашим огненным даром.”

Финвэль, продолжая поддерживать защитный круг вокруг поляны, кивнул:
“Это древний ритуал восстановления, практикуемый среди родственных по силе фейри. То, что он сработал для вас, подтверждает вашу связь с нашим миром.”

“Как тут у вас сложно,” — покачала головой Артемизия, оглядывая мерцающий лес вокруг.

Несмотря на все чудеса и красоту, которые открывались ей в этом мире — светящиеся растения, невероятные цвета, магия, струящаяся в самом воздухе — она находила его слишком непривычным и опасным. Каждое прекрасное дерево могло скрывать угрозу, каждый удивительный цветок — быть смертельно ядовитым.

Дарниэль и Финвэль обменялись удивлёнными взглядами. Прямота Артемизии, такая человеческая черта, казалась им почти детской.

“Для нас ваш мир не менее сложен,” — заметил Дарниэль с лёгкой улыбкой. “Ваши железные города, механизмы вместо магии, правила, основанные на словах, а не на сущности вещей.”

Финвэль завершил формирование защитного круга и приблизился:
“Нам пора идти. Отдых восстановил ваши силы, но нельзя задерживаться. Чем ближе к центру королевства, тем опаснее задерживаться в одном месте.”

После короткого отдыха они вновь двинулись в путь. Защитный круг Финвэля растаял, словно иней под утренним солнцем, и тропа перед ними продолжилась среди причудливых деревьев и светящихся растений.

Ритуал, проведённый Дарниэлем, оставил Артемизию с непривычным ощущением лёгкости и энергии. Её шаги были увереннее, а восприятие окружающего мира стало острее — она теперь замечала тонкие узоры магических течений в воздухе, невидимые прежде.

Однако через пару часов напряжённого пути реальность человеческого тела напомнила о себе. Острое чувство голода пронзило её желудок, отвлекая от созерцания очередного чуда — цветка, лепестки которого превращались в крошечных светящихся бабочек.

Она невольно замедлила шаг, прикладывая руку к животу. Финвэль бросил на неё вопросительный взгляд, но Дарниэль сразу понял причину.

“Вы голодны,” — произнёс он не как вопрос, а как утверждение. “Смертным нужна пища чаще, чем нам.”

“Что ж, перекусим тем, что предлагает нам лес,” — сказал Дарниэль с лёгкой улыбкой, которая не вполне успокаивала.

Финвэль бросил на своего спутника предупреждающий взгляд, но промолчал. Дарниэль отошёл от тропы к странным деревьям с серебристой корой и плодами, похожими на прозрачные звёзды, сияющие изнутри голубоватым светом.

“Лунные груши,” — пояснил он, аккуратно срывая несколько плодов. “Одни из немногих даров леса, безопасных для смертных.”

Артемизия вспомнила древние предания и записи дяди — есть пищу фейри означало связать себя с их миром, иногда навсегда. Она колебалась, но голод становился всё сильнее.

“Не бойтесь,” — добавил Дарниэль, заметив её сомнения. “Наш договор, скреплённый истинными именами, защищает вас. Эта пища не привяжет вас к нашему миру дольше, чем вы сами того пожелаете.”

Артемизия осторожно взяла один из светящихся плодов. Он был тёплым на ощупь и пульсировал, словно живое сердце. Когда она сделала первый укус, прозрачная кожица лопнула, выпуская аромат, напоминающий одновременно мёд, ваниль и что-то неземное — может быть, лунный свет, если бы у него был запах.

Вкус оказался божественным — сладкий, но не приторный, с нотками неведомых специй и отголоском чего-то дикого, древнего. Плоды таяли во рту, оставляя после себя ощущение необычайной лёгкости и свежести. Каждый глоток словно наполнял её тело энергией и теплом.

Артемизия не заметила, как съела все плоды, которые принёс ей Дарниэль. Лишь когда последний исчез, она осознала, что фейри наблюдают за ней с нескрываемым удовольствием.

“Вы едите с восторгом ребёнка,” — заметил Дарниэль с улыбкой. “Многие фейри забыли, как ценить простые дары нашего мира.”

Финвэль задумчиво наблюдал, как серебристое сияние на коже Артемизии усилилось после трапезы, а пламя волос приобрело более глубокий, насыщенный оттенок.

После трапезы Артемизия поймала на себе очередной изучающий взгляд Финвэля. В отличие от открытого интереса Дарниэля, ледяной фейри наблюдал за ней с непроницаемым выражением лица, лишь иногда его безупречные черты омрачала лёгкая тень беспокойства.

Эти холодные, оценивающие взгляды сопровождали её с момента вступления в лес. Когда она преобразила дерево своим прикосновением, когда её волосы вспыхнули огнём, когда она ела плоды — Финвэль всегда следил, анализировал, запоминал.

Артемизия не представляла, что на уме у этого существа из льда и серебра. Его истинное имя, Финвэль, она могла использовать только в крайнем случае, согласно договору. А без этого рычага давления он оставался непредсказуемым и потенциально опасным союзником.

Из всех уроков дяди о фейри один повторялся чаще других: никогда не верь полностью тем, чьи сердца живут тысячелетиями. У них всегда есть скрытые мотивы, слишком сложные для человеческого понимания.

Поймав ещё один изучающий взгляд Финвэля, Артемизия внутренне напряглась. Она медленно опустила руку к серебряному медальону под одеждой — тонкой защите, которую дал ей дядя. Прохладный металл успокаивал, напоминая о человеческом мире и осторожности.

“Я пообещала себе быть начеку. Со всеми фейри,” — подумала она, окидывая взглядом обоих спутников.

Да, Дарниэль помог ей, поделился энергией и едой, но разве не так действуют охотники, приманивая добычу? Его тёмные глаза могли излучать тепло, но за этим теплом скрывались столетия интриг и манипуляций. А Финвэль даже не скрывал своё недоверие и настороженность.

Она выпрямилась, встретив взгляд ледяного фейри без страха. Её огненные волосы вспыхнули ярче, словно отражая внутреннюю решимость. Дядя всегда говорил: “С фейри нельзя показывать слабость. Они уважают только силу и решимость.”

Финвэль внезапно остановился, его взгляд зафиксировался на волосах Артемизии, которые теперь пылали как настоящее пламя, отбрасывая золотистые блики на серебристую кору деревьев. Несколько мгновений он изучал это проявление чуждой его природе стихии, затем его лицо снова превратилось в совершенную маску — безупречную, как только что выпавший снег, и столь же лишённую выражения.

Между ними словно пролегла невидимая граница — лёд и пламя, древняя противоположность, заключённая в хрупкое перемирие. Искры с волос Артемизии падали на землю, где тут же таяли крошечные кристаллы льда, незаметно формирующиеся вокруг ног Финвэля.

Дарниэль наблюдал за этим безмолвным противостоянием с нескрываемым интересом, его тёмные глаза переводились с одного на другого.

“Мы почти у цели,” — наконец произнёс Финвэль, отворачиваясь. “Хрустальные Шпили видны отсюда. К закату достигнем внешнего двора.”

Финвэль замедлил шаг, его взгляд неотрывно следил за пламенеющими волосами Артемизии, которые вспыхнули ярче от её внутренней решимости. Светлые брови фейри слегка приподнялись — единственное нарушение в абсолютно непроницаемой ледяной маске его лица.

Что-то в её внезапной демонстрации силы привлекло его внимание сильнее, чем прежде. Его глаза, похожие на осколки зимнего неба, не выражали ни восхищения, ни страха — только холодный, расчётливый интерес.

Дарниэль, заметив эту молчаливую конфронтацию, замедлил шаг и негромко произнёс что-то на певучем языке фейри. Финвэль коротко ответил, не отрывая взгляда от Артемизии, его голос звучал как хруст льда под ногами.

Артемизия не понимала их слов, но интонации были ясны — между спутниками возникло разногласие, и касалось оно именно её. Она выдержала пристальный взгляд ледяного фейри, чувствуя, как медальон нагревается под пальцами.

С каждым шагом, приближающим их к величественному хрустальному дворцу, Артемизия всё острее ощущала опасность, исходящую отовсюду. Сам воздух этой чужой земли был наполнен магией, которая одновременно пробуждала что-то в её крови и угрожала её человеческой сущности. Странные создания наблюдали из-за деревьев, растения тянулись к ней, реагируя на её огненную силу.

Но сильнее всего она чувствовала угрозу от собственных спутников. Холодный расчёт в глазах Финвэля, скрытые мотивы за внешней учтивостью Дарниэля — они оставались существами иного мира, чьи сердца бились в ритме, недоступном человеческому пониманию.

И всё же одна мысль придавала ей силы и уверенности: “Финвэль из Дома Зимних Звёзд” и “Дарниэль из Рода Теневого Пламени” — истинные имена, которыми она владела. Это было её оружием и щитом. Древняя магия имён связывала фейри нерушимыми обетами.

Она сжала медальон крепче и распрямила плечи, встречая пристальный взгляд Финвэля с новой решимостью.

Артемизия почувствовала, как что-то меняется внутри неё — не только физически, но и в самом сознании. Страх перед неизведанной силой, бурлящей в её венах, уступал место решимости. Эта магия, вспыхнувшая в её волосах и пульсирующая под кожей, была частью её наследия, скрытого дара, который пробудился в мире фейри.

“Я не собираюсь сдаваться,” — твёрдо решила она, ощущая, как огненная энергия откликается на силу её намерения.

Волосы Артемизии вспыхнули ярче, а на кончиках пальцев появились крошечные огненные узоры, танцующие по коже, не обжигая её. Если эта новая магия поможет ей защититься и спасти дядю, она не станет от неё отказываться.

Финвэль отступил на шаг, инстинктивно реагируя на проявление противоположной стихии. Дарниэль же, напротив, наблюдал с нескрываемым восхищением, его тёмные глаза отражали танец пламени.

Вскоре серебристо-голубые деревья стали реже, позволяя солнечному свету проникать сквозь ажурную листву. Тропа расширилась, превращаясь в дорогу, вымощенную плитами, которые, казалось, были вырезаны из цельных кристаллов. В лучах заходящего солнца они переливались всеми оттенками сапфира и аметиста.

Хрустальные Шпили теперь предстали во всём своём величии — не просто башни, а колоссальное сооружение, словно вырастающее из скалы. Огромные кристаллические конструкции вздымались к небу, изгибаясь под невозможными для обычной архитектуры углами. Тончайшие мосты соединяли башни, словно застывшие в воздухе струи воды, превратившиеся в лёд. Весь дворец мерцал и переливался, отражая свет тысячами граней.

Финвэль заметно выпрямился, его движения стали более формальными, а ледяная аура вокруг него усилилась. Дарниэль же, напротив, казалось, слегка отступил в тень, его фигура стала менее заметной.

“Сердце Серебряного Трона,” — произнёс Финвэль с едва заметной гордостью. “Домн ваших предков, леди Блэквуд.”

Артемизия не смогла сдержать вздоха восхищения. Как бы она ни опасалась фейри и их намерений, невозможно было отрицать поразительную красоту их творения. Хрустальный дворец возвышался перед ней как воплощение невозможного — магия и искусное зодчество переплетались так тесно, что невозможно было определить, где заканчивалось одно и начиналось другое.

Бесчисленные грани и поверхности отражали и преломляли свет, создавая калейдоскоп оттенков. Некоторые части строения, казалось, были сотканы из застывшего тумана, другие сверкали твёрдостью алмаза. Тонкие шпили уходили так высоко, что их вершины терялись в сиреневых облаках.

Огненные пряди волос Артемизии отражались в кристаллических поверхностях, многократно умножаясь, словно тысячи крошечных пламенных рек, текущих по граням дворца.

“Его можно рассматривать бесконечно,” — прошептала она, забыв на мгновение о своей настороженности.

Финвэль наблюдал за её реакцией с удовлетворением, его холодные черты смягчились от гордости.

“Хрустальные Шпили строились тысячелетиями,” — сказал он. “Каждое поколение фейри добавляло новую башню, новый мост, новую грань.”

Восхищение на лице Артемизии сменилось тревогой и решимостью. Как бы ни был прекрасен дворец фейри, она пришла сюда не для созерцания чудес.

“А мой дядя? Он там?” — спросила она, её взгляд устремился к высоким башням, пытаясь угадать, за какой из тысяч сверкающих граней может находиться Сайрус Блэквуд.

Финвэль и Дарниэль обменялись быстрыми взглядами — короткое, едва заметное общение, но Артемизия успела его заметить.

“Да,” — наконец ответил Финвэль. “В восточном крыле, в Башне Лунного Камня.” — Он указал на высокую башню слева, которая, в отличие от прозрачно-ледяных соседей, имела молочно-белый оттенок с голубоватыми проблесками.

“Ему предоставлены покои, достойные его положения,” — добавил Дарниэль, внимательно наблюдая за реакцией Артемизии. “Но выходить оттуда ему не позволено.”

“Куда нам идти теперь?” — спросила Артемизия, не в силах скрыть нервозность в голосе.

Величественный хрустальный дворец, казавшийся издали воплощением красоты, теперь нависал над ней как молчаливая угроза. Мысль о том, что за этими сверкающими стенами она окажется окружённой десятками, если не сотнями фейри, заставляла её сердце биться чаще. Два спутника были достаточно опасны — что говорить о целом дворе существ, живущих тысячелетиями и плетущих интриги столетиями?

И всё же её решимость не угасала, как и пламя в её волосах, которое, казалось, стало ещё ярче на фоне кристаллических стен дворца.

Финвэль кивнул на широкую лестницу, ведущую к главному входу, где уже виднелись фигуры стражников в серебристых доспехах.

“Через официальный вход,” — ответил он. “Вы идёте под моей защитой как… особый гость Серебряного Трона.”

Дарниэль шагнул ближе к Артемизии:
“Не показывайте страха,” — прошептал он. “И не используйте своё имя. Пусть говорит Финвэль.”

И они пошли вперед.

Каждый шаг по кристаллической лестнице отдавался мелодичным звоном, словно дворец приветствовал или предупреждал новоприбывших. Артемизия шла между двумя фейри, держа спину прямо, а подбородок гордо приподнятым, несмотря на нарастающее внутреннее напряжение.

Стражники у входа застыли в идеальной неподвижности — высокие фигуры в доспехах, напоминающих серебряный иней. Их глаза, светящиеся холодным голубым светом, удивлённо расширились при виде огненных волос Артемизии. Они слегка наклонили копья, но Финвэль сделал властный жест рукой, и стражи немедленно отступили.

За величественными дверями из мерцающего хрусталя открылся внутренний зал, заполненный придворными фейри. Разговоры стихли, музыка оборвалась. Десятки пар нечеловеческих глаз обратились к Артемизии, изучая каждую деталь её внешности с холодным, пронзительным интересом.

“Огненная кровь…”
“Потомок изгнанницы…”
“Смешанная линия…”

Шёпот распространялся по залу, словно рябь по ледяной поверхности озера.

С каждым шагом по великолепному залу Артемизия чувствовала, как пламя в её волосах разгорается всё сильнее, словно отвечая на молчаливый вызов десятков изучающих взглядов. Золотисто-рыжие локоны превратились в настоящий огненный ореол, отбрасывающий танцующие блики на хрустальные стены и зеркальный пол.

То ли на неё так влияла концентрированная магия фейри, которой было пропитано всё вокруг, то ли собственное волнение усиливало проявление её дара, но огненная сила внутри неё отказывалась оставаться скрытой. Знакомое жжение пробежало по ладоням, и Артемизия увидела, как кончики её пальцев начали светиться, оставляя в воздухе мерцающие следы при каждом движении руки.

Придворные фейри отступали, освобождая ей путь — некоторые с выражением опаски, другие с жадным любопытством. Среди безупречно-прекрасных лиц мелькали эмоции, слишком быстрые и сложные для человеческого понимания.

Финвэль и Дарниэль шли по обе стороны от Артемизии, образуя своеобразный эскорт. Ледяной фейри, чувствуя себя в родном дворе более уверенно, время от времени наклонялся к ней, тихо давая указания или объясняя особенности этикета.

“Не смотрите прямо в глаза тем, кто носит серебряные диадемы — это высшая знать,” — шепнул он, когда они проходили мимо группы особенно величественных фейри. “И не касайтесь ничего без приглашения — даже стен.”

Когда они миновали фонтан из живой воды, которая текла вверх и формировала в воздухе сложные узоры, Финвэль кратко пояснил:
“Источник Истоков — один из древнейших артефактов дворца. Говорят, он связан с самим сердцем нашего мира.”

Дарниэль держался немного позади, его тёмная фигура казалась неуместной среди серебристо-голубого великолепия Хрустальных Шпилей. Его присутствие вызывало у некоторых придворных едва скрываемое неодобрение, но никто не осмеливался выразить его открыто.

Наконец они пришли к основанию Башни Лунного Камня. Здесь, отделённая от основного комплекса дворца изящным мостом из переливающегося хрусталя, возвышалась башня с молочно-белыми стенами, мерцающими изнутри голубоватым светом.

Огненный ореол волос Артемизии создавал поразительный контраст с окружающим её миром серебра и льда. Она казалась живым пламенем среди вечной зимы, нарушением гармонии и одновременно её дополнением.

У входа в башню стояли четыре стражника, чьи доспехи отличались от остальных — они были украшены символами, напоминающими руны, и светились тусклым защитным свечением. Их взгляды были устремлены прямо перед собой, но Артемизия чувствовала их внимание как физическое прикосновение.

“Башня Лунного Камня,” — произнёс Финвэль официальным тоном. “Здесь находится ваш дядя, под… защитой Серебряного Трона.”

“Как нам попасть внутрь?” — спросила Артемизия, не отрывая взгляда от молочно-белой поверхности башни, за которой находился её дядя. Её сердце колотилось всё сильнее, когда цель путешествия была так близко.

Финвэль выступил вперёд и слегка наклонил голову перед стражниками:

“Я, Финвэль из Дома Зимних Звёзд, привёл кровную родственницу Сайруса Блэквуда по приказу Серебряного Совета. Разрешите нам войти.”

Один из стражников — высокий даже по меркам фейри — сделал шаг вперёд. Его глаза цвета зимнего неба изучали Артемизию, особенно задерживаясь на её пылающих волосах.

“Огненная кровь,” — произнёс он голосом, напоминающим хрустальный перезвон. “Неожиданно.”

Затем он прикоснулся к руне на своих доспехах, и она вспыхнула ярче. В ответ на стене башни проявился светящийся контур двери, который медленно начал раскрываться.

Когда светящийся контур двери полностью проявился, сердце Артемизии забилось так громко, что, казалось, его стук отражался от хрустальных стен. Вот-вот она увидит дядю, человека, который заменил ей отца, ради которого она рискнула войти в опасный мир фейри.

Её пальцы невольно коснулись медальона под одеждой — последнего подарка дяди перед его исчезновением. Огненные пряди её волос колыхались в такт учащённому дыханию, отбрасывая танцующие блики на молочно-белые стены.

Предупреждения фейри о том, что Сайрус “изменился”, эхом отдавались в её мыслях. Что она увидит за этой дверью? Дядю, которого она знала всю жизнь, или кого-то, кого уже коснулась трансформирующая сила этого мира? Она сжала кулаки, готовясь к чему угодно.

Дверь начала медленно открываться, выпуская струйку света, который казался ярче и теплее холодного сияния остального дворца.

Собрав всю свою храбрость, Артемизия шагнула в проём, из которого лился тёплый золотистый свет. Ей пришлось на мгновение зажмуриться, чтобы глаза привыкли к резкой смене освещения после холодного сияния дворца.

Внутренние покои Башни Лунного Камня разительно отличались от остального дворца. Стены здесь были из тёплого янтарно-золотистого кристалла, покрытого тончайшей вязью рун и символов, которые медленно перемещались, словно живые. Круглая комната была заполнена книгами, свитками и странными инструментами, напоминавшими дядин кабинет в человеческом мире.

В центре, у стола, заваленного древними фолиантами, стояла фигура, обратившаяся на звук открывшейся двери. Мужчина в длинном одеянии цвета морской волны, с седеющими волосами, собранными в хвост… и глазами, затянутыми серебристой дымкой.

“Кто здесь? Ваша аура… пламя и человеческая кровь…” — голос был знакомым, но с новыми, мелодичными нотками.

“Дядя?” — прошептала Артемизия, делая ещё один шаг вперёд.

“Артемизия… Дитя моё!” — выдохнул Сайрус Блэквуд, его серебристые невидящие глаза расширились от удивления и радости.

Несмотря на свою физическую слепоту, он безошибочно повернулся к племяннице, словно мог видеть её иным зрением. Его руки, на которых теперь виднелись тонкие светящиеся линии, похожие на карту созвездий, вытянулись в её направлении.

“Как ты здесь оказалась? Как ты смогла пройти Тропы Сумерек?” — в его голосе смешались радость и тревога. “Огонь в твоей крови… он пробудился! Я чувствую его сияние!”

Пространство между ними наполнилось невидимыми для обычного глаза нитями магии — золотистые и серебряные потоки соединяли дядю и племянницу, подтверждая их кровное родство и общее наследие.

“Мы привели ее,” — произнесли Финвэль и Дарниэль, следуя за Артемизией в комнату. Их силуэты контрастировали с тёплыми янтарными оттенками помещения — один холодный и серебристый, другой тёмный и мерцающий.

“А как только вторая печать будет снята — вернем домой вас обоих,” — добавил Финвэль с едва заметной паузой. “Если вы того пожелаете.”

На последних словах Сайрус Блэквуд замер, его незрячие глаза повернулись в сторону ледяного фейри. По лицу пробежала тень сложной эмоции — смесь сомнения, внутреннего конфликта и чего-то похожего на тоску.

“Если мы того пожелаем?” — эхом повторила Артемизия, переводя взгляд с дяди на фейри. Огненные пряди её волос вспыхнули ярче, выдавая внезапную тревогу. “Что значит 'если'? Мы, конечно же, вернёмся домой!”

“Ты обещала им открыть вторую печать? Ты знаешь цену, которую придется заплатить?” — спросил дядя, его серебристые глаза, несмотря на слепоту, словно пронизывали Артемизию насквозь.

Огненные пряди в её волосах на мгновение потускнели, а затем вспыхнули с новой силой. Она выпрямилась, крепче сжимая медальон.

“Да, дядя,” — ответила она твёрдо. “Они сказали мне. Мое самое дорогое воспоминание о тебе… оно исчезнет.”

Финвэль и Дарниэль молча наблюдали за этим обменом, их лица были непроницаемы, но в глазах читался напряженный интерес. Атмосфера в комнате стала тяжелее, словно сам воздух сгустился от значимости момента.

“Я готова заплатить эту цену,” — продолжила Артемизия. “Но прежде чем это сделать, я хотела увидеть тебя, убедиться, что ты… что ты всё ещё ты.”

Сайрус глубоко вздохнул, его лицо, отмеченное печатью времени и магии, смягчилось. Он протянул руку, и кончики его пальцев, покрытые светящимися созвездиями, мягко коснулись щеки Артемизии.

“Я что-то утратил, а что-то приобрел…” — произнес он голосом, в котором человеческие нотки переплетались с мелодикой фейри. “Но самое важное и дорогое — оно всегда со мной. Это ты, дитя мое.”

Серебристая дымка его слепых глаз, казалось, просветлела, позволяя увидеть искру прежнего Сайруса Блэквуда — упрямого исследователя, страстного учёного и, прежде всего, любящего дядю.

“Будет ли оно так и для тебя после того, как ты отдашь часть своей души ради открытия печати?” — в его голосе звучала глубокая тревога и забота.

Между их соприкоснувшимися руками заструились тончайшие нити магии — золотистые и серебристые, сплетающиеся вместе, отражая кровную связь, усиленную магией этого места.

“Но ты ведь открыл первую печать… Ради чего?” — спросила тихо Артемизия, её голос дрогнул от эмоций. “Ради знаний? Или фейри убедили и тебя?”

Сайрус отступил на шаг, его руки с созвездиями линий медленно опустились. В комнате повисла тяжёлая тишина, нарушаемая лишь слабым потрескиванием огненных прядей в волосах Артемизии.

“И то, и другое, и нечто большее,” — наконец ответил он. “Я начал этот путь из любопытства учёного. Потом — из-за открывшейся правды о нашем происхождении. Но продолжил… когда понял, что происходит с миром.”

Он повернулся к столу, где лежала древняя карта, показывающая потоки магии между мирами — когда-то полноводные реки, теперь превратившиеся в тонкие ручейки.

“Магия уходит, Артемизия. Не только из мира фейри, но и из нашего. С каждым поколением всё меньше детей рождается с даром. Всё меньше чудес. Всё больше… пустоты.”

“А третья печать? Как открыть её?” — вспомнила вдруг Артемизия, её взгляд переместился с карты магических потоков на лицо дяди. “После открытия второй я надеюсь, что мы вернёмся домой…”

При упоминании третьей печати в комнате словно температура упала на несколько градусов. Финвэль и Дарниэль обменялись быстрыми взглядами, в которых читалось беспокойство. Сайрус застыл, его незрячие глаза расширились, а созвездия на его руках внезапно вспыхнули ярче.

“Третья печать…” — произнёс он после долгой паузы. “Она самая сложная из всех. И самая опасная.”

Он медленно повернулся к фейри:
“Вы не рассказали ей? Конечно нет… Иначе она бы не согласилась.”

Артемизия почувствовала, как холодок пробежал по спине:
“Не рассказали что, дядя? Что требует третья печать?”

Тяжелая тишина повисла в комнате. Финвэль отвернулся, его ледяной профиль стал ещё жестче. Наконец, Дарниэль сделал шаг вперёд, его тёмные глаза встретились с настороженным взглядом Артемизии.

“Третья печать,” — начал он, и его обычно мелодичный голос стал глубже, серьёзнее, словно сама тьма обрела звучание. “Она требует жизни.”

Он сделал паузу, позволяя этим словам повиснуть в воздухе.

“Не просто воспоминания или зрение. Для окончательного открытия Врат нужна добровольная жертва существа, в чьих венах течёт кровь обоих миров.”

Артемизия задержала дыхание, её разум лихорадочно обрабатывал информацию.

“Кровь обоих миров… Как у меня и дяди,” — прошептала она.

“Да,” — подтвердил Дарниэль. “Именно поэтому ваша семья так ценна. Вы — ключ к последней печати.”

“Об этом речи не шло,” — ответила Артемизия, её голос прозвучал резко, как удар хлыста в янтарной тишине комнаты.

Огненные пряди в её волосах вспыхнули с новой силой, языки пламени поднялись выше, отражаясь в хрустальных стенах множеством огненных копий. Кончики её пальцев засветились, как раскалённые угли.

“Наш договор, скреплённый вашими истинными именами, говорил только о второй печати,” — продолжила она, переводя взгляд с одного фейри на другого. “О возвращении нас домой после её открытия. Ни слова о третьей печати и… жертвах.”

Финвэль наконец повернулся к ней, его ледяное лицо было непроницаемым:
“Вы правы, леди Блэквуд. Договор не включал третью печать.”

Дарниэль склонил голову в признании её правоты:
“Это была… информация, которую мы планировали раскрыть позже.”

“Вы раскрыли… теперь,” — Артемизия выпрямилась, огненный ореол вокруг её головы пульсировал в такт биению сердца. “И что же вы хотите от меня и дяди?”

Между Финвэлем и Дарниэлем пробежала тень напряжения. Они обменялись быстрыми взглядами, в которых читалось нечто большее, чем простое беспокойство.

“Мы хотим, чтобы вы открыли вторую печать, как и договаривались,” — наконец произнёс Финвэль. “О третьей… Серебряный Трон не станет принуждать никого к такой жертве.”

Дарниэль сделал едва заметное движение, выражавшее несогласие:
“Но мы надеялись… что узнав о состоянии миров, о том, как истощается магия, вы могли бы… рассмотреть возможности.”

Сайрус шагнул ближе к племяннице, его рука с созвездиями линий легла на её плечо защитным жестом:
“Этого не будет, Дарниэль. Ни я, ни моя племянница не станем жертвовать жизнью ради ваших планов.”

“Открытия двух печатей достаточно, чтобы не угасли Тропы,” — добавил Сайрус твёрдо, его незрячие глаза, казалось, смотрели сквозь фейри.

Эти слова упали в тишину комнаты подобно камню, брошенному в спокойное озеро. Финвэль заметно напрягся, а Дарниэль бросил на Сайруса острый взгляд, полный удивления и досады.

“Что?” — Артемизия повернулась к дяде, её огненные волосы колыхнулись от резкого движения. “Они не рассказали и об этом?”

Сайрус кивнул, его пальцы с созвездиями линий скользнули по древней карте на столе:
“В моих исследованиях я обнаружил, что полное открытие Врат — не единственный вариант. Две открытые печати создадут достаточный поток магии между мирами, чтобы поддерживать Тропы и восстановить баланс. Да, не будет свободного прохода между мирами, но угасание магии остановится.”

“Открытие третьей печати нужно только фейри, но не людям,” — продолжил Сайрус, его голос стал тише, но обрёл стальную твёрдость. “Фейри не нравится… м-м… зависимое положение, скажем так.”

Его рука с созвездиями линий скользнула по карте, указывая на точки соприкосновения миров:
“Их сила в мире людей ограничена, а с падением барьера между мирами их не будет сдерживать ничто.”

Финвэль резко выпрямился, по его ледяной коже пробежала рябь, похожая на трещины на замерзающем озере:
“Вы переходите границы, смертный,” — произнёс он, и температура в комнате заметно упала.

Дарниэль оставался внешне спокойным, но тени вокруг него сгустились, став почти осязаемыми:
“Полное открытие Врат принесёт пользу обоим мирам,” — возразил он. “Это восстановит естественный порядок вещей.”

“Естественный для кого?” — возразил Сайрус. “Для высших фейри, которые смогут свободно входить в мир людей со всей своей силой?”

“У людей есть сильные маги, но их мало,” — продолжил Сайрус, его незрячие глаза, казалось, смотрели сквозь время и пространство. “Силы будут не равны, а фейри не привыкли к умеренности во власти. Оттого и запечатали королевства, чтобы сохранить и ваш мир, и наш.”

Воздух в комнате сгустился от напряжения. Вокруг Финвэля начали формироваться крошечные ледяные кристаллы, а тени, окружающие Дарниэля, приобрели почти материальную форму.

“Это лишь одна интерпретация истории,” — холодно ответил Финвэль. “Есть и другие.”

Артемизия переводила взгляд между дядей и фейри, её огненные волосы пульсировали в такт учащенному сердцебиению. Всё, что она видела и слышала в мире фейри — великолепие и опасность, красота и коварство — складывалось в новую картину, в которой открытие третьей печати выглядело совсем иначе.

“Вы заключили с нами договор на открытие только второй печати,” — твёрдо произнесла она. “И мы его выполним. Но не более того.”

“Вы должны узнать больше о третьей печати,” — с нажимом произнёс Финвэль, делая шаг вперёд. Его голубые глаза сверкали, как осколки льда. “Всё не совсем так, как описывает ваш дядя.”

Холодная аура вокруг ледяного фейри усилилась, создавая контраст с огненным сиянием волос Артемизии. В его голосе звучала странная смесь настойчивости и чего-то похожего на отчаяние — эмоция, которую трудно было представить у такого существа.

“Жертва не означает смерть в нашем понимании,” — добавил он тише. “Это трансформация. Переход. Как первая печать забрала физическое зрение вашего дяди, но дала ему иное…”

Сайрус крепче сжал плечо Артемизии:
“Не слушай его,” — предостерег он. “Фейри мастера полуправды. Их 'трансформация' означает потерю человечности. Это судьба, которую я не желаю ни себе, ни тебе.”

“Вторая печать,” — повторила Артемизия твёрдо, её голос, несмотря на молодость, звучал с непоколебимой решимостью. “И никто не пострадает.”

Огненный ореол её волос, казалось, защитным куполом окружил и её, и дядю. Она выпрямилась, встречая взгляд Финвэля без страха. Медальон на её шее вспыхнул, резонируя с её внутренней силой.

“Наш договор, скреплённый вашими истинными именами, касался только второй печати,” — продолжила она. “И мы выполним свою часть сделки. Но не более того.”

Сайрус стоял рядом с племянницей, его рука с созвездиями линий поддерживающе лежала на её плече. Несмотря на физическую слепоту, он словно видел всё происходящее с пронзительной ясностью.

“Вторая печать остановит угасание магии,” — подтвердил он. “Это компромисс, с которым могут жить оба мира.”

Фейри не произнесли ни слова в ответ, но их молчание было красноречивее любых возражений. Тяжелая, почти осязаемая волна неодобрения и сдерживаемого гнева исходила от обоих существ, заполняя пространство башни.

Финвэль отвернулся, его профиль стал острым как лезвие ледяного кинжала. Мельчайшие кристаллы инея формировались и таяли на его коже, выдавая внутреннюю борьбу. Руны на его одежде пульсировали холодным светом.

Дарниэль оставался неподвижным, но тени вокруг него сгустились до такой степени, что очертания его фигуры размывались, словно растворяясь в сумраке. Его тёмные глаза не отрывались от Артемизии, в них читалось что-то похожее на разочарование, смешанное с неохотным уважением.

Артемизия почти физически почувствовала их несогласие — как давление на кожу, как изменение в самом воздухе комнаты. Но они были связаны своими истинными именами, и прямо нарушить договор не могли.

“Когда надо будет открыть вторую печать?” — спросила Артемизия, её голос прорезал напряжённую тишину.

Молчание фейри наконец было нарушено. Финвэль медленно повернулся к ней, его ледяной взгляд постепенно обретал прежнюю расчётливую холодность.

“При полной луне,” — ответил он. “Она настанет через три дня по вашему исчислению времени. Ритуал должен проводиться в Зале Отражений, глубоко под дворцом.”

Дарниэль выступил из сгустившихся теней:
“Вам понадобится отдых и подготовка. Ритуал второй печати… непрост. Он требует не только воспоминания, но и силы удержать связь с первой печатью.”

Сайрус крепче сжал плечо племянницы:
“Ты будешь связана со мной через печать. Почувствуешь часть того, что чувствовал я при открытии первой.”

Артемизия медленно кивнула, её огненный ореол слегка угас, отражая смену эмоций от противостояния к напряженному принятию.

Финвэль продолжал, его голос вновь обрёл официальные, почти церемониальные интонации:
“До тех пор будьте гостьей в нашем дворце. Мы поселим вас в покоях смежными с дядей.”

Он сделал изящный жест рукой, и часть стены башни стала прозрачной, открывая вид на соседнюю комнату — просторное помещение с мебелью из светящегося хрусталя и мягкими тканями цвета утреннего неба.

“Вам будет предоставлено всё необходимое,” — добавил он. “Слуги принесут еду и одежду.”

Дарниэль отошёл к окну, через которое виднелись сверкающие шпили дворца:
“Вы можете свободно перемещаться по восточному крылу,” — сказал он. “Но не пытайтесь покинуть его без сопровождения. Дворец… не всегда дружелюбен к чужакам.”

Артемизия медленно кивнула, её огненный ореол слегка угас, отражая смену эмоций от противостояния к напряженному принятию.

Финвэль продолжал, его голос вновь обрёл официальные, почти церемониальные интонации:
“До тех пор будьте гостьей в нашем дворце. Мы поселим вас в покоях смежными с дядей.”

Он сделал изящный жест рукой, и часть стены башни стала прозрачной, открывая вид на соседнюю комнату — просторное помещение с мебелью из тёмного полированного дерева, чьи узоры, казалось, двигались под поверхностью, и мягкими тканями цвета утреннего неба.

“Вам будет предоставлено всё необходимое,” — добавил он. “Слуги принесут еду и одежду.”

Дарниэль отошёл к окну, через которое виднелись сверкающие шпили дворца:
“Вы можете свободно перемещаться по восточному крылу,” — сказал он. “Но не пытайтесь покинуть его без сопровождения. Дворец… не всегда дружелюбен к чужакам.”

Как только дверь за фейри закрылась, Артемизия почувствовала, как напряжение постепенно отпускает её. Огненный ореол её волос стал мягче, превратившись в тёплое золотистое сияние. Она подошла ближе к дяде, понизив голос, хотя стены могли иметь невидимые уши.

“Кто король в Серебряном Троне?” — спросила она, осматривая роскошные, но странно безлюдные покои. “Когда мы добирались сюда по лесу, нас искали гонцы. А теперь мы здесь, но никто с нами не заговаривал кроме стражи. Здесь всё так странно…”

Сайрус тяжело опустился в кресло, его лицо приобрело озабоченное выражение. Серебристая дымка его слепых глаз, казалось, пульсировала в такт его мыслям.

“В Серебряном Троне нет короля в человеческом понимании,” — ответил он тихо. “Здесь правит Совет Семи — древнейшие и могущественнейшие фейри этого королевства. Финвэль — один из них, хотя он скрывает своё истинное положение.”

Он наклонился ближе:
“Что ещё более странно — Совет разделён. Трое выступают за открытие всех печатей, трое против, а седьмой… седьмой не появлялся на публике уже несколько столетий.”

“А Дарниэль?” — спросила Артемизия, вспоминая странные взгляды, которыми обменивались фейри, их неоднозначное поведение и очевидное напряжение между ними.

Сайрус повел рукой в воздухе, и тихий шелест прошел по комнате — защитное заклинание, препятствующее подслушиванию. Созвездия линий на его пальцах вспыхнули ярче, прежде чем снова потускнеть.

“Дарниэль — высокопоставленный эмиссар Теневой Обители, другого королевства,” — произнес он еще тише. “Не позволяй его учтивости обмануть тебя. Он — один из самых опасных фейри, каких я встречал.”

Старик подался вперед:
“Три королевства фейри находятся в сложных отношениях. Серебряный Трон и Теневая Обитель обычно соперничают, а не сотрудничают. То, что Финвэль и Дарниэль работают вместе…” — он покачал головой, — “это признак того, насколько важны для них Врата.”

“Дарниэль представляет фракцию, которая жаждет полного открытия Врат больше всех. Теневая Обитель потеряла больше других королевств после Разделения. Они верят, что полное слияние миров вернет им былую мощь.”

“А почему никто из Лунной Цитадели не пришел за мной?” — вопрос Артемизии повис в защищённом заклинанием воздухе.

Сайрус замер, его лицо заметно напряглось. Серебристая дымка в его слепых глазах заклубилась, словно штормовые облака.

“Это… один из самых тревожных вопросов,” — ответил он после долгой паузы. “Лунная Цитадель хранит нейтралитет в открытую, но их шпионы есть везде. С проявлением у тебя огненного дара…” — он жестом указал на её пламенеющие волосы, — “они должны были проявить интерес.”

Он поднялся и подошёл к столу, где лежала странная карта со светящимися точками:
“Лунная Цитадель — самое загадочное из трёх королевств. Они не стремятся к открытию Врат, но и не противостоят этому открыто. Их больше интересует… трансформация.”

Его пальцы коснулись светящейся точки на карте:
“То, что никто из них открыто не пришёл за тобой, означает одно из двух: либо они наблюдают из тени… либо кто-то уже здесь, скрытый в другом облике.”

Артемизия покачала головой, золотистые искры мягко осыпались с её волос на пол, где тут же исчезали, словно звёздная пыль.

“Скорее бы нам оказаться дома,” — сказала она, глядя в сторону окна, за которым виднелся чужой, сверкающий мир фейри. “И пусть фейри плетут свои интриги уже без нас.”

Сайрус усмехнулся, но в его усмешке было что-то горькое, почти болезненное. Созвездия линий на его руках на мгновение потускнели, словно отражая внутреннюю печаль.

“Сомневаюсь, что нас оставят в покое,” — произнёс он тихо. “Даже когда мы вернёмся.”

Он провёл рукой над столом, и в воздухе возникло призрачное изображение их дома в Королингене — но вокруг него, невидимые обычному глазу, кружились тонкие нити магии, соединяющие его с дворцом фейри.

“Теперь мы часть их игры,” — добавил он. “Не по своей воле, но уже необратимо.”

“А мы не будем в этой игре участвовать,” — ответила Артемизия, её голос зазвенел с неожиданной твёрдостью.

Огненный ореол её волос вновь вспыхнул ярче, откликаясь на внутреннюю решимость. Она выпрямилась, глаза её светились золотом в полумраке комнаты.

“Откроем вторую печать, как договорились, и вернёмся домой. А там…” — она сделала решительный жест рукой, словно отсекая невидимые нити судьбы, — “запрём двери, закроем окна от их лунного света и будем жить своей жизнью.”

Сайрус посмотрел на племянницу с выражением, в котором любовь смешивалась с печальной мудростью. Иллюзорное изображение их дома рассеялось, оставив после себя слабое мерцание в воздухе.

“Ты так похожа на свою мать,” — произнёс он тихо. “Та же сила духа. То же упрямство.”

Он не стал спорить, не стал объяснять, что пробудившееся в ней наследие фейри никогда уже не уснёт, что магия, однажды почувствовавшая свободу, не вернётся в клетку. Вместо этого он просто накрыл её руку своей, с созвездиями линий на коже.

Сразу после ухода фейри, в покои Артемизии стали прибывать слуги — странные существа с полупрозрачной кожей и глазами без зрачков. Они двигались с нечеловеческой грацией, расставляя предметы, никогда не касаясь друг друга и не произнося ни слова.

Разместили её и правда со всем удобством и даже почтением. Её комната оказалась просторным помещением с высоким сводчатым потолком, на котором мерцало подобие звёздного неба. Тёмная полированная мебель с живыми узорами располагалась вокруг уютного камина, в котором горел огонь необычного голубоватого оттенка.

Слуги принесли тонкие изысканные платья для Артемизии — шёлковые одеяния, которые, казалось, были сотканы из лунного света и утренней росы. Каждое меняло оттенок в зависимости от освещения и её настроения, откликаясь на пламя в её волосах.

Позже подали кушанья, которых она в жизни не пробовала — фрукты, светящиеся изнутри, напитки, меняющие вкус с каждым глотком, сладости, тающие во рту и оставляющие ощущение лёгкости и бодрости.

“Всё это подходит для людей,” — заверил её Сайрус, когда зашёл проведать племянницу. “Финвэль и Дарниэль контролируют теперь всё — клятва обязывает. Они не могут причинить нам вред или обмануть, связанные своими истинными именами.”

Вечер окутал покои Артемизии мягким сиянием. Она сидела за столом из тёмного дерева, пробуя угощения фейри, каждое из которых казалось воплощением вкуса и магии. Фрукты, светящиеся изнутри подобно маленьким звёздам, оставляли на языке вкус, напоминающий одновременно мёд и что-то неземное — может быть, саму магию, если бы та имела вкус.

Она чувствовала себя так, словно попала в сказку или старинную легенду — те самые, что рассказывал ей дядя тёмными зимними вечерами. Но теперь легенда стала реальностью, опасной и непредсказуемой.

Позже, лёжа в высокой кровати с балдахином из ткани, напоминающей застывший дым, Артемизия долго размышляла обо всём, что узнала. Её огненные волосы мягко светились в темноте, отбрасывая танцующие блики на стены. Кончики пальцев временами вспыхивали золотистым светом, когда мысли касались особенно важных тем.

Она поймала себя на неожиданной мысли — она хотела бы узнать больше о своей магии. Не просто для любопытства, но как оружие и защиту. Если огненный дар — наследие Лунной Цитадели, не найдёт ли она и там ответы? Не поможет ли ей эта сила защитить себя и дядю в мире, полном древних интриг?

С этими мыслями она и уснула, золотистое сияние её волос постепенно угасло до тёплого мерцания, подобного тлеющим углям. Во сне её руки иногда вспыхивали слабыми искрами, а на лице отражались тени неясных видений.

За высокими окнами башни прошла ночь, наполненная странным сиянием множества лун и звёзд, непохожих на те, что освещали небо человеческого мира. А когда первые лучи утра — серебристо-голубые, а не золотистые — коснулись хрустальных шпилей дворца, тонкая дымка нового дня окутала покои Артемизии.

Новый день принёс новые встречи и новые заботы. Ещё до того, как она полностью проснулась, в дверь её покоев уже стучали — учтиво, но настойчиво. Приготовления к ритуалу открытия второй печати начинались, и времени на размышления оставалось всё меньше.

Первыми лучами утреннего света в комнату проскользнули странные молчаливые создания – слуги фейри с полупрозрачной кожей и глазами без зрачков. Они двигались с плавной грацией, словно танцевали под неслышимую музыку.

Эти существа помогли Артемизии одеться, выбрав из принесённых ранее нарядов платье цвета утреннего неба с тончайшей серебряной вышивкой, которая, казалось, двигалась по ткани подобно живым ручейкам. Одеяние идеально сочеталось с огненными прядями её волос, усиливая их сияние вместо того, чтобы конкурировать с ним.

На завтрак подали уже знакомые светящиеся фрукты и воздушные сладкие булочки, которые при каждом прикосновении испускали тонкий аромат корицы и чего-то неземного. Напитком была вода, налитая в хрустальный кубок, но вкус у неё был сладким и освежающим, словно в ней растворились сами звёзды.

Когда она завтракала, слуги застыли у стен, сливаясь с тенями, — безмолвные наблюдатели, готовые исполнить любое желание и одновременно доложить хозяевам о каждом её движении.

Едва Артемизия закончила завтрак, как дверь её покоев открылась без стука, и на пороге появились Финвэль и Дарниэль. Оба фейри замерли, увидев её в облачении их мира — небесно-голубое платье с серебряной живой вышивкой идеально оттеняло огненные пряди её волос, а лёгкая ткань, струящаяся подобно воде, подчёркивала изящество движений.

Что-то блеснуло в ледяных глазах Финвэля — мгновенная вспышка эмоции, похожей на узнавание или даже благоговение, — но тут же скрылось за привычным непроницаемым выражением. Его идеально прямая спина стала ещё жёстче, словно он увидел что-то, нарушившее его внутреннее равновесие.

Дарниэль же, напротив, не скрывал своих чувств. Его тёмные глаза расширились, а на губах появилась медленная улыбка. Он рассматривал Артемизию с интересом, даже слишком живым интересом — так знаток искусства изучает шедевр, обнаруженный в заброшенном поместье.

“Одеяния нашего мира вам… к лицу,” — произнёс Дарниэль, делая лёгкий поклон. “Они пробуждают то, что уже существует в вашей крови.”

“Благодарю,” — сдержанно ответила Артемизия, слегка наклонив голову. Огненные пряди её волос колыхнулись, отбрасывая танцующие блики на стены. “Давайте перейдём к делу.”

Её тон был намеренно деловым, а взгляд — твёрдым и прямым. Несмотря на одеяния фейри и постепенно пробуждающуюся магию, она оставалась прежде всего племянницей Сайруса Блэквуда — исследователя, учёного, человека, который всегда ставил знания и долг выше эмоций.

Финвэль едва заметно приподнял бровь, словно удивлённый её прямолинейностью, но в его взгляде промелькнуло что-то похожее на одобрение. Он кивнул, возвращаясь к своей обычной официальной манере.

“Сегодня начнётся подготовка к ритуалу,” — произнёс он. “Вам предстоит изучить руны второй печати и практиковаться в контроле своего… дара.”

“Хорошо, давайте приступим. Чем скорее, тем лучше,” — сказала Артемизия всё тем же ровным тоном, держа спину прямо и взгляд — уверенным.

Но вопреки её внешнему спокойствию, внутри у неё всё затрепетало от предвкушения — она узнает больше о своей магии! О силе, которая текла в её венах, о огне, который танцевал в её волосах и на кончиках пальцев. Это волнение отразилось в её волосах, которые вспыхнули ярче, выдавая истинные чувства своей хозяйки.

Дарниэль заметил эту перемену и его губы тронула лёгкая понимающая улыбка.

“Следуйте за нами,” — произнёс Финвэль, делая жест в сторону двери. “Ваш дядя ожидает нас в Зале Отражений. Там… безопаснее практиковать магию такого рода.”

Они вышли из покоев и направились по причудливым коридорам дворца. Стены здесь были из полупрозрачного кристалла с вплавленными в них серебряными нитями, формирующими сложные узоры, которые, казалось, перемещались, когда на них не смотрели прямо. Потолки изгибались невероятными арками, создавая впечатление, что они идут внутри гигантского сияющего организма, а не рукотворного здания.

Встречные фейри — придворные в изысканных одеяниях из материалов, похожих на застывший свет, и слуги, скользящие почти незаметно вдоль стен — останавливались и оборачивались вслед Артемизии. В их глазах читалось любопытство, удивление, настороженность, а иногда даже страх при виде огненных прядей в её волосах.

Под этими пристальными взглядами кончики пальцев Артемизии снова начало жечь. Знакомое ощущение тепла распространялось по ладоням, словно живое пламя пыталось вырваться наружу в ответ на эмоции. Она сжала кулаки, стараясь сдержать непрошеный магический отклик.

Финвэль шёл впереди, спина прямая, движения чёткие, словно он проходил по невидимым линиям. Дарниэль же двигался рядом с Артемизией, время от времени бросая на неё внимательные взгляды и едва заметно кивая, когда замечал её попытки контролировать пробуждающуюся силу.

Но жжение не утихало — напротив, оно усиливалось с каждым шагом, с каждым встревоженным взглядом придворных фейри. Артемизия с нарастающей тревогой наблюдала, как золотой свет начал собираться в капли на кончиках её пальцев, словно расплавленный металл, как тогда в лесу, когда она трансформировала дерево.

Искры срывались с её волос, а кожа ладоней стала такой горячей, что, казалось, вот-вот воспламенит тонкую ткань платья. Она испытывала сильное, почти непреодолимое желание сбросить избыток этой силы — направить её куда-то, позволить пламени вырваться и обрести форму.

Артемизия стиснула зубы, пытаясь сдержать растущую магию, но это было подобно попытке удержать песок в сжатом кулаке — сила просачивалась сквозь её контроль, заставляя воздух вокруг дрожать от жара.

Дарниэль, заметив её состояние, приблизился и негромко произнёс:
“Не сопротивляйтесь. Огонь жаждет выхода, и чем сильнее вы его сдерживаете, тем яростнее он станет.”

Финвэль обернулся, в его ледяных глазах мелькнуло беспокойство:
“Мы почти пришли,” — сказал он, ускоряя шаг. “Держитесь.”

Они свернули в широкий коридор и оказались перед высокими дверями, разительно отличающимися от хрустальной архитектуры остального дворца. Эти врата были созданы из древесины, напоминающей обсидиановое дерево, и серебристого металла неизвестного происхождения. Материалы сплетались друг с другом в невозможных узорах — металл прорастал сквозь дерево, а деревянные волокна пронизывали металл, образуя символы, меняющие форму при дольном рассмотрении.

Артемизия едва замечала эту красоту, сосредоточенная на борьбе с собственной силой. Золотые капли срывались с её пальцев, оставляя на хрустальном полу крошечные дымящиеся следы. Волосы полыхали настоящим пламенем, а воздух вокруг дрожал от жара, искажая очертания предметов.

“Быстрее,” — сказал Финвэль, его ледяная аура создавала защитный барьер между ним и её огнём. Он прикоснулся к дверям, активируя невидимые руны.

Дарниэль поддерживал Артемизию за локоть, его собственная тёмная магия словно впитывала часть избыточного тепла:
“Осталось всего несколько мгновений,” — шепнул он ей. “Зал Отражений создан для таких, как вы.”

Двери распахнулись, и они буквально ввалились внутрь — Дарниэль почти втолкнул Артемизию в зал, а Финвэль стремительно закрыл двери за ними.

Артемизии казалось, что ещё немного, и она сама воспламенится. Огонь в её волосах превратился в настоящий ореол пламени, золотые капли магии стекали по рукам, оставляя светящиеся следы на платье, а кожа светилась так ярко, что сквозь неё были видны вспыхивающие вены и артерии.

Но в момент, когда она шагнула в центр зала, произошло нечто удивительное. Громадное круглое помещение с куполообразным потолком было выложено тысячами зеркал и кристаллов разных размеров и форм. И как только её пламя отразилось в них, давление внутри неё начало спадать — зеркала словно впитывали избыток энергии, отражая его бесконечное количество раз, рассеивая и трансформируя.

Огненные потоки отрывались от её тела и устремлялись к зеркалам, создавая фантастический танец пламени по всему залу. Жар становился терпимым, а ощущение неминуемого взрыва постепенно сменялось странным облегчением.

Когда первая волна магического облегчения прошла, и Артемизия смогла оглядеться сквозь танцующие отражения своего собственного пламени, она увидела знакомую фигуру, стоящую в центре зала на круглой каменной платформе.

“Дядя!” — воскликнула она, чувствуя прилив радости и облегчения.

Сайрус Блэквуд стоял спокойно, его незрячие глаза с серебристой дымкой были устремлены прямо на неё, словно он мог видеть не только её физическую форму, но и бурю магии внутри. Созвездия линий на его руках светились ярче, вступая в резонанс с её пламенем.

“Я ждал тебя, Артемизия,” — произнёс он, и его голос, казалось, проникал сквозь хаос огня прямо в её сердце. “Зал Отражений – идеальное место для тех, кто учится контролировать дар. Он принимает избыток силы, не давая ей причинить вред.”

Он поднял руку с мерцающими созвездиями:
“Иди сюда. Сегодня ты научишься не бояться своего огня.”

Артемизия приблизилась к каменной платформе, где стоял дядя. Её огненные волосы продолжали пылать, но теперь пламя было контролируемым — зеркала зала впитывали избыток энергии, создавая вокруг них сферу из танцующих отражений.

“Дядя, в лесу произошло что-то странное,” — начала она, протягивая руки ладонями вверх. На них всё ещё пульсировали золотистые узоры. “Я коснулась дерева, и оно… изменилось. Превратилось из серебристо-голубого в золотое с рубиновыми листьями.”

Сайрус внимательно слушал, его незрячие глаза, казалось, видели больше, чем обычные.

“Трансформация — суть огненного дара,” — пояснил он, бережно касаясь её ладоней своими руками с созвездиями линий. “То, что Лунная Цитадель хранит как высшее искусство.”

Финвэль приблизился, оставаясь на безопасном расстоянии от её пламени:
“Начните с дыхания,” — произнёс он. “Огонь следует за воздухом. Вдох — сосредоточение силы, выдох — направление её.”

Дарниэль встал с другой стороны:
“Представьте пламя внутри себя как живое существо — не враждебное, а ищущее форму и цель. Не боритесь с ним, но направляйте.”

Артемизия закрыла глаза и сосредоточилась на дыхании, как советовал Финвэль. Вдох — и она почувствовала, как огонь внутри собирается в центре груди, становясь ярче, интенсивнее. Выдох — и пламя устремилось по венам к кончикам пальцев, послушное её воле.

С каждым циклом дыхания она всё яснее ощущала поток магии внутри — не хаотичную бурю, а реку золотистого света, которую ей удавалось усилить или замедлить. Когда она открыла глаза, то увидела, что огонь в её волосах теперь пульсировал в ритме её дыхания.

“Хорошо,” — одобрительно кивнул Сайрус, чувствуя изменения в её ауре. “Теперь попробуй направить часть силы в определённую точку.”

Дарниэль указал на один из кристаллов, висящих в воздухе:
“Представьте, что ваш огонь хочет достичь именно этой цели. Не заставляйте его — приглашайте.”

Артемизия подняла руку, концентрируясь на выбранном кристалле. Золотистые капли на её пальцах сформировали тонкий ручеёк света, который сначала неуверенно, а затем всё более целенаправленно потянулся к кристаллу, окутывая его тёплым сиянием.

Тонкий поток золотистого света коснулся парящего кристалла, и в тот же миг произошло нечто удивительное. Кристалл, бывший до этого момента прозрачным с легким голубоватым оттенком, внезапно вспыхнул изнутри, словно в него поместили миниатюрное солнце.

Его структура начала меняться на глазах у изумлённой Артемизии — грани перестраивались, словно живое существо, меняющее положение. Прозрачный минерал приобрёл глубокий янтарный цвет с красными прожилками, напоминающими лаву, текущую под тонкой корой. А затем, к всеобщему изумлению, кристалл начал медленно вращаться, испуская тонкие лучи золотистого света, похожие на лепестки цветка.

“Трансформация,” — выдохнул Дарниэль, его тёмные глаза расширились от удивления. “Без обучения… инстинктивно…”

Финвэль сделал невольный шаг назад, его ледяное лицо отразило нечто похожее на тревогу.

Сайрус же улыбнулся, его рука с созвездиями линий поддерживающе легла на плечо племянницы:
“Ты не просто управляешь огнём, Артемизия. Ты изменяешь саму сущность вещей.”

“Я даже не понимаю, что происходит,” — пробормотала Артемизия изумлённо, глядя на свои руки, которые всё ещё соединялись тонкой нитью золотистого света с трансформированным кристаллом.

Её глаза расширились от смеси страха и восхищения. Ещё вчера она была обычной девушкой из Королингена, племянницей эксцентричного учёного. Сегодня же она стояла в фантастическом зале дворца фейри, и по её воле материя меняла свою сущность.

“Дар трансформации проявляется не через понимание,” — мягко пояснил Сайрус, его незрячие глаза, словно наполненные звёздной дымкой, были обращены к кристаллу. “Он рождается из глубинной интуиции, из связи между твоей сущностью и сущностью вещей.”

Дарниэль приблизился, его тёмные глаза блестели от восхищения:
“Вы вложили часть своего внутреннего огня в кристалл, и он откликнулся, принимая новую форму. Это редчайший дар — даже среди фейри Лунной Цитадели немногие способны на такое.”

“Я могу превращать вещи?” — спросила Артемизия, её голос дрожал от осознания возможностей, которые открывались перед ней.

Трансформированный кристалл продолжал вращаться в воздухе, меняя форму — из его граней начали прорастать тончайшие нити, похожие на золотые корни или ветви, создавая всё более сложную структуру. Бесчисленные зеркала зала отражали этот процесс, превращая одиночное преображение в бесконечный лес светящихся древовидных кристаллов.

“Не просто превращать,” — ответил Сайрус, его лицо стало серьёзным, несмотря на едва заметную гордость в голосе. “Ты можешь изменять их сущность, их внутреннюю природу. Это… величайший дар и величайшая ответственность.”

Дарниэль сделал шаг ближе, его тёмные глаза горели от возбуждения:
“Подумайте о возможностях! Вы могли бы преобразовать материю по своей воле, создавать новые формы, новые сущности…”

“В пределах, определённых законами магии,” — холодно прервал его Финвэль. “Каждая трансформация имеет свою цену и свои ограничения.”

“Тебе предстоит ещё много научиться,” — сказал Сайрус, его голос звучал одновременно с гордостью и тревогой. В созвездиях линий на его руках промелькнули беспокойные вспышки, словно отражая внутреннее волнение.

Дарниэль тут же подхватил, делая шаг вперёд, его тёмные глаза загорелись нескрываемым энтузиазмом:
“И это лучше сделать в мире фейри! Здесь, у нас…”

Его голос был мягким, почти гипнотическим, а руки описывали в воздухе элегантные жесты, создавая тени, которые, казалось, шептали свои собственные соблазнительные обещания.

“Только представьте — целые библиотеки древних знаний о трансформации, наставники, владеющие этим искусством тысячелетиями, безграничные возможности для экспериментов и развития вашего дара…”

Сайрус заметно напрягся, его рука на плече Артемизии сжалась крепче:
“Моя племянница вернётся в мир людей, как мы договаривались,” — произнёс он твёрдо, обращаясь не столько к Дарниэлю, сколько к Артемизии.

“Я буду учить Артемизию,” — продолжил Сайрус твёрдо, его голос, несмотря на мягкость, не оставлял места для возражений. Созвездия линий на его руках вспыхнули, отражая решимость. “У меня нет великих знаний фейри, но есть необходимое, чтобы направить мою племянницу. Остальное — она откроет сама.”

Дарниэль отступил на шаг, его лицо на мгновение исказилось от разочарования, прежде чем вернуться к привычной маске вежливого интереса. Тени вокруг него сгустились, словно отражая его истинные эмоции.

Финвэль, хранивший молчание и наблюдавший за трансформированным кристаллом с аналитическим интересом, вдруг произнёс — его ледяной голос разрезал напряжённую тишину:

“В Лунной Цитадели Артемизия могла бы раскрыться в полной мере…”

Эти слова упали как камень в тихий пруд. Даже Дарниэль повернулся к Финвэлю с плохо скрываемым удивлением — представитель Серебряного Трона предлагал третье королевство, соперничающее с его собственным.

“Артемизия может многое изменить,” — тихо проговорил Финвэль, его ледяной голос странно смягчился, обретая почти пророческие интонации. “Вторая печать станет только началом.”

В огромном Зале Отражений его слова отразились эхом, многократно усиленным мерцающими зеркалами. Трансформированный кристалл, парящий между ними, внезапно изменил своё вращение, словно реагируя на скрытый смысл сказанного.

Дарниэль резко повернулся к представителю Серебряного Трона, его тёмные глаза сузились от подозрения:
“Что именно тебе известно, Финвэль?” — в его голосе смешались настороженность и неприкрытый интерес.

Сайрус шагнул вперёд, его незрячие глаза, казалось, пронзали пелену видимого мира:
“Вы что-то скрываете. Что в пророчествах Серебряного Трона об огненном даре и печатях?”

Артемизия стояла неподвижно, ощущая, как вокруг неё сплетаются невидимые нити интриг и древних предсказаний. Её огненные волосы колыхались от внутреннего волнения.

Финвэль медленно повернулся к ним, его взгляд скользнул по трансформированному кристаллу, прежде чем остановиться на Артемизии. Лёд в его глазах казался теперь глубоким, как зимнее небо, скрывающее за собой бесчисленные звёзды.

“Пророчества Серебряного Трона… многослойны и открыты для интерпретаций,” — ответил он уклончиво, каждое слово тщательно взвешено. “Они говорят о кровных линиях и перекрёстках судеб. О пламени, которое не уничтожает, но преображает.”

Он сделал изящный жест рукой, и один из кристаллов зала вспыхнул, проецируя в воздух сложный узор, напоминающий трилистник с переплетёнными линиями:

“Когда потомок трёх линий вернётся к источнику, мосты между мирами начнут восстанавливаться. Печати — лишь внешние символы внутренней трансформации.”

Его взгляд снова встретился с глазами Артемизии:
“Но каждый должен выбрать свой путь сам, без принуждения. Иначе пророчество обернётся своей противоположностью.”

“Поток трёх линий — Серебряного Трона, Теневой Обители и Лунной Цитадели?” — Артемизия нахмурилась, пытаясь соединить разрозненные части головоломки. “Но это не могу быть я.”

Её огненные волосы колыхнулись, отражая внутреннее беспокойство. Трансформированный кристалл, словно в ответ, изменил цвет, темнея до глубокого рубинового оттенка.

“Моя прабабушка принадлежала Серебряному Трону, верно? И возможно, в ней была примесь фейри Лунной Цитадели, раз во мне проявился этот дар,” — продолжила она, её взгляд метнулся между дядей и Финвэлем. “Но Теневая Обитель?”

Она покосилась на Дарниэля, и её глаза сузились от подозрения.

Тёмный фейри встретил её взгляд с неожиданной серьёзностью. Тень улыбки скользнула по его губам — не насмешливой, но знающей.

“Кровные линии фейри сложнее, чем кажется на первый взгляд,” — произнёс он мягко. “Они переплетаются на протяжении тысячелетий, порой теряясь, порой вновь проявляясь.”

“Во мне ничего нет от магии льда,” — вздохнула Артемизия, разглядывая свои руки, всё ещё светящиеся золотистым огнём. “И похоже, что и от магии теней тоже.”

Трансформированный кристалл, парящий перед ней, продолжал вращаться, преломляя свет таким образом, что на мгновение вокруг Артемизии возникли три тени — одна яркая и пламенеющая, другая ледяная и искрящаяся, третья глубокая и текучая.

Финвэль и Дарниэль обменялись быстрыми взглядами, в которых читалась странная смесь напряжения и ожидания. Сайрус опустил голову, его пальцы с созвездиями линий слегка дрогнули.

“Не все дары проявляются одновременно,” — произнёс Финвэль с необычной для него мягкостью. “Некоторым нужно время… или определённые обстоятельства.”

Дарниэль наблюдал за тройной тенью Артемизии с нескрываемым интересом:
“Магия крови иногда спит поколениями, прежде чем пробудиться. Кто может сказать, какие ещё сюрпризы хранит ваша родословная?”

“А мой дядя? Он ведь тоже потомок,” — продолжала Артемизия, поворачиваясь к Сайрусу, чьи незрячие глаза, затянутые серебристой дымкой, были устремлены в пространство. “Его магия вообще человеческая.”

При этих словах Сайрус поднял руки, и созвездия линий на его коже вспыхнули ярче, создавая сложные узоры, которые, казалось, рассказывали истории о древних звёздах и забытых путях.

“Моя магия… проявилась иначе,” — произнёс он тихо. “Не столь зрелищно, как твоя, но всегда была со мной — в способности видеть скрытые связи, понимать древние языки, чувствовать магические потоки.”

Финвэль приблизился, его ледяные глаза изучали светящиеся линии на руках Сайруса:
“Созвездия на вашей коже — не просто результат открытия первой печати. Они всегда были там, просто невидимы для обычного взгляда.”

Дарниэль задумчиво кивнул:
“Кровь фейри проявляется по-разному. В ком-то она вспыхивает пламенем, в других течёт тихими ручьями знания и интуиции.”

“Но давайте вернёмся пока к подготовке к ритуалу,” — добавил Дарниэль, его голос утратил задумчивость и стал деловым, почти резким. “Ошибка будет дорого стоить, всё должно пройти безупречно.”

С этими словами атмосфера в Зале Отражений заметно изменилась. Танцующие отражения пламени Артемизии в зеркалах стали более сосредоточенными, направленными, а трансформированный кристалл медленно опустился на каменную платформу, озаряя её поверхность, на которой начали проявляться древние символы.

Финвэль сделал элегантный жест рукой, и в воздухе материализовалась трёхмерная модель ритуального круга с тремя переплетёнными кольцами и множеством рун, расположенных в строгом порядке.

“Ритуал второй печати требует полной концентрации,” — произнёс он. “Связь между печатями должна быть устойчивой — от первой, открытой вашим дядей, ко второй, которую предстоит открыть вам.”

Артемизия замерла, внимая объяснениям с абсолютной концентрацией, стараясь ничего не пропустить. Её карие глаза, теперь с золотистыми искрами внутри, изучали каждую деталь парящей в воздухе ритуальной модели. Огненные волосы больше не плясали хаотично — они мягко струились, отражая её сосредоточенность и растущий контроль над собственной магией.

Финвэль и Дарниэль по очереди объясняли расположение рун, потоки энергии и последовательность действий. Когда один говорил, другой манипулировал магической моделью, увеличивая отдельные элементы или показывая специфические переходы магических потоков.

“Ваш дядя будет якорем,” — пояснял Финвэль, указывая на центральную позицию. “Печать, которую он открыл, создала канал. Вы должны подключиться к этому каналу через кровную связь и воспоминание.”

“Когда вы отпустите воспоминание,” — продолжил Дарниэль, “представьте его не как потерю, а как трансформацию — оно не исчезнет полностью, но преобразится в энергию печати.”

Бесконечный поток информации продолжался час за часом. Финвэль методично объяснял каждую руну, каждый жест и интонацию древних слов, которые ей предстояло произнести. Дарниэль демонстрировал сложные движения магических потоков, которые она должна будет направлять.

С каждой минутой линии, символы и знаки начинали всё больше кружиться перед глазами Артемизии, сливаясь в калейдоскоп мерцающих образов. Её изначальная сосредоточенность сменялась усталостью, даже огненные пряди в её волосах заметно потускнели, отражая истощение внутренних резервов.

Она невольно коснулась виска, где пульсировала тупая боль от переизбытка информации. Желудок напомнил о себе негромким урчанием — голод давал о себе знать, ведь они провели в Зале Отражений многие часы без перерыва.

Сайрус, чутко улавливающий состояние племянницы, положил руку ей на плечо:
“Думаю, на сегодня достаточно. Юный разум не может бесконечно впитывать древние знания без отдыха.”

“Хорошо,” — согласились Финвэль и Дарниэль почти одновременно, хотя и с разной интонацией. Ледяной фейри кивнул с формальной вежливостью, тогда как в голосе тёмного фейри звучало нечто похожее на заботу.

“Мы сопроводим вас в ваши покои,” — добавил Финвэль, делая элегантный жест рукой. Сложная магическая модель ритуала, парившая в воздухе, растаяла, как утренний туман.

Дарниэль подошёл ближе, внимательно наблюдая за трансформированным кристаллом, который начал медленно тускнеть, отражая истощение сил его создательницы:
“Вам следует отдохнуть и восстановить силы. Трансформирующая магия берёт много энергии, особенно на начальных этапах обучения.”

Сайрус поддерживал Артемизию под локоть, когда они направились к выходу из величественного Зала Отражений. Огненные пряди в её волосах теперь едва тлели, подобно угасающим углям, а шаги стали заметно тяжелее.

Финвэль и Дарниэль проводили их до покоев и вскоре откланялись, оставив Сайруса и Артемизию одних. Едва за фейри закрылась дверь, Артемизия ощутила, как напряжение покидает её тело, сменяясь простой человеческой усталостью.

Слуги немедленно подали обед — все те же удивительные яства: фрукты, светящиеся изнутри, напитки, меняющие вкус с каждым глотком, и новые блюда — мясо, которое таяло во рту, оставляя послевкусие горных трав, и хлеб с золотистой корочкой, внутри которого клубился ароматный пар.

Вскоре Артемизия почувствовала себя лучше — силы возвращались, хотя разум всё ещё был перегружен информацией о предстоящем ритуале. После трапезы она прилегла в своих покоях, просто чтобы дать отдых глазам, и не заметила, как погрузилась в глубокий сон.

Когда она пробудилась, в комнате царил полумрак — только мягкое сияние камина освещало роскошное убранство. Но что-то заставило её резко сесть на постели — ощущение чужого присутствия.

В дальнем углу комнаты стояло незнакомое существо. Оно было тонким, почти эфемерным, с золотистой кожей, которая, казалось, светилась изнутри, и длинными медными волосами, струящимися подобно металлическому шёлку. Оно было закутано в сложное многослойное одеяние цвета рассвета и заката, с причудливыми узорами, которые, казалось, рассказывали историю огненных бурь и преображения.

Существо взирало на Артемизию глазами цвета расплавленного золота, в которых танцевали искры древнего знания. А потом оно заговорило — голосом, напоминающим шелест пламени:

“Дитя трёх королевств пробудилось. Но ответы — в Лунной Цитадели.”

“Кто ты?” — вырвалось у Артемизии, мгновенно пробудившейся от остатков сна. Её огненные волосы вспыхнули ярче, реагируя на внезапный всплеск эмоций, золотистый свет заполнил комнату, отразившись в многочисленных хрустальных поверхностях.

Она потянулась к медальону, инстинктивно ища защиту, но не ощутила угрозы от странного посетителя — скорее глубокое, необъяснимое чувство узнавания, словно она встретила давно потерянного родственника.

Но существо не ответило. При усилении света от её волос оно начало истаивать, как утренний туман под лучами солнца. Его очертания становились всё более прозрачными, медные волосы превращались в струйки тонкого дыма, а золотистая кожа — в мерцающую дымку.

Напоследок оно оставило лишь шёпот, похожий на дальний звук колокольчиков:
“В Лунной Цитадели…”

И исчезло, оставив после себя лёгкий аромат корицы и металла и едва заметный золотистый след на полу — тонкую линию, складывающуюся в символ, напоминающий стилизованное пламя.

Взволнованная, Артемизия вскочила с постели, её сердце колотилось так сильно, что, казалось, готово выпрыгнуть из груди. Огненные волосы ярко пылали, отбрасывая танцующие тени на стены покоев.

“Дядя!” — воскликнула она, устремляясь к соединяющей их комнаты двери.

Золотистый символ пламени, оставленный таинственным посетителем, всё ещё тлел на полу, доказывая, что это не было игрой воображения или сновидением. Его свет пульсировал в такт её взволнованному дыханию, создавая странную связь между ней и исчезнувшим существом.

С каждым шагом к двери дяди вопросы роились в её голове. Кто был этот загадочный визитёр с кожей, как расплавленное золото? Почему он назвал её “дитя трёх королевств”? И что за ответы ждут её в Лунной Цитадели? Пламя в её волосах вспыхивало ярче с каждым новым вопросом, словно её огненный дар тоже жаждал разгадки этой тайны.

Артемизия распахнула соединяющую их покои дверь — и замерла на пороге. Комната дяди оказалась пуста. Его кровать была аккуратно застелена, книги расставлены на столе в идеальном порядке, но самого Сайруса нигде не было видно.

Судя по всему, он вышел — возможно, решил прохаживаться по восточному крылу, которое им разрешили посещать, или вернулся в Зал Отражений для дальнейших исследований. Зная его неутолимую жажду знаний, второе казалось более вероятным.

Артемизия нервно коснулась медальона и бросила последний взгляд на тлеющий золотистый символ в своей комнате. Решение пришло мгновенно — она должна найти дядю и рассказать о странном посетителе. Быстро накинув на плечи шаль, лежавшую у кровати, она направилась к двери, ведущей в коридор.

Её огненные волосы мягко освещали путь, когда она осторожно приоткрыла массивную дверь и выглянула в коридор хрустального дворца. Ночной дворец казался иным — более тихим, таинственным, полным шепчущих теней и странных переливов света.

Артемизия осторожно двинулась по хрустальному коридору, стараясь припомнить дорогу к Залу Отражений. Поначалу ей казалось, что она идёт правильно — мимо знакомой арки с серебряными рунами, затем через галерею с парящими кристаллами, потом налево у фонтана из светящейся воды.

Но чем дальше она продвигалась, тем менее знакомым становилось окружение. Коридоры дворца словно перестраивались за её спиной — повороты появлялись там, где их не было раньше, проходы раздваивались и вновь сливались, создавая запутанный лабиринт.

Изменчивые символы на стенах, казалось, перемещались, когда она не смотрела на них прямо. Странные огни — то серебристые, то голубоватые — мерцали в отдалении, маня её следовать за ними, но исчезали, стоило приблизиться. Звуки дворца тоже менялись — шёпот, тихий смех, отдалённая музыка возникали и пропадали, сбивая с толку.

После очередного поворота Артемизия с тревогой осознала, что окончательно заблудилась. Она стояла в просторной круглой комнате с множеством одинаковых выходов, не имея понятия, откуда пришла и куда следует идти. Её огненные волосы были единственным надёжным источником света в этом загадочном месте.

“И куда мне идти?” — невольно вырвалось у неё вслух, её голос прозвучал неожиданно громко в странной акустике круглой комнаты.

В ответ на её слова произошло нечто удивительное — хрустальные стены комнаты тихо зазвенели, словно отзываясь на её вопрос, а символы на полу вспыхнули мягким серебристым светом. Один из многочисленных одинаковых проходов внезапно осветился чуть ярче остальных, будто приглашая её выбрать именно этот путь.

Артемизия замерла в нерешительности, не зная, стоит ли доверять этому знаку. Дядя часто предупреждал, что во дворце фейри ничто не происходит случайно, и любая помощь может обернуться ловушкой.

Её огненные волосы колыхнулись от невидимого сквозняка, отбрасывая танцующие тени на множество одинаковых дверей. В одно из мгновений ей показалось, что в одной из теней мелькнул знакомый силуэт — золотистая фигура с медными волосами. Но видение исчезло прежде, чем она успела убедиться в его реальности.

После мгновения колебания Артемизия глубоко вздохнула и решительно двинулась к светящемуся проходу. “В любом случае, стоять на месте — не выход,” — подумала она, крепче сжимая медальон у горла.

Когда она сделала первый шаг к выбранному коридору, серебристые символы на полу вспыхнули ярче, образуя светящуюся дорожку. Каждый её последующий шаг вызывал новую вспышку, словно дворец откликался на её движения, направляя и поддерживая путь.

Коридор, в который она вступила, был уже и извилистее, чем казалось сначала. Хрустальные стены с обеих сторон были покрыты тончайшей вязью рун, которые, казалось, шептали на неизвестном ей языке, когда свет её огненных волос скользил по ним.

На мгновение в самом конце коридора ей снова почудился тот самый золотистый силуэт с медными волосами, но стоило моргнуть, как видение исчезло. Однако серебристая дорожка продолжала вести её вперёд, углубляясь в неизведанные части дворца фейри.

Артемизия продолжала идти, ведомая серебристой тропой символов, загорающихся под её ногами. Коридор изгибался и поворачивал, иногда сужаясь настолько, что ей приходилось протискиваться между хрустальными выступами, иногда расширяясь в небольшие залы с купольными потолками, где её отражение дробилось в тысячах граней.

С каждым шагом архитектура становилась всё более причудливой и нечеловеческой. Колонны вырастали из пола подобно кристаллическим деревьям, их ветви переплетались над головой в сложные узоры. Лестницы появлялись и исчезали, иногда ведя вверх по вертикальным стенам или изгибаясь в невозможные спирали, бросающие вызов законам физики.

Огненные волосы Артемизии взаимодействовали с дворцом удивительным образом — когда они касались определённых кристаллов, те начинали петь тонкими, едва слышными голосами, создавая эфемерную мелодию, сопровождающую её путь. Иногда её пламя отражалось в стенах, создавая иллюзию, будто рядом с ней идут огненные двойники.

Несколько раз она замечала движение на периферии зрения — словно кто-то наблюдал за ней из-за хрустальных колонн или скользил параллельным путём, но всякий раз, поворачиваясь, она видела лишь игру света и тени.

Продвигаясь всё глубже по мерцающему лабиринту, Артемизия не могла не задаваться тревожным вопросом — куда приведёт её этот таинственный путь? И что более важно — как она сможет вернуться обратно в свои покои?

Такую странную дорогу было невозможно запомнить. Коридоры не только разветвлялись и соединялись непредсказуемым образом, но и, казалось, меняли своё расположение, стоило отвести взгляд. Лестницы, по которым она поднималась, исчезали, стоило оглянуться через плечо. Двери возникали там, где секунду назад была сплошная стена.

Артемизия попыталась оставлять метки — касаясь стен и оставляя крошечные золотистые следы от своей огненной магии, но замечала, что через несколько минут они тускнели и исчезали, словно дворец излечивал себя или намеренно стирал её попытки создать обратный путь.

“Может быть, я никогда не найду дорогу назад,” — промелькнула тревожная мысль, когда она остановилась на пересечении трёх одинаковых коридоров, а серебристый путь под ногами на мгновение погас, словно задумавшись, куда направить её дальше.

Поэтому оставалось идти лишь вперёд. Артемизия сделала глубокий вдох, крепче сжала медальон и решительно шагнула по центральному коридору, когда серебристый путь вновь вспыхнул, выбирая направление.

“Что бы ни ждало в конце этой дороги, назад уже нет пути,” — подумала она, ощущая странную смесь страха и предвкушения. Дворец вёл её куда-то целенаправленно, и оставалось лишь довериться этому загадочному проводнику.

Коридор начал расширяться, потолок поднялся выше, превращаясь в величественный купол, усыпанный крошечными светящимися точками, похожими на звёзды. Стены из хрусталя становились всё прозрачнее, за ними появились смутные очертания садов с невероятными растениями, светящимися в темноте.

Её огненные волосы разгорелись ярче, словно отвечая на приближение к цели путешествия. Внезапно впереди показался свет — не холодный серебристый, как в большей части дворца, а тёплый, золотисто-красный, напоминающий свет её собственного пламени.

Её сердце забилось быстрее, когда впереди забрезжил тёплый золотисто-красный свет. Сбросив осторожность, Артемизия ускорила шаг, почти переходя на бег. Серебристые символы под её ногами вспыхивали и гасли в такт быстрым шагам, словно подгоняя вперёд.

С каждым шагом к источнику света огненные пряди в её волосах разгорались всё ярче, словно отвечая на зов родственной магии. Искры срывались с кончиков её локонов и устремлялись вперёд, как крошечные путеводные маяки.

Коридор трансформировался — хрустальные стены расступались, создавая всё более просторный проход. Потолок поднимался выше, украшенный сверкающими созвездиями, которые, казалось, двигались, реагируя на её присутствие. В прозрачности стен мелькали силуэты, словно наблюдатели по ту сторону кристалла следили за её продвижением.

Пространство начало наполняться тихой, едва уловимой музыкой — не звуки инструментов, но словно сама магия обретала голос, встречая идущую. Тёплое сияние впереди пульсировало в такт её шагам, словно приглашая, маня к себе.

Наконец Артемизия вынуждена была остановиться — идти было некуда. Коридор завершился круглой комнатой с высоким куполообразным потолком, где созвездия двигались в медленном танце, отражая звёздное небо иного мира.

В центре комнаты находился источник золотисто-красного света — огромный кристалл размером с человека, парящий над круглым постаментом из тёмного камня. Внутри кристалла пульсировало живое пламя, словно запертое в amber сердце огненного существа. Вокруг постамента по полу растекались руны, похожие на те, что она видела в схеме ритуала второй печати, но иные, более древние.

Стены комнаты были не из хрусталя, как остальной дворец, а из полированного тёмного камня с вкраплениями золота и рубина. На них были изображены сцены — огненные фигуры, трансформирующие материю, создающие и преображающие. В этих изображениях Артемизия с удивлением узнала жесты и движения, которые она сама интуитивно использовала при трансформации кристалла в Зале Отражений.

Огненные волосы Артемизии всколыхнулись, обретая собственную волю, искры устремились к центральному кристаллу, словно притягиваемые магнитом. Внутри кристалла пламя отозвалось, вспыхнув ярче.

Словно в трансе, Артемизия приблизилась к центральному кристаллу, ощущая нарастающее тепло, исходящее от него. Но этот жар не обжигал — он был приятным, знакомым, словно объятия давно потерянного родственника.

С каждым шагом связь между её огненными волосами и пламенем внутри кристалла становилась всё очевиднее — золотистые нити энергии протянулись между ними, создавая сеть светящихся линий. Её кожа начала светиться изнутри, подобно тому золотистому существу, которое она видела в своих покоях.

Руны на полу реагировали на её приближение, вспыхивая и складываясь в новые узоры, словно приветствуя наследницу древнего дара. Когда она оказалась достаточно близко, изображения на стенах, казалось, ожили — фигуры из огня двигались в медленном танце трансформации, показывая искусство, которому она едва начала учиться.

Внутри кристалла пламя сформировало силуэт, напоминающий человеческую фигуру, который, казалось, смотрел прямо на Артемизию. Ощущение было таким, словно она заглядывала одновременно в прошлое и будущее своего дара — видела то, кем были её предки и кем она сама могла бы стать.

Повинуясь древнему инстинкту, глубинному зову крови, Артемизия протянула вперёд руки. Её пальцы, окружённые миниатюрными золотистыми пламенами, медленно преодолели последние дюймы пространства, отделявшие её от загадочного артефакта.

И наконец она коснулась кристалла.

Момент соприкосновения был подобен удару молнии. Огненная энергия хлынула через точку контакта, создав вспышку света, на мгновение ослепившую её. Вся комната словно содрогнулась, руны на полу вспыхнули ослепительным золотом, образуя кольца концентрической энергии, расходящиеся от центра.

Огонь внутри кристалла рванулся к её рукам, но не обжигая, а сливаясь с её собственной магией. Артемизия ощутила, как нечто древнее и могущественное устремилось в её сознание — не просто знания, но память, память поколений мастеров трансформации. Образы, техники, понимание самой сути огненного дара каскадом вливались в её разум.

Её волосы взметнулись вверх, превращаясь в настоящий столп пламени, соединяющий её с созвездиями на потолке. Кожа стала прозрачной, сквозь неё просвечивали светящиеся вены и артерии, по которым текла уже не кровь, а жидкий огонь.

Обрушившаяся на неё сила была столь велика, что человеческое тело и разум не могли вместить этот поток древней магии. Видения сменяли друг друга с ошеломляющей скоростью — огненные существа, создающие миры из пламени; великие мастера трансформации, изменяющие саму природу вещей; грандиозные ритуалы преображения, где сотни носителей огненного дара объединяли силы для невероятных свершений.

С каждой секундой поток информации становился всё более неконтролируемым, всё более мощным. Руки Артемизии, сросшиеся с кристаллом, начали светиться так ярко, что их очертания размылись. Огненные волосы превратились в бушующий ореол пламени, который касался сводов потолка, соединяясь с движущимися созвездиями.

В какой-то момент в глазах у Артемизии потемнело, несмотря на ослепительное сияние вокруг. Она почувствовала, как пол уходит из-под ног, тело теряет опору, а сознание растворяется в безбрежном океане огненной магии.

Последним, что она увидела перед погружением в темноту, был силуэт золотистого существа с медными волосами, протягивающего к ней руки.

Утратив сознание, Артемизия погрузилась в иное состояние бытия. Она плавилась в ярком пламени, которое охватило её полностью, проникло в каждую клетку, каждую молекулу её существа — но оно не обжигало. Это был огонь преображения, а не разрушения.

Оно наполняло её, словно воссоздавая заново. Как металл в горниле мастера, её сущность размягчилась, стала текучей, готовой принять новую форму. Древняя магия Лунной Цитадели текла сквозь неё, очищая, усиливая, пробуждая скрытые аспекты её наследия.

В этом трансцендентном состоянии она ощущала себя одновременно больше и меньше, чем человек — частицей великого огня, пронизывающего миры, и при этом более собой, чем когда-либо. Границы между её сознанием и древними воспоминаниями, хранившимися в кристалле, стирались — прошлое и настоящее существовали одновременно.

Золотистая фигура с медными волосами двигалась рядом с ней в этом огненном пространстве, направляя процесс трансформации. Не насильно, но бережно, как наставник, помогающий ученику найти собственный путь.

Наконец, словно возвращаясь из глубин бесконечного огненного океана, Артемизия открыла глаза.

Первый вдох был подобен рождению заново — воздух, наполненный тонкими ароматами корицы, металла и чего-то древнего, хлынул в лёгкие, пробуждая каждую клетку тела. Мир вокруг казался одновременно знакомым и неузнаваемым — цвета стали ярче, глубже, она видела оттенки, для которых не существовало названий.

Она лежала на постаменте в центре круглой комнаты, но сам постамент изменился — тёмный камень теперь был испещрён тончайшими золотыми прожилками, повторяющими узор её вен. Огромный кристалл над ней потускнел, отдав большую часть своей силы, но всё ещё парил в воздухе, медленно вращаясь.

Артемизия подняла руку к лицу и замерла в изумлении — её кожа сохраняла человеческий облик, но под поверхностью текли крошечные огненные реки, создавая узоры, похожие на созвездия на руках дяди, но состоящие из чистого пламени.

У края постамента стояло золотистое существо с медными волосами, наблюдая за ней с выражением древней мудрости и чего-то похожего на гордость.

“Кто ты?” — снова повторила Артемизия, её голос звучал иначе, с новыми нотами, напоминающими тихий треск пламени.

Она медленно села на постаменте, ощущая, как новая сила течёт по её венам — не бурная и непокорная, как раньше, а послушная, готовая откликнуться на её волю. Огненные пряди её волос мягко колыхались, словно в невидимом потоке энергии.

Золотистое существо склонило голову, его медные волосы заструились подобно расплавленному металлу. Когда оно заговорило, его голос был подобен шелесту пламени и звону хрусталя одновременно:

“Куда важнее знать, кто ты…”

Существо сделало плавный жест рукой, и вокруг них возникли огненные образы — силуэты людей и фейри, переплетающиеся в сложном танце родословной. В центре этого генеалогического древа из пламени Артемизия увидела себя, но не такой, какой она была всегда, а такой, какой могла бы стать — существом между мирами, владеющим огнём трансформации.

“Что… что произошло? Где я?” — спросила Артемизия, её голос дрожал, разум пытался осмыслить произошедшую трансформацию. Она чувствовала себя иной — словно внутри проснулось что-то древнее, дремавшее поколениями.

Огненное генеалогическое древо продолжало танцевать вокруг них, освещая комнату золотистыми отблесками. Её взгляд снова и снова возвращался к центральному образу — существу между человеком и фейри, в котором она с трепетом узнавала саму себя.

“В Лунной Цитадели?” — вырвалось у неё, когда воспоминание о таинственном шёпоте вернулось.

Золотистое существо сделало плавный жест рукой, и стены комнаты стали прозрачными, открывая вид на ночное небо с тремя лунами — серебряной, тёмно-синей и красноватой, которые образовывали треугольник.

“Ты в месте между тремя королевствами,” — ответило существо. “В Зале Наследия, спрятанном в самом сердце дворца Серебряного Трона. Место, о котором забыли или предпочли забыть.”

“Но здесь… огненная магия?” — Артемизия с недоумением оглядела комнату, полную символов и артефактов, связанных с трансформирующим пламенем — магией, которая, как она полагала, принадлежала исключительно Лунной Цитадели.

Золотистое существо улыбнулось, и в его улыбке читалась древняя печаль:

“Границы королевств не всегда были столь… определёнными. До Великого Раскола магия текла свободно между всеми фейри, каждый мог изучать любые искусства.”

Существо плавно двинулось вокруг постамента, его медные волосы переливались в свете трёх лун:

“Этот зал — хранилище памяти о том времени. Место, где собраны знания о магии трансформации, которыми когда-то владели и мастера Серебряного Трона.”

Его голос стал тише, почти шёпотом:
“Огненная магия не чужда этому дворцу. Она его часть, забытая, отвергнутая, но никогда не исчезавшая полностью. Как и в твоей крови — дремлет наследие всех трёх королевств.”

“Ты говорил про Лунную Цитадель… Где она?” — спросила Артемизия, вспомнив слова, которые привели её на этот путь. Она чувствовала, что именно там могут найтись ответы на её вопросы о пробудившемся даре.

Золотистое существо подняло взгляд к небу, где красноватая луна сияла особенно ярко.

“Лунная Цитадель находится далеко отсюда, в горах вечного рассвета,” — произнесло оно. “Королевство трансформации и возрождения, где огонь не разрушает, но преображает.”

Существо провело рукой по воздуху, и между ними возникло огненное изображение — величественный город из красного камня и золота, чьи башни, казалось, были выплавлены из застывшего пламени. Вокруг города расстилались долины с растениями, светящимися изнутри, и садами из кристаллов, постоянно меняющих форму.

“Там хранятся древнейшие знания о даре, который течёт в твоих жилах. Мастера Лунной Цитадели могли бы научить тебя тому, что здесь, в царстве льда, считается забытым искусством.”

“Но я… мы хотим вернуться домой — я и мой дядя,” — произнесла Артемизия, но в её голосе уже не звучало прежней уверенности.

Огненные узоры под её кожей замерцали, словно отражая внутренний конфликт. Ещё вчера всё казалось таким простым — выполнить обещание, открыть вторую печать и вернуться в человеческий мир с дядей. Но теперь, после того как древний огонь коснулся её сущности, пробудив дремлющее наследие, путь вперёд больше не был очевиден.

Золотистое существо внимательно изучало её лицо, словно читая сомнения в её душе.

“Вернуться домой… Но где твой истинный дом, дитя трёх королевств?” — мягко спросило оно. “В мире людей, где твой огонь будет всегда сдерживаться? Или там, где ты сможешь расцвести во всей полноте своего дара?”

Оно сделало плавный жест, и в огненном видении появился образ Сайруса — его лицо с серебристыми незрячими глазами, руки с созвездиями линий.

“Твой дядя уже стоит на пороге между мирами. Его путь тоже не завершён.”

Заметив глубокое смятение на лице Артемизии, золотистое существо сделало мягкий успокаивающий жест. Огненное видение растаяло, оставив комнату в приглушённом золотистом свете.

“Не спеши,” — добавило существо, его голос стал мягче, почти материнским. “Всему своё время.”

Оно приблизилось, но не касаясь её, словно уважая личные границы:
“Великие решения не принимаются в момент пробуждения. Твой дар только начал раскрываться, и все пути ещё открыты перед тобой.”

Огненные узоры под кожей Артемизии успокоились, пульсируя теперь в ритме её дыхания. Трансформированный кристалл над ними тоже замедлил своё вращение, словно давая ей пространство для размышлений.

“Ты можешь вернуться в мир людей и при этом не отрекаться от своего наследия. Можешь открыть вторую печать, как планировала, и всё же сохранить связь с тем, что пробудилось в тебе сегодня.”

“А… третья печать?” — вновь спросила Артемизия, голос её стал тише. Этот вопрос тяготил её с момента разговора с дядей, когда она узнала о жертве, которую та требует.

Выражение лица золотистого существа стало задумчивым. Оно подняло руку, и между ними возникла сложная огненная конструкция — три переплетённых кольца с символами, которые непрерывно трансформировались.

“Третья печать… многие видят в ней лишь конец пути, последний барьер,” — произнесло существо, наблюдая за изменениями символов. “Но знающие смотрят глубже.”

Конструкция изменилась, превращаясь в спираль, уходящую вверх:
“Для истинного мастера трансформации жертва не означает уничтожение. Смерть — лишь иная форма преображения.”

Золотистые глаза существа встретились с взглядом Артемизии:
“Третья печать требует не жизни в понимании фейри Серебряного Трона или Теневой Обители. Она требует трансформации — глубокой, совершенной, необратимой. Но трансформация не равна концу.”

“А что тогда станет с нашими мирами? Что станет с людьми?” — спросила Артемизия, её голос наполнился искренним беспокойством. Даже с пробудившимся даром и новым пониманием своего наследия, она не могла забыть о мире, в котором выросла, о людях, которые были её народом.

Золотистое существо медленно опустило руки, и спираль трансформации растаяла в воздухе. Его лицо стало серьёзным, глаза — глубокими, как вечность.

“Справедливый вопрос, достойный того, кто стоит между мирами,” — ответило оно и сделало широкий жест.

Вокруг них возникло новое видение — сначала два отдельных потока энергии, один золотисто-красный, другой серебристо-голубой, текущие параллельно, но истончающиеся, слабеющие.

“Миры сейчас — как реки, теряющие воду,” — пояснило существо. “Магия угасает в обоих.”

Затем потоки начали соединяться тонкими нитями, становясь ярче:
“При открытии всех печатей границы истончатся, миры сблизятся. Для некоторых это принесёт возрождение древних даров, для других — новые опасности.”

“Дядя считает, что для равновесия достаточно и двух печатей…” — произнесла Артемизия, словно напоминая себе о других возможностях, о средней дороге между полным разделением миров и их полным воссоединением.

Золотистое существо внимательно выслушало её, медные волосы мягко колыхнулись. Оно изменило проекцию — теперь потоки энергии соединялись не полностью, но через регулируемый канал, как реки, связанные контролируемым протоком.

“Твой дядя мудр,” — признало существо. “Две открытые печати создадут путь для магии между мирами, достаточный, чтобы остановить угасание. Тропы Сумерек укрепятся, позволяя ограниченный обмен между реальностями.”

Оно сделало паузу, его золотистые глаза затуманились, словно вглядываясь в возможные будущие пути:

“Но это равновесие будет… хрупким. Потребует постоянного внимания и поддержки тех, кто стоит между мирами. Как мост, который нуждается в непрерывном уходе, чтобы не рухнуть.”

Видя глубокое смятение на лице Артемизии, золотистое существо плавно растворило магическую проекцию. Комната снова наполнилась мягким янтарным светом, более успокаивающим и менее давящим.

“Не спеши,” — снова повторило оно, голос звучал как тихий треск пламени в домашнем очаге. “Решения должны идти от сердца.”

Существо отступило на шаг, давая ей пространство для размышлений:

“Мы — существа долгой жизни, и всё же часто совершаем ошибки, принимая решения в спешке. Сейчас ты стоишь на перекрёстке многих путей, и каждый имеет свою цену и свою награду.”

Огненные узоры под кожей Артемизии пульсировали медленно, в такт её успокаивающемуся дыханию. Трансформированный кристалл над ними начал постепенно угасать, словно понимая, что его задача выполнена — древнее знание передано.

“Вернись к своему дяде, открой вторую печать, как планировала. А затем… пусть твоё сердце подскажет следующий шаг.”

“А как же мне вернуться? Дороги назад мне не найти,” — растерялась Артемизия, внезапно осознавая практическую сторону своего положения. Замысловатые коридоры дворца фейри привели её сюда по воле загадочного проводника, но обратный путь через лабиринт кристальных переходов казался невозможным.

Золотистое существо ласково улыбнулось, в его глазах мелькнуло что-то похожее на нежность:

“Путь к сердцу сложен, путь от сердца прост,” — произнесло оно загадочно. “Что привело тебя сюда, проведёт и обратно.”

Существо протянуло руку, и крошечная искра отделилась от огненных узоров под кожей Артемизии, превращаясь в маленькое пламя, парящее в воздухе.

“Этот огонёк — часть тебя самой. Он найдёт дорогу к твоему дяде, как сердце всегда находит путь к тому, что ему дорого.”

Одна из стен зала бесшумно растворилась, открывая проход, который, казалось, вёл прямо через сердце дворца.

“Иди,” — шепнуло существо, его голос уже начал становиться эфемерным, сливаясь с воздухом самой комнаты.

Золотистая фигура медленно истаяла знакомым образом — сначала став прозрачней, затем превратившись в мерцающие частицы света, которые поднялись к куполу зала и растворились среди созвездий. Последним исчезли медные волосы, на мгновение вспыхнувшие подобно закатному солнцу.

Трансформированный кристалл издал последний мелодичный звон и погрузился в состояние покоя — уже не пульсируя энергией, но сохраняя внутри искру живого пламени, готовую пробудиться вновь, когда придёт время.

Маленький огонёк, созданный из её собственной сущности, терпеливо парил перед Артемизией, мягко пульсируя в такт её сердцебиению. Он словно ждал, когда она будет готова начать обратный путь — уже не как заблудившаяся девушка, но как наследница древнего дара, стоящая на пороге своей истинной силы.

Артемизия бережно поднялась с каменного постамента, ощущая новую лёгкость и силу, текущую по её телу. Крошечный огонёк, созданный из её собственной сущности, мягко поплыл вперёд, освещая открывшийся путь золотистым светом.

Она поспешила следом, с удивлением обнаруживая, что обратный путь оказался совершенно иным, чем тот запутанный лабиринт, которым она пришла. Вместо извилистых коридоров и обманчивых поворотов перед ней простирался прямой, широкий проход, словно сам дворец перестроился, признавая в ней уже не чужака, но носительницу древней магии.

Хрустальные стены, мимо которых она проходила, реагировали на её присутствие — тонкие узоры на их поверхности вспыхивали золотисто-красным светом, когда она приближалась, словно приветствуя родственную силу. Там, где раньше она видела лишь холодный блеск льда, теперь проступали скрытые огненные руны и символы, невидимые обычному взгляду.

И совсем скоро, после нескольких минут следования за верным огоньком, коридор расширился, и Артемизия с облегчением обнаружила, что находится в знакомой части восточного крыла. Утренний свет уже проникал через высокие хрустальные окна, окрашивая привычную обстановку в мягкие розовато-голубые тона.

“Покои дяди, мои покои — вот они!” — выдохнула она, ускоряя шаг.

Знакомые двери с изящной резьбой показались ей невероятно родными после всего пережитого. Из-под двери комнаты Сайруса пробивался свет — дядя, вероятно, уже проснулся или, возможно, вообще не ложился, погружённый в свои исследования.

Маленький огонёк-проводник закружился в радостном танце перед дверью её покоев, словно выполнивший свою миссию, а затем мягко растаял, возвращаясь к своему источнику — вновь становясь частью огненных узоров под её кожей.

Не медля ни секунды, Артемизия направилась прямо к двери дяди и легко толкнула её, чувствуя странное спокойствие после всего пережитого.

Покои Сайруса были освещены несколькими лампами и утренним светом, проникающим через высокие окна. Дядя действительно не спал — он сидел за столом, заваленным древними манускриптами и странными инструментами, его пальцы с созвездиями линий скользили по выпуклым символам какого-то текста, недоступного обычному зрению.

Едва услышав её шаги, он поднял голову, его незрячие серебристые глаза безошибочно повернулись в её сторону.

“Артемизия?” — окликнул он, в его голосе смешались облегчение и тревога. “Я чувствовал… изменения в потоках магии этой ночью. Что-то произошло с тобой.”

Это не был вопрос, а утверждение. Несмотря на физическую слепоту, его магическое зрение, казалось, видело трансформацию, произошедшую с его племянницей — огненные узоры, теперь мягко пульсирующие под её кожей, новая сила, текущая в её венах.

Артемизия не стала скрывать правду — после всего пережитого, она чувствовала, что честность с дядей важнее всего. Опустившись в кресло напротив него, она коротко, но точно пересказала недавние события — таинственного посетителя в её комнате, неведомый путь через лабиринт дворца, древний зал с кристаллом и золотистое существо с медными волосами.

“Оно называло меня 'дитя трёх королевств',” — произнесла она, наблюдая, как созвездия на руках дяди реагируют на её слова, вспыхивая ярче. “Знания о магии трансформации… они словно влились в меня, дядя. Я теперь чувствую мир иначе, словно могу видеть под поверхностью вещей их истинную природу.”

Она протянула руку, и на её ладони на мгновение вспыхнул маленький огонёк — уже не хаотичный и неконтролируемый, как раньше, а послушный её воле.

“Кристалл показал мне возможный путь — не просто в Лунную Цитадель, но к пониманию моего дара и… моего места между мирами.”

Дядя слушал очень внимательно, его лицо оставалось неподвижным, но созвездия линий на его руках мерцали и перестраивались, словно отражая сложный внутренний диалог. Когда Артемизия закончила свой рассказ, в комнате повисла тишина, нарушаемая лишь тихим тиканьем странных часов на столе, отмеряющих время иначе, чем в человеческом мире.

Наконец он ответил, его голос был спокойным, но в нём звучали нотки, которых Артемизия раньше не слышала — словно глубинное понимание, выходящее за пределы человеческого опыта:

“Я чувствовал это в тебе с детства, Артемизия. Искру, которая была сильнее, чем у других. Даже сильнее, чем у меня,” — он поднял руки, позволяя созвездиям на них ярче проявиться. “Моя трансформация пришла медленно, через годы исследований. Твоя — стремительна, как пламя.”

Он наклонился вперёд, его серебристые незрячие глаза, казалось, видели её насквозь:

“Но помни — даже существа с золотыми кожей и медными волосами имеют свои цели. Фейри всегда видят дальше, чем показывают. Хранитель Наследия — так мы называли это существо в наших исследованиях — древний, но не бесстрастный наблюдатель.”

“Нельзя доверять и ему?” — в голосе Артемизии прозвучало неприкрытое разочарование. Огненные узоры под её кожей вспыхнули ярче, отражая эмоциональный всплеск.

После глубокого, трансформирующего опыта, пережитого в таинственном зале, после откровений и пробуждения древнего дара, слова дяди казались холодным душем. Она почувствовала странную защитную реакцию по отношению к золотистому существу, которое направляло её с таким, казалось бы, искренним участием.

Сайрус мягко улыбнулся, услышав нотки обиды в её голосе. Он протянул руку и бережно коснулся её ладони, созвездия линий на его коже мягко пульсировали.

“Дорогая моя, я не говорю, что Хранитель желает тебе зла,” — пояснил он. “Мир фейри не делится на чёрное и белое, как в человеческих сказках. Здесь все оттенки переплетаются в сложном узоре.”

Он сделал паузу, подбирая слова:
“Хранитель Наследия существует вне разделения королевств, но и он имеет своё видение будущего. Возможно, он искренне хочет помочь тебе. Но его помощь, скорее всего, направлена и на достижение его собственных целей.”

“Он тоже хочет открытия третьей печати? Возвращения огненной магии в Серебряный Трон?” — спросила Артемизия, пытаясь понять скрытую игру, в которую она оказалась втянута.

Сайрус задумчиво покачал головой, созвездия на его руках сложились в новый узор, напоминающий весы.

“Я думаю, его мотивы… сложнее,” — произнёс он медленно. “Хранитель Наследия помнит время до Великого Раскола, когда три вида магии не были разделены между королевствами. Лёд, Тень и Пламя сосуществовали в равновесии.”

Он поднялся и подошёл к полке с древними рукописями, безошибочно находя нужную своими незрячими глазами.

“В моих исследованиях я наткнулся на упоминания о Хранителях — они стоят на страже равновесия, а не какого-то одного королевства,” — он открыл манускрипт, его пальцы скользили по выпуклым символам. “Я полагаю, он хочет не просто открытия Врат или возвращения огненной магии, но восстановления утраченной гармонии.”

“Разве это возможно с фейри?” — вздохнула Артемизия, опуская плечи. “Они жестокие, холодные, всё, что их волнует — только власть и удовольствия. Ты видел, как на нас тут смотрят — как на диковинок с одной стороны, а с другой — с презрением. Смертные для них — слабые существа.”

Сайрус бережно закрыл древний манускрипт и вернулся к племяннице, присев рядом с ней. Его лицо отразило понимание, а возможно, и разделение её чувств.

“Я не могу отрицать твоих наблюдений,” — мягко произнёс он. “Высокомерие и отчуждённость фейри выросли из столетий разделения. Но помни, что и человеческий мир не всегда был добр к тем, кто отличался.”

Он протянул руку, позволяя созвездиям на своей коже засиять рядом с огненными узорами на её:
“Посмотри на нас, Артемизия. Мы сами — доказательство того, что границы между мирами не абсолютны. В твоих венах течёт кровь и людей, и фейри, и твоё сердце способно понимать обе природы.”

“Тут никому нельзя доверять,” — снова вздохнула Артемизия, опустив взгляд на свои руки, где золотистые огненные узоры мягко пульсировали под кожей. “Лучше нам побыстрее оказаться дома.”

Несмотря на пережитое преображение, на откровения в таинственном зале и пробуждение древнего дара, её сердце тосковало по простоте и ясности человеческого мира. По дому в Королингене с его скрипучими половицами и запахом старых книг, по улицам, где фейри скрывались под человеческими масками, а не демонстрировали своё превосходство открыто.

Сайрус понимающе кивнул, не пытаясь переубедить племянницу. Созвездия линий на его руках образовали узор, напоминающий компас, указывающий направление.

“Я понимаю тебя, дитя моё,” — ответил он тихо. “Иногда мне тоже кажется, что проще оставить всё это и вернуться к нашим исследованиям, к привычной жизни.”

Он поднял голову, его серебристые незрячие глаза словно всматривались в невидимые потоки будущего:
“Откроем вторую печать, как договаривались. Это даст миру передышку, а нам — возможность вернуться домой и осмыслить произошедшее.”

На следующий день, когда утреннее светило поднялось высоко над хрустальными шпилями дворца, в покои Артемизии и Сайруса явились Финвэль и Дарниэль. С ними был третий фейри — высокий даже по меркам своего народа, с кожей цвета первого снега и глазами, напоминающими замёрзшие горные озёра. Его серебристо-белые волосы были уложены в сложную корону из ледяных кристаллов, а одежды, казалось, были сотканы из морозных узоров.

“Это Морозная Грань, советник Серебряного Трона,” — представил его Финвэль с официальным поклоном.

Они вновь вернулись в Зал Отражений — огромное круглое помещение с тысячами зеркал, где Артемизия впервые начала контролировать свой дар. Теперь зал был подготовлен к ритуалу — на полу чертили сложные руны, а в центре разместили каменный постамент, окруженный тремя серебряными кольцами.

Новый фейри, Морозная Грань, изучал Артемизию так пристально, что она почувствовала раздражение. Его ледяной взгляд скользил по её лицу, задерживаясь на едва заметных огненных узорах под кожей, на волосах, которые теперь даже в спокойном состоянии светились изнутри, словно содержали живое пламя.

Финвэль и Дарниэль тоже всматривались в неё с подозрением. Что-то изменилось в девушке, это было очевидно — её движения стали более плавными, в глазах появился отблеск древнего знания, а аура, видимая существам фейри, приобрела новую глубину и сложность.

Но ни Артемизия, ни Сайрус ни словом не обмолвились о том, что произошло минувшей ночью. Их молчание было как стена, отделяющая их от остальных обитателей дворца.

Большую часть дня они провели в тщательных приготовлениях. Финвэль и Дарниэль по очереди демонстрировали сложные последовательности жестов и слов, необходимых для ритуала, в то время как Морозная Грань создавал и перестраивал ледяные модели магических потоков, которые должны будут образоваться во время открытия печати.

Зеркала Зала многократно отражали каждое движение, позволяя Артемизии видеть ритуал со всех сторон одновременно. Сайрус, несмотря на физическую слепоту, внимательно следил за происходящим своим внутренним зрением, время от времени внося уточнения и поправки.

“Теперь покажите, что вы запомнили,” — произнёс Морозная Грань, его голос звучал как треск льда на замерзающем озере.

Они снова повторили все необходимые действия, а потом проверили Артемизию, как она всё запомнила. Девушка встала в центр ритуального круга и начала воспроизводить последовательность жестов и слов — древних заклинаний на языке, предшествовавшем разделению королевств.

К удивлению и растущему подозрению фейри, её исполнение было безупречным — каждый жест точен, каждое слово произнесено с идеальным акцентом. Даже сложнейшие паттерны направления магических потоков, которые обычно требовали долгих лет практики, она воспроизводила с уверенностью мастера.

“Вы… хорошо подготовились,” — заметил Морозная Грань, его ледяные глаза сузились от подозрения.

“Честно говоря, я не понимаю, как это выходит,” — сказала Артемизия, опуская руки после очередной безупречно выполненной последовательности жестов.

И она не кривила душой — знания всплывали в ней необъяснимым образом, словно древняя память, пробуждённая в её крови. Её пальцы двигались сами собой, находя идеальные пути для направления магической энергии, губы произносили слова на языке, которого она никогда не учила, но каким-то образом понимала глубинный смысл каждого слога.

Морозная Грань обменялся долгим взглядом с Финвэлем. Ледяной воздух между ними, казалось, сгустился от напряжения.

“Интуиция… весьма редкий дар среди смертных,” — произнёс советник Серебряного Трона с едва скрываемым недоверием. “Особенно когда речь идёт о ритуалах, создаваемых в течение тысячелетий.”

Дарниэль, наблюдавший со стороны, приблизился, его тёмные глаза изучали ауру Артемизии с научным интересом:
“Возможно, кровь фейри в вас сильнее, чем мы предполагали изначально.”

Сайрус выступил вперёд, встав ближе к племяннице:
“Мы Блэквуды всегда имели особую связь с древними знаниями. Это… семейная черта.”

“Или кровь фейри,” — задумчиво произнёс Морозная Грань, продолжая изучать Артемизию.

Его взгляд всё ещё выражал подозрение, но медленно менялся, словно кусочки головоломки начинали складываться в его сознании. Он сделал плавный жест рукой, и между его пальцами сформировалась миниатюрная ледяная модель генеалогического древа с ветвями, простирающимися от мира фейри к миру людей.

“Древние линии иногда проявляют себя неожиданно,” — продолжил он, голос стал менее холодным. “Особенно когда носитель крови находится в месте силы.”

Финвэль кивнул, его ледяное лицо смягчилось от облегчения – это объяснение, кажется, всё больше удовлетворяло их обоих, избавляя от необходимости искать иные, возможно более тревожные причины изменений в Артемизии.

Дарниэль наблюдал с нескрываемым интересом, его тёмные глаза переводились с Артемизии на Сайруса и обратно, словно оценивая правдивость этой теории.

“Возможно, близость ритуала открытия печати пробудила то, что дремало поколениями,” — предположил он, и в его тоне слышалось нечто большее, чем просто научный интерес.

“Скоро вы покинете нас. Но вы так ничего и не видели ни во дворце, ни вокруг,” — произнёс вдруг Дарниэль, его голос обрёл неожиданно мягкие, почти гипнотические интонации. Он сделал плавный шаг вперёд, тени вокруг него на мгновение сформировали силуэты фантастических пейзажей и чудес. “Вы могли бы погостить у нас немного, несколько дней… Прежде чем мы вернём вас домой.”

Его предложение повисло в воздухе Зала Отражений, отражаясь в тысячах зеркал, словно эхо, многократно усиленное. Финвэль бросил на своего спутника острый взгляд, в котором читалось удивление, смешанное с подозрением — это явно не было частью их плана.

Морозная Грань застыл в неподвижности, его ледяные глаза наблюдали за реакцией Артемизии с научным интересом, словно это было ещё одно испытание.

Сайрус незаметно придвинулся ближе к племяннице, созвездия линий на его руках мерцали в определённом ритме — предупреждение, понятное только им двоим. Артемизия почувствовала, как огненные узоры под её кожей отозвались лёгким теплом — её новообретённая сила реагировала на скрытые мотивы в словах тёмного фейри.

“Спасибо, Ночная Тень,” — ответила Артемизия с вежливой улыбкой, намеренно используя прозвище фейри вместо его истинного имени, которым она владела. При всех она тщательно избегала произносить настоящие имена фейри, прекрасно понимая их силу и значение.

“Но вряд ли мы останемся,” — продолжила она, и огненные узоры под её кожей на мгновение вспыхнули ярче, отражая внутреннюю решимость. “Наш дом ждёт нас. И наша работа.”

Морозная Грань едва заметно наклонил голову, словно отмечая этот маленький акт сопротивления — использование прозвищ вместо истинных имён показывало, что Артемизия хорошо усвоила правила обращения с фейри.

Дарниэль улыбнулся, но улыбка не коснулась его глаз — в их тёмной глубине промелькнуло разочарование, быстро скрытое под маской вежливости.

“Как пожелаете,” — произнёс он с лёгким поклоном. “Хотя двери нашего королевства всегда открыты для тех, в ком течёт кровь фейри.”

Когда они наконец вернулись в свои покои, оставив позади Зал Отражений с его бесконечными зеркалами и пристальными взглядами фейри, Артемизия почувствовала, как напряжение частично отпускает её. Только здесь, за закрытыми дверями, они могли говорить откровенно.

Сайрус тщательно проверил комнату своим особым зрением, созвездия на его руках вспыхивали при обнаружении и нейтрализации возможных магических “ушей”. Убедившись в их уединении, он подошёл к племяннице и заговорил тихим, но настойчивым голосом:

“Будь осторожна,” — сказал он, его серебристые незрячие глаза были устремлены прямо на неё, словно действительно видели. “Если фейри захотят тебя оставить у себя, они найдут множество способов. В том числе попытаются очаровать тебя — в этом им нет равных.”

Огненные узоры под кожей Артемизии мягко пульсировали в полумраке комнаты, отбрасывая едва заметные отблески на стены. После обретения древнего дара она стала более уязвима для их магии или, напротив, приобрела иммунитет? Этого не знал даже её мудрый дядя.

Артемизия задумчиво подошла к окну, за которым вечерело хрустальное королевство фейри. Её мысли невольно вернулись к Дарниэлю. Его отношение заметно отличалось от ледяных фейри. Временами в его взгляде проскальзывал интерес, и интерес этот был иного рода, чем увлечение её происхождением и способностями.

Тёмный фейри разглядывал её фигуру, её движения иначе — в его глазах загорался тёмный огонь, когда он следил за ней, думая, что она не замечает. То был взгляд не исследователя, но охотника, оценивающего добычу. Между ними возникало напряжение иного качества, чем с другими обитателями дворца.

Что-то подобное мелькало и у Финвэля, но тот был более скрытен и более холоден. Вряд ли у него были намерения действительно её очаровать — слишком расчётливым казался представитель Серебряного Трона для таких эмоций.

Дарниэль в этом плане был более раскованным и не меньше себе на уме. В его присутствии она чувствовала опасность и странное притяжение одновременно — естественную реакцию смертной на чары существ, веками совершенствовавших искусство обольщения.

Всё это только пугало Артемизию. С фейри — ни с одним из них — она не хотела иметь никаких дел, кроме необходимого для освобождения дяди и возвращения домой.

Артемизия задумчиво подошла к окну, за которым вечерело хрустальное королевство фейри. Её мысли невольно вернулись к Дарниэлю. Его отношение заметно отличалось от ледяных фейри. Временами в его взгляде проскальзывал интерес, и интерес этот был иного рода, чем увлечение её происхождением и способностями.

Тёмный фейри разглядывал её фигуру, её движения иначе — в его глазах загорался тёмный огонь, когда он следил за ней, думая, что она не замечает. То был взгляд не исследователя, но охотника, оценивающего добычу. Это вызывало у неё только больший страх и отторжение — фейри были чужими, непонятными существами, с моралью и ценностями, далёкими от человеческих.

Что-то подобное мелькало и у Финвэля, но тот был более скрытен и более холоден. Вряд ли у него были намерения действительно её очаровать — слишком расчётливым казался представитель Серебряного Трона для таких эмоций.

Дарниэль в этом плане был более раскованным и не меньше себе на уме. В его присутствии она чувствовала только возрастающую тревогу — каждый его взгляд, каждое слово казались частью сложной игры, правил которой она не знала.

Всё это только пугало Артемизию. С фейри — ни с одним из них — она не хотела иметь никаких дел, кроме необходимого для освобождения дяди и возвращения домой.

Но у фейри на этот счет было иное мнение. После нескольких часов напряжённого ожидания в тишине покоев, дверь в комнату Артемизии внезапно осветилась серебристым свечением – признак того, что кто-то из высокородных фейри желает войти.

Одно из существ-слуг, полупрозрачное создание без зрачков, бесшумно скользнуло через комнату и с поклоном объявило:
“Лорд Финвэль из Дома Зимних Звёзд просит аудиенции.”

Артемизия и Сайрус обменялись быстрыми тревожными взглядами. Ледяной фейри никогда прежде не приходил один, без Дарниэля или других представителей двора. Огненные узоры под кожей Артемизии вспыхнули от беспокойства, а созвездия на руках дяди сложились в защитные символы.

Когда дверь открылась, Финвэль предстал перед ними в ещё более изысканных одеяниях, чем обычно – серебристо-голубой камзол с ледяными кристаллами вместо пуговиц, безупречно белые перчатки и тонкий венец, напоминающий морозный узор на окне.

“Леди Блэквуд,” — он слегка поклонился, его голос был столь же холоден, как и всегда, но в нём проскользнули странные, почти человеческие нотки. “Я пришёл лично пригласить вас поужинать вместе со мной. Исключительно чтобы обсудить кое-что важное перед ритуалом.”

Но у фейри на этот счет было иное мнение. После нескольких часов напряжённого ожидания в тишине покоев, дверь в комнату Артемизии внезапно осветилась серебристым свечением – признак того, что кто-то из высокородных фейри желает войти.

Одно из существ-слуг, полупрозрачное создание без зрачков, бесшумно скользнуло через комнату и с поклоном объявило:
“Лорд Зимний Ручей из Серебряного Трона просит аудиенции.”

Артемизия и Сайрус обменялись быстрыми тревожными взглядами. Ледяной фейри никогда прежде не приходил один, без Ночной Тени или других представителей двора. Огненные узоры под кожей Артемизии вспыхнули от беспокойства, а созвездия на руках дяди сложились в защитные символы.

Когда дверь открылась, Зимний Ручей предстал перед ними в ещё более изысканных одеяниях, чем обычно – серебристо-голубой камзол с ледяными кристаллами вместо пуговиц, безупречно белые перчатки и тонкий венец, напоминающий морозный узор на окне.

“Леди Блэквуд,” — он слегка поклонился, его голос был столь же холоден, как и всегда, но в нём проскользнули странные, почти человеческие нотки. “Я пришёл лично пригласить вас поужинать вместе со мной. Исключительно чтобы обсудить кое-что важное перед ритуалом.”

Но у фейри на этот счет было иное мнение. После нескольких часов напряжённого ожидания в тишине покоев, дверь в комнату Артемизии внезапно осветилась серебристым свечением – признак того, что кто-то из высокородных фейри желает войти.

Одно из существ-слуг, полупрозрачное создание без зрачков, бесшумно скользнуло через комнату и с поклоном объявило:
“Лорд Зимний Ручей из Серебряного Трона просит аудиенции.”

Артемизия и Сайрус обменялись быстрыми тревожными взглядами. Финвэль никогда прежде не приходил один, без Дарниэля или других представителей двора. Огненные узоры под кожей Артемизии вспыхнули от беспокойства, а созвездия на руках дяди сложились в защитные символы.

Когда дверь открылась, Финвэль предстал перед ними в ещё более изысканных одеяниях, чем обычно – серебристо-голубой камзол с ледяными кристаллами вместо пуговиц, безупречно белые перчатки и тонкий венец, напоминающий морозный узор на окне.

“Леди Блэквуд,” — он слегка поклонился, его голос был столь же холоден, как и всегда, но в нём проскользнули странные, почти человеческие нотки. “Я пришёл лично пригласить вас поужинать вместе со мной. Исключительно чтобы обсудить кое-что важное перед ритуалом.”

Сайрус бросил тревожный взгляд на Артемизию, его незрячие глаза, затянутые серебристой дымкой, казалось, умоляли её быть осторожной. Созвездия линий на его руках сложились в узор, который она узнала как древний символ предостережения.

Артемизию охватило замешательство. Отказать было невежливо и могло нарушить хрупкое равновесие в отношениях с хозяевами дворца. Согласиться — значит оказаться наедине с одним из самых могущественных фейри Серебряного Трона, вдали от защиты дяди.

Она машинально коснулась медальона под одеждой, и на мгновение вспомнила клятву, что дали ей фейри, скреплённую их истинными именами. “Они не могут причинить мне вред или обмануть,” — подумала она. “Возможно, эта защита убережёт меня.”

А разговор с Финвэлем, возможно, раскроет часть их игры? В более неформальной обстановке ледяной фейри мог проговориться или показать истинные мотивы своих действий.

“Я буду рада принять ваше приглашение, лорд Зимний Ручей,” — произнесла она наконец, не без сомнений в голосе.

Финвэль тонко улыбнулся, его ледяное лицо на мгновение оживилось, словно треснувший лёд весной. Он сделал церемонный жест, изящным движением руки приглашая её следовать за ним — древний этикет фейри, превративший простое сопровождение в ритуальный танец.

Они вышли из покоев и двинулись по сияющим коридорам дворца. Стены из хрусталя и льда переливались внутренним светом, реагируя на присутствие Финвэля — их создателя или родственного духа. Огненные узоры под кожей Артемизии тоже пульсировали, создавая странный контраст с окружающей архитектурой, словно крошечное пламя, заключённое в ледяную темницу.

Восточное крыло они не покинули, что немного успокоило Артемизию — по крайней мере, они оставались в разрешённой зоне, где её мог найти дядя. Минуя очередной поворот, они внезапно вышли на широкую террасу, парящую над дворцовыми садами.

В лицо Артемизии дохнул свежий ветер, принося с собой странные ароматы — что-то похожее на горные цветы, но с оттенком металла и снега. Небо над ними переливалось сиянием трёх лун, на этот раз образующих идеальную линию на горизонте.

Посреди террасы был накрыт стол — изящная конструкция из серебра и прозрачного льда, который, казалось, никогда не растает. На нём размещались хрустальные блюда со светящимися фруктами и странными яствами, названий которых Артемизия не знала.

“Оставим лишние формальности, мисс Блэквуд,” — произнёс Финвэль, отодвигая для неё резной стул с высокой спинкой, украшенной морозными узорами. Его голос звучал теплее обычного, словно лёд, начинающий таять под первыми лучами весеннего солнца.

Это неожиданное изменение тона насторожило Артемизию даже больше, чем его обычная холодность. Фейри редко менялись без причины, особенно те, кто принадлежал к Серебряному Трону.

“Я хотел провести с вами немного времени,” — продолжил он, когда она осторожно опустилась на предложенное место. “Признаюсь, я бы хотел лучше вас узнать и понять.”

Его ледяные глаза, обычно непроницаемые как замёрзшее озеро, теперь изучали её с нескрываемым интересом. Свет трёх лун отражался в них, создавая иллюзию глубины и, возможно, искренности.

“Но пока отведайте эти блюда,” — он сделал приглашающий жест рукой, указывая на изысканные яства, источающие тонкие ароматы. “Они созданы специально для тех, в ком течёт огненная кровь.”

Осторожно, стараясь не показать своего беспокойства, Артемизия принялась за еду. Первый же кусочек странного переливающегося фрукта растаял на языке, высвобождая каскад вкусов — сладость мёда, терпкость горных ягод и что-то неземное, напоминающее звёздный свет, если бы тот имел вкус.

Еда действительно была великолепной — каждое блюдо казалось созданным специально для усиления ощущений, пробуждая все чувства одновременно. Некоторые яства слабо светились изнутри, другие меняли оттенок при прикосновении столовых приборов, третьи источали тонкие ароматы, навевающие видения далёких мест.

Финвэль ел что-то из своих блюд — кристаллические структуры, напоминающие скорее скульптуры, чем пищу, временами запивая из золотого изящного кубка. В отличие от её трапезы, его еда, казалось, не таяла, а просто исчезала при соприкосновении с губами.

Его серые прозрачные глаза неотрывно следили за каждым её движением, изучали каждую реакцию на новые вкусы и ощущения. И впервые кроме опасения девушка ощутила и смущение — быть объектом столь пристального внимания древнего и могущественного существа было неуютно, словно она находилась под микроскопом исследователя.

Осторожно, стараясь не показать своего беспокойства, Артемизия принялась за еду. Первый же кусочек сочного фрукта с легким серебристым отливом растаял на языке, высвобождая изысканное сочетание сладости и терпкости, напоминающее редкие горные ягоды, но с более утонченным послевкусием.

Еда действительно была великолепной — каждое блюдо идеально приготовлено и красиво подано. Тонкие ломтики нежного мяса, украшенные неизвестными ей травами, изящно выложенные фрукты, золотистый хлеб, который казался невесомым — всё свидетельствовало о высоком искусстве кухни фейри.

Финвэль ел из своих блюд — отбирая кусочки тех же фруктов и мяса, хотя его порции казались меньше. Временами он запивал трапезу из золотого изящного кубка, по краям которого мерцали крошечные руны.

Его серые прозрачные глаза неотрывно следили за каждым её движением, изучали каждую реакцию на новые вкусы и ощущения. И впервые кроме опасения девушка ощутила и смущение — быть объектом столь пристального внимания древнего и могущественного существа было неуютно, словно она находилась под микроскопом исследователя.

Осторожно, стараясь не показать своего беспокойства, Артемизия принялась за еду. Первый же кусочек сочного фрукта с легким серебристым отливом растаял на языке, высвобождая изысканное сочетание сладости и терпкости, напоминающее редкие горные ягоды, но с более утонченным послевкусием.

Еда действительно была великолепной — каждое блюдо идеально приготовлено и красиво подано. Тонкие ломтики нежного мяса, украшенные неизвестными ей травами, изящно выложенные фрукты, золотистый хлеб, который казался невесомым — всё свидетельствовало о высоком искусстве кухни фейри.

Финвэль ел из своих блюд — отбирая кусочки тех же фруктов и мяса, хотя его порции казались меньше. Временами он запивал трапезу из золотого изящного кубка, по краям которого мерцали крошечные руны.

Его серые прозрачные глаза неотрывно следили за каждым её движением, изучали каждую реакцию на новые вкусы и ощущения. И впервые кроме опасения девушка ощутила и смущение — быть объектом столь пристального внимания древнего и могущественного существа было неуютно, словно она была редким зверьком, которого охотник выслеживал долгие месяцы.

Осторожно, стараясь не показать своего беспокойства, Артемизия принялась за еду. Первый же кусочек сочного фрукта с легким серебристым отливом растаял на языке, высвобождая изысканное сочетание сладости и терпкости, напоминающее редкие горные ягоды, но с более утонченным послевкусием.

Еда действительно была великолепной — каждое блюдо идеально приготовлено и красиво подано. Тонкие ломтики нежного мяса, украшенные неизвестными ей травами, изящно выложенные фрукты, золотистый хлеб, который казался невесомым — всё свидетельствовало о высоком искусстве кухни фейри.

Финвэль ел из своих блюд — отбирая кусочки тех же фруктов и мяса, хотя его порции казались меньше. Временами он запивал трапезу из золотого изящного кубка, по краям которого мерцали крошечные руны.

Его серые прозрачные глаза неотрывно следили за каждым её движением, изучали каждую реакцию на новые вкусы и ощущения. И впервые кроме опасения девушка ощутила и смущение, которое заставило её щёки слегка покраснеть. Никогда прежде мужской взгляд не был столь откровенно изучающим и настойчивым, заставляя её чувствовать себя неловко, словно на балу, где кавалер уделяет слишком много внимания одной даме, нарушая правила приличия.

Тем более было странно такое внимание от Финвэля. Она бы не удивилась подобному поведению от Дарниэля — тёмный фейри никогда не скрывал своего интереса, его взгляды всегда были откровенными, как и полунамёки в разговорах.

Но ледяной фейри казался прежде куда более сдержанным. Его холодность и отстранённость были подобны высоким горным вершинам, недосягаемым и покрытым вечными снегами. Видеть, как эти снега начинают таять, было не просто неожиданно — это было тревожно.

Артемизия отпила из своего кубка — напиток был сладким и освежающим, с лёгким мятным послевкусием — пытаясь скрыть замешательство. Огненные узоры под её кожей пульсировали чаще в ответ на эмоции, создавая лёгкое золотистое свечение, заметное в вечернем полумраке.

“Что могло заставить столь древнее и могущественное существо внезапно изменить своё отношение?” — думала она, чувствуя, как беспокойство смешивается с неловкостью под прямым взглядом его прозрачных глаз.

“Не стану скрывать, что многие из нас хотели бы, чтобы вы задержались в нашем мире,” — произнёс Финвэль неожиданно прямо, поставив свой золотой кубок на стол с едва слышным мелодичным звоном.

Его слова повисли в воздухе террасы, смешиваясь с ночными ароматами сада внизу. Три луны над ними образовали идеальную линию на небосводе, словно наблюдая за этим странным разговором.

“Есть фейри, которые интересуются вами. Не только из-за вашей магии,” — продолжил он, и его обычно непроницаемый взгляд задержался на её лице. “Вы ещё и очень красивы и умны.”

Артемизия почувствовала, как огненные узоры под её кожей вспыхнули ярче от смущения и тревоги. Этот разговор принимал опасный оборот.

“После ритуала многое изменится,” — голос Финвэля стал тише, почти доверительным. “Мир людей — пусть и не будет открыт полностью — станет более доступен для нас.”

Он наклонился чуть ближе над столом:
“Я и Ночная Тень дали клятву обеспечить вашу безопасность, но у нас несколько разные взгляды на ситуацию.”

“Что вы хотите этим сказать?” — спросила Артемизия, её голос дрогнул, несмотря на попытку сохранить спокойствие.

От пронзительного взгляда Финвэля огонь под её кожей начал разгораться сильнее, золотистые узоры проступали отчётливее, словно светящиеся вены, пульсирующие в такт учащённому сердцебиению. Она ощущала странное тепло, поднимающееся от груди к шее и щекам, заставляя её лицо светиться изнутри.

В то же время у ледяного фейри вспыхивали собственные узоры — тонкие линии морозного инея, проступающие на бледной коже рук и лица. Они складывались в сложные геометрические формы, напоминающие снежинки, но более древние и загадочные. В полумраке террасы эти узоры мерцали холодным голубоватым светом, создавая поразительный контраст с тёплым золотистым сиянием Артемизии.

Казалось, их магические сущности реагировали друг на друга, создавая вокруг стола странное напряжение — лёд и пламя, противоположности, которые не могли существовать рядом, но каким-то образом создавали между собой завораживающую гармонию.

Финвэль пояснил, его голос стал ровнее, словно он пытался обуздать проявление своей ледяной магии, реагирующей на огонь Артемизии:

“Ночная Тень… Дарниэль, как вы его знаете по истинному имени, считает, что клятва обязывает нас лишь физически вернуть вас в мир людей. Но не защищать от… привязанностей, которые могут заставить вас добровольно вернуться.”

Морозные узоры на его коже переплетались, становясь сложнее и утончённее, словно отражая сложность ситуации.

“Он давно наблюдает за вами, с первых дней вашего прибытия. Его интерес выходит далеко за рамки открытия печатей,” — ледяные глаза Финвэля встретились с её взглядом. “Теневая Обитель хочет не просто союзника в лице огненного мага, но наследницу древних линий, связанную с ними… более личными узами.”

Он сделал паузу, позволяя словам обрести вес:
“Я счёл необходимым предупредить вас. Не все дары и знаки внимания от фейри невинны, как могут казаться.”

“А вы? Чего хотите вы?” — прямо спросила Артемизия, её голос прозвучал тверже, чем она ожидала.

На мгновение воцарилась тишина, нарушаемая лишь легким шелестом ветра в садах внизу. Финвэль смотрел на неё долгим изучающим взглядом, ледяные узоры на его коже замерли, словно сам мороз затаил дыхание.

Затем его глаза блеснули, словно полированный лёд в лунном свете:

“Я хочу того же. Для себя и для Серебряного Трона.”

Слова ударили Артемизию подобно ледяной волне. Огненные узоры под её кожей вспыхнули с новой силой, отражая внутреннее смятение. То, что начиналось как предупреждение, оказалось не благородной защитой, а… соперничеством. Два могущественных фейри из разных королевств, оба видящие в ней не просто ключ к печатям, но и более личную цель.

Три луны над ними словно наблюдали за этой древней игрой, в которую смертные всегда проигрывали на землях фейри.

“И есть и другие фейри, которые уже желают того же,” — продолжил Финвэль, его голос обрёл новую глубину, а ледяные узоры на коже засветились ярче. “Для кого-то вы ценная добыча, желанный приз, для кого-то — экзотическое создание. Полуфейри с магией огня.”

Он сделал паузу, позволяя этой информации достичь её сознания. Три луны над ними выстроились в линию, создавая особенно яркий свет, под которым лицо Финвэля казалось высеченным из древнего льда, а глаза — двумя бездонными колодцами зимних вод.

“Вас захотят попробовать, захотят очаровать. Как только закончится ритуал,” — он наклонился ближе, его голос стал интимнее. “Сейчас все замерли в ожидании, но после этого…”

Холодные пальцы Финвэля на мгновение коснулись стола рядом с её рукой, оставляя тонкие узоры инея, который, однако, не растаял, встретившись с её теплом.

“Я и Ночная Тень будем вас защищать от любого вреда. Но вы влечёте и нас,” — признался он с неожиданной откровенностью. “Вы ведь тоже обладаете чарами, хоть пока и не осознаёте этого…”

Артемизию накрыло смятение, внезапное и всепоглощающее. Что происходит? Ещё вчера она боялась и избегала фейри, особенно холодного и отстранённого Финвэля. Но сейчас, под тройным лунным светом, что-то неуловимо менялось между ними.

Холодное почти-прикосновение Финвэля одновременно обжигало её, словно противоположные стихии встретились и создали что-то новое на границе своего соприкосновения. Кончики пальцев горели, горели и её щёки, и даже губы, хотя он не прикасался к ней по-настоящему.

Чары фейри? Дядя предупреждал о их способности очаровывать смертных. Или это взаимодействие противоположных стихий — огня и льда, которые, вопреки всем законам природы, вместо того, чтобы уничтожить друг друга, создавали странную, почти болезненную гармонию?

Если раньше Финвэля словно отталкивало от неё, то теперь он демонстрировал противоположное. И то же самое происходило и с ней, вопреки её разуму. Огненные узоры под её кожей, казалось, тянулись к ледяным узорам на его руках, словно две части древнего целого, стремящиеся воссоединиться.

“Что вы делаете?” — осмелилась выдохнуть она, её голос дрожал от смешанных эмоций — страха, смятения и чего-то ещё, чему она не решалась дать имя.

Взгляд Артемизии опустился на место, где их руки почти соприкасались на столе. Золотистые огненные узоры под её кожей и серебристые морозные на его создавали в пространстве между ними тонкую вязь переплетающихся энергий, словно невидимый мост между двумя противоположными мирами.

“Эта магия…” — она указала дрожащим пальцем на его и свои узоры под кожей. Там, где проходили эти светящиеся линии, ощущения были особенно острыми — смесь жара и холода одновременно, как если бы она коснулась раскалённого льда, невозможного в обычном мире.

Три луны над ними достигли идеального выравнивания, и их свет, казалось, усиливал этот странный эффект, создавая вокруг террасы особую атмосферу, где обычные законы природы переставали действовать.

Финвэль скользил по ней глазами, изучая каждый дюйм её лица, каждый отблеск пламени под кожей. Он придвинулся ещё ближе через стол, оказавшись почти вплотную к ней, но по-прежнему не касался Артемизии, словно осознавая, что физический контакт мог бы разрушить хрупкое равновесие между ними.

И он тихо пояснил, его голос был похож на шелест первого снега:

“Это древняя магия, старше разделения королевств. Лёд и пламя — противоположности, которые должны уничтожать друг друга, но в редких случаях… они резонируют.”

Его дыхание, прохладное как горный ветер, было ощутимо на её пылающих щеках.

“Когда фейри противоположных стихий находятся близко, особенно под тройным лунным светом, происходит… пробуждение. То, что было разделено великим расколом, стремится воссоединиться.”

“Вы поэтому меня пригласили на ужин?” — с подозрением спросила Артемизия, принимая усилие, чтобы отстраниться от магнетического притяжения.

Её взгляд поднялся к небу, где три луны застыли в идеальной линии, создавая редкое астрономическое явление. Она указала на них рукой, огненные узоры на её коже вспыхнули ярче от внезапного озарения:

“Вы всё просчитали заранее?”

В её голосе смешались возмущение и невольное восхищение таким коварством. Даже под влиянием странной магии взаимодействия противоположных стихий, разум Артемизии оставался ясным. Она понимала, что стала объектом тщательно продуманного плана — ужин под тройным лунным светом, когда древняя магия наиболее сильна, не мог быть случайностью.

Ледяные узоры на лице Финвэля сложились в новый узор, который можно было бы принять за улыбку у человека.

“Вы меня разгадали,” — согласился он, и лёд в его голосе впервые за весь вечер растаял почти полностью. В его признании не было раскаяния, лишь лёгкий оттенок удовлетворения от мастерски разыгранной комбинации.

Ледяные узоры на его коже образовали новый узор, более сложный и ритмичный, пульсирующий в такт магической связи между ними. Он позволил своей ладони приблизиться к её руке ещё на дюйм, усиливая танец противоположных энергий в пространстве между ними.

“Но ведь оно стоит того, не так ли?”

В его прозрачных глазах читалось искреннее убеждение, что даже если средства были коварными, результат оправдывал их. Тройное лунное выравнивание случалось редко даже по меркам долгой жизни фейри, а возможность разделить его с носителем противоположной стихии была поистине исключительной.

“Вы хотите меня очаровать!” — возмутилась снова Артемизия, отдёргивая руку от опасной близости его ледяных пальцев. Огненные узоры под её кожей вспыхнули ярче от эмоций, создавая вокруг неё золотистое сияние возмущения.

Но даже в этом отстранении была странная неохота, словно две части её существа сражались друг с другом — разум, понимающий опасность чар фейри, и пробуждённая магия крови, откликающаяся на древний зов противоположной стихии.

“Но у вас ничего не выйдет, даже если… даже если…” — она запнулась, подбирая слова, чтобы не сказать лишнего. Не признаться, что странная магия действительно действует на неё, что притяжение между льдом и пламенем ощущается как нечто почти неодолимое.

Её щёки пылали, а огненные узоры на шее и руках формировали защитные символы, словно её собственная магия пыталась защитить хозяйку от чужого влияния.

“Я такой же пленник этой магии, как и вы,” — улыбнулся Финвэль, и в его улыбке было что-то непривычное для ледяного фейри — почти человеческая теплота.

Морозные узоры на его коже образовали новую конфигурацию, сложный узор, напоминающий символы защиты и единства одновременно. Лунный свет отражался в его прозрачных глазах, делая их похожими на глубокие зимние озёра.

“И я хочу сказать вам кое-что ещё…” — он наклонился ближе, голос стал интимнее, словно он делился древней тайной. “Будучи связанной такими узами с другим фейри, вы обретёте особую защиту — никто вас не сможет очаровать. Даже Ночная Тень.”

Его слова упали между ними подобно кристаллам льда, звенящим в тишине. Это было не просто признание, но и предложение — тонкое, завуалированное, но недвусмысленное.

“Фейри Теневой Обители искусны в обольщении, но единство противоположных стихий создаёт нерушимый для других союз.”

“Но я не хочу,” — начала Артемизия, её голос дрожал, но в нём звучала непреклонная решимость. Огненные узоры под её кожей вспыхнули с новой силой, словно подкрепляя её отказ. “Я не хочу здесь оставаться и играть в ваши игры…”

Она поднялась из-за стола, нарушая магический узор, формировавшийся между ними. Три луны над ними словно потускнели, как будто разочарованные её сопротивлением древней магии.

Финвэль не пытался её удержать, лишь наблюдал с нечитаемым выражением на лице, морозные узоры на его коже медленно угасали, возвращаясь к привычному ледяному спокойствию.

“Мой дядя ждёт меня. Завтра открытие печати, и вскоре мы вернёмся домой,” — продолжила она твёрдо, хотя внутри всё ещё ощущала странное притяжение, словно часть её существа протестовала против этого решения.

Но Артемизия Блэквуд была прежде всего человеком — со всеми человеческими привязанностями, мечтами и представлениями о жизни. Даже пробудившаяся магия крови фейри не могла изменить этого.

“Хорошо, мисс Блэквуд,” — покорно ответил Финвэль, его голос был тих, как падающий снег.

В его согласии не было настоящего принятия её решения, лишь временное отступление. И в следующую минуту, с быстротой, невозможной для обычного существа, он оказался к ней непозволительно близко, преодолев расстояние с нечеловеческой грацией.

Прежде чем Артемизия успела понять, что происходит, холодные руки Финвэля бережно обхватили её лицо, и он поцеловал её ещё более непозволительным образом.

Соприкосновение льда и пламени создало мгновенный всплеск магической энергии — словно два противоположных мира столкнулись и вместо разрушения породили что-то новое. Волна ощущений прокатилась по всему её телу — обжигающий холод и освежающий жар одновременно, невозможное сочетание, которое могло существовать только в мире фейри.

Огненные узоры под её кожей вспыхнули с невиданной силой, встречаясь с морозными узорами на его лице, создавая вокруг них сияющий ореол из переплетённых стихий.

И вдобавок этот поцелуй опьянял так, словно она хлебнула самого крепкого вина, дурманящего и пьянящего с первого глотка. Холодные губы фейри, прикоснувшиеся к её губам, вопреки всем ожиданиям обожгли Артемизию подобно раскалённому металлу.

Всё её существо наполнилось странным, незнакомым прежде и неодолимым томлением. Противоречивые ощущения сливались воедино — лёд и пламя, страх и желание, человеческий разум и пробуждённая кровь фейри.

Огненные узоры под её кожей танцевали в такт учащённому сердцебиению, сплетаясь с ледяными узорами Финвэля там, где их тела соприкасались. Магия древнее их самих, древнее раскола миров взяла верх над разумом и осторожностью.

Три луны над ними достигли идеального выравнивания, их свет, казалось, благословлял это невозможное соединение противоположностей, создавая вокруг целующейся пары призрачное сияние, в котором переплетались серебро и золото, лёд и пламя.

“Я не смог удержаться,” — прошептал Финвэль, медленно отстраняясь, его голос звучал непривычно хрипло, словно лёд, треснувший от внезапного жара.

Его обычно бесстрастное лицо преобразилось — морозные узоры на коже сложились в новые, более сложные патерны, а в прозрачных глазах плескалось что-то, похожее на человеческую страсть. Руки фейри, всё ещё державшие её лицо, были холодными, но этот холод теперь не отталкивал, а притягивал, словно жаждущий прохлады путник тянется к горному ручью.

“Я желаю вас, даже если вы никогда не вернётесь в Серебряный Трон,” — признался он, и в этом признании звучала не просто страсть, но и нечто большее — почти болезненное осознание желания, которое могло остаться неисполненным.

Огненные узоры под кожей Артемизии пульсировали в такт её сбившемуся дыханию, а губы всё ещё горели от невозможного поцелуя, где лёд и пламя создали вместо разрушения новую, неведомую прежде гармонию.

“Я и не вернусь!” — воскликнула Артемизия, резко отстраняясь от его холодных рук. Огненные узоры под её кожей вспыхнули с новой силой, отражая внутреннюю борьбу между разумом и пробуждённой магией крови. “После ритуала мы вернёмся домой!”

Она решила стоять до последнего, цепляясь за человеческую часть своей сущности, за воспоминания о доме в Королингене, за всё, что делало её Артемизией Блэквуд, а не безымянной полуфейри с магией огня.

И с этими словами она почти бегом покинула террасу, её платье и волосы развевались от скорости движения, оставляя за собой след из золотистых искр. Она не оглядывалась, боясь, что ещё один взгляд на ледяного фейри под тройным лунным светом может сломить её решимость.

Финвэль не пытался её остановить, лишь смотрел вслед с выражением, которое могло бы показаться почти человеческим — смесь тоски, понимания и терпеливого ожидания существа, для которого время имеет совсем иное значение.

Удивительно, но в этот раз она не заблудилась. Дорога в её покои нашлась быстро и без сложностей, словно дворец сам направлял её шаги или, возможно, пробуждённая магия огня указывала путь, как маленький огонёк-проводник ранее.

Встречные фейри почти в испуге расступались перед ней. Золотистые искры срывались с волос Артемизии при каждом шаге, падая на хрустальный пол и оставляя крошечные светящиеся следы, которые медленно таяли, словно снежинки на горячем камне. Придворные, обычно надменные и безразличные, смотрели на неё с нескрываемым удивлением и чем-то похожим на благоговейный страх.

Знали ли и они о трёхлунной ночи? О редком астрономическом явлении, которое усиливало древнюю магию притяжения противоположностей? Судя по шепоткам, следовавшим за ней, и пристальным взглядам, многие понимали, что произошло на террасе.

Кто ещё из них хотел бы привязать её к себе, как Финвэль? Использовать древнюю магию, чтобы создать узы, которые не так просто разорвать? И мог бы кто-то из них привлечь её так, как это случилось с ним — когда лёд и пламя создали невозможную гармонию вместо взаимного уничтожения?

Оказавшись у себя, Артемизия захлопнула дверь с такой силой, что хрустальные подвески на люстре задрожали, отбрасывая танцующие блики по стенам комнаты. Она прислонилась спиной к прохладному дереву двери, чувствуя, как бешено колотится сердце в груди.

В голове у неё царил полный хаос — воспоминания о холодных губах Финвэля, о невозможном сплетении льда и пламени, о странном томлении, которое она никогда прежде не испытывала, перемешивались с тревогой и страхом перед чарами фейри.

Огненные узоры под её кожей всё ещё пульсировали ярче обычного, словно отголоски магического контакта продолжали жить в её теле. Она подошла к зеркалу и с удивлением увидела, что её губы слегка светятся изнутри, сохраняя след поцелуя ледяного фейри.

Мысль о возвращении домой казалась ей единственным спасением в этом странном мире, где даже воздух был пропитан магией и обманом. Скоро, совсем скоро, после открытия второй печати, она навсегда покинет Серебряный Трон. И забудет всё, что тут произошло. В том числе и странного ледяного фейри, пробудившего в ней то, что должно было оставаться спящим.

Дяде Артемизия ничего не рассказала — впервые она не нашла в себе смелости это сделать. Когда Сайрус деликатно поинтересовался, как прошёл ужин с ледяным фейри, она лишь пробормотала что-то невнятное о “обсуждении деталей ритуала” и поспешно сменила тему.

Этот безумный ужин будил в ней не только возмущение, но и стыд. Как могла она, пусть даже на мгновение, поддаться чарам существа из иного мира? Как могли холодные губы фейри вызвать в ней такой жар, такое смятение чувств?

Утром, готовясь к ритуалу, она старательно избегала взгляда в зеркало, боясь увидеть следы того странного сияния на губах. Огненные узоры под кожей почти вернулись к обычному состоянию, но временами вспыхивали ярче, особенно когда её мысли возвращались к трёхлунной ночи.

“Лучше об этом никому не знать,” — решила она твёрдо, застёгивая серебряные пуговицы на платье, предназначенном для церемонии. “Всё равно я не согласюсь на предложение Финвэля!”

Её решимость была искренней, но где-то в глубине души крошечное зёрнышко сомнения пустило первый робкий корешок.

В положенный час, когда солнце достигло зенита, в их покои прибыла официальная процессия. Тяжёлая дверь открылась без стука, впуская молчаливую делегацию.

Финвэль и Дарниэль вошли первыми, оба облачённые в церемониальные одеяния своих королевств — Финвэль в серебристо-голубой мантии с узорами, напоминающими замёрзшие водопады, Дарниэль в глубоко-чёрном одеянии с вкраплениями мерцающих точек, подобных далёким звёздам.

За ними следовал Морозная Грань, а позади него — четверо незнакомых фейри, чьи наряды и осанка говорили о высочайшем статусе.

“Члены Совета,” — тихо шепнул Сайрус племяннице, его рука с созвездиями линий слегка сжала её локоть.

Среди новых фейри были и две женщины. Первая — высокая и стройная, с волосами цвета первого снега и кожей, словно выточенной из голубоватого льда. Вторая — более хрупкая, но от неё исходило ощущение древней силы; её серебристые волосы были уложены в сложную корону, инкрустированную кристаллами, меняющими цвет при каждом движении.

Все они смотрели на Артемизию холодными глазами, в которых смешались и ожидание, и любопытство, и отчуждённость. Взгляды скользили по её фигуре, задерживаясь на огненных узорах под кожей, на золотистых прядях волос, на медальоне, защищающем от чар.

Да, для них она была всё ещё странной диковинкой, от которой, однако, зависели судьбы миров.

Финвэль не единым жестом не выдал какого-то особого отношения к Артемизии, ничем не напомнил о случившемся накануне. Его прозрачные глаза скользили по ней с той же холодной оценкой, что и у остальных членов Совета. Ни тени того странного огня, который Артемизия видела в них на лунной террасе, ни намёка на страсть, пробудившуюся под тройным лунным светом.

Он выглядел холодным и отстранённым, как и всегда. Его ледяная аура была непроницаемой, а морозные узоры на коже образовывали строгие, формальные конфигурации, подобающие важному церемониальному случаю.

Когда он заговорил, обращаясь к собравшимся и объясняя порядок ритуала, его голос был ровным и деловым, без единой ноты тех интимных интонаций, которые Артемизия слышала вчера. Казалось, что тот Финвэль, который шептал признания и целовал её под тремя лунами, никогда не существовал.

Дарниэль же держался, как обычно. В отличие от ледяных фейри с их застывшими лицами и формальными жестами, он позволял себе лёгкие улыбки и учтивые поклоны. Его тёмные глаза искрились от сдержанного возбуждения перед важным ритуалом, а движения сохраняли фирменную грацию хищника в бархатной маске.

Фейри тени отличался от непроницаемых и замороженных ледяных фейри своей показной открытостью, но Артемизия знала, что и он — такой же мастер скрывать свои истинные мысли, как и все фейри. Его шарм и обаяние были лишь другой формой маскировки, возможно, даже более искусной, чем холодная отстранённость Финвэля.

Может ли она стать такой же, как они? Научиться прятать свои истинные чувства за непроницаемой маской, не выдавать ни единым жестом или взглядом того, что творится в её душе?

Она расправила плечи и натянула на лицо непроницаемую маску, стараясь придать своим чертам безмятежное выражение, недоступное для прочтения. Огненные узоры под её кожей она тоже попыталась успокоить, заставляя их пульсировать медленно и равномерно, скрывая внутреннее волнение.

Они покинули восточное крыло дворца и направились длинными спиральными лестницами вниз, углубляясь в сердце хрустального строения. Процессия двигалась торжественно и медленно — впереди шли два фейри-стражника с церемониальными посохами из светящегося льда, за ними — члены Совета, затем Финвэль и Дарниэль, и наконец Артемизия и Сайрус, окружённые почётным эскортом.

Чем глубже они спускались, тем древнее становилась архитектура вокруг. Хрустальные стены уступали место массивным блокам из странного серебристого камня, покрытым рунами, светящимися изнутри. Воздух становился плотнее, насыщенный концентрированной магией, которая заставляла огненные узоры под кожей Артемизии пульсировать сильнее.

Наконец они прибыли к огромным дверям, инкрустированным сложным узором из трёх переплетённых колец. Двери бесшумно распахнулись, и перед ними предстал Зал Отражений, преображённый для ритуала.

Знакомое круглое помещение с тысячами зеркал теперь было центром сложной магической конструкции. На полу сияли руны, складываясь в концентрические круги вокруг центрального постамента. Три серебряных кольца левитировали на разной высоте над ним, медленно вращаясь в противоположных направлениях. Воздух был наполнен мерцающими частицами света, словно звёздная пыль, падающая с невидимого неба.

В Зале присутствовали ещё фейри, стоявшие тремя отдельными группами, словно живое воплощение разделения королевств. Видимо, они пришли раньше и дожидались Артемизии с сопровождением.

Пятеро из них явно принадлежали Теневой Обители — черноволосые и темноглазые, как Дарниэль. Их кожа была смугло-золотистой, и по ней временами пробегала причудливая вязь теней, словно живые узоры. Их одежды, казалось, поглощали свет, создавая вокруг себя карманы тьмы, даже в ярко освещённом зале. Они держались с изысканной грацией хищников, наблюдающих за потенциальной добычей.

А трое других фейри разительно отличались и от ледяных, и от теневых. Белокожие и светловолосые, но иначе, чем представители Серебряного Трона. Их волосы были различных золотых оттенков, у одного они отливали рыжим, как у Артемизии, только без огненного тона и свечения. Глаза — словно янтарь, пронизанный искрами, а на коже проступали узоры, напоминающие солнечные блики на воде.

“Фейри Лунной Цитадели,” — догадалась Артемизия, чувствуя, как огненные узоры под её кожей отзываются на их присутствие, словно узнавая родственную магию. Она смотрела на них во все глаза, вспоминая слова Хранителя Наследия о том, что ответы на её вопросы находятся именно в их королевстве.

Попадет ли она когда-нибудь туда? В это таинственное третье королевство фейри, где, возможно, скрыты ответы о её истинной природе и происхождении? Мимолётное видение золотых башен и садов из трансформирующегося пламени вспыхнуло в её сознании.

Артемизия едва не тряхнула головой, желая прогнать несвоевременные и опасные мысли. Такие размышления — первый шаг к тому, чтобы остаться в землях фейри навсегда. А она знала историю Персефоны, съевшей зёрна граната в подземном царстве, или сказки о смертных, отведавших пищи фейри и оставшихся у них на долгие годы, которые для человеческого мира становились столетиями.

Да и что ей там делать, в Лунной Цитадели, земле огненной магии и трансформации? Она — Артемизия Блэквуд, племянница учёного из Королингена. Она скоро отправится домой, к знакомым улицам и библиотекам, к скрипучим половицам дядиного дома и уютным вечерам за чтением старинных книг. А королевства фейри станут для неё лишь необычным сном, который со временем выветрится из памяти, оставив после себя только странное чувство потери.

Раздался голос Морозной Грани — глубокий и резонирующий, словно эхо в ледяной пещере, усиленное акустикой Зала Отражений. Ритуал начинал он, как старейший представитель Совета Серебряного Трона.

“Во имя Равновесия Миров и Древнего Договора,” — произнёс он, подняв руки с длинными пальцами, украшенными сложными узорами из инея, — “приветствую собравшихся из трёх королевств фейри и потомков древних линий.”

Зал наполнился тихим шёпотом тысяч отражений, повторяющих его слова. Каждое зеркало, казалось, подхватывало и многократно усиливало резонанс его голоса.

Следовало церемониальное приветствие всем собравшимся — формальные, но исполненные магической силы фразы, обращённые к представителям Серебряного Трона, Теневой Обители и Лунной Цитадели. При упоминании каждого королевства соответствующая группа фейри делала синхронный жест признания, и в воздухе вспыхивали символы их домов.

За этим последовало короткое объяснение цели ритуала, о которой и так все знали — восстановление потока магии между мирами через открытие второй печати, предотвращение окончательного угасания магии в обоих реальностях.

И наконец — призыв занять свои места в ритуальном круге.

Артемизия и её дядя заняли свои места в самом центре ритуального круга. Сайрус с величественным спокойствием поднялся на центральный постамент, его фигура в тёмном церемониальном одеянии с серебряной вышивкой выпрямилась, руки с созвездиями линий он расположил определённым образом, формируя первую печать.

Артемизия встала напротив него, по другую сторону постамента, как требовал ритуал — кровная родственница, носительница части той же магии, но с иным проявлением. Её огненные волосы сейчас сияли ярче обычного, отражаясь в тысячах зеркал и создавая иллюзию, будто весь зал наполнен танцующим пламенем.

Вокруг них представители трёх королевств образовали сложную геометрическую фигуру — ледяные фейри заняли северную четверть круга, теневые фейри — западную, а фейри Лунной Цитадели — восточную. Южная четверть оставалась пустой, символизируя мир людей, отсутствующий, но незримо присутствующий в балансе.

Три серебряных кольца над постаментом начали вращаться быстрее, их траектории пересекались, образуя сложную трёхмерную модель, напоминающую древний символ бесконечности. Магия, концентрирующаяся в зале, стала почти осязаемой — Артемизия чувствовала её как давление на коже, как невидимый ветер, играющий с её волосами.

Её дядя поднял руки над центральным постаментом, созвездия линий на его коже вспыхнули серебристым светом, словно настоящие звёзды, заключённые в человеческой плоти. Его незрячие глаза, затянутые серебристой дымкой, внезапно наполнились внутренним сиянием, как если бы он смотрел на реальность, недоступную обычному зрению.

Сайрус глубоко вдохнул и произнёс фразы на древнем языке — словах, которые существовали до разделения королевств фейри, до раскола миров, до возникновения границ между магией и материей.

“Анта-нарион вей сеилас, эл-марион каэ вериас…”

Его голос, обычно мягкий и учёный, приобрёл новую глубину и резонанс. Каждое слово пульсировало в воздухе, создавая видимые вибрации в магическом поле зала. Тысячи зеркал подхватывали и усиливали эти слова, превращая их в многоголосую мелодию, в гармонию, которая, казалось, существовала вне времени.

С каждым произнесённым словом созвездия на его руках меняли конфигурацию, выстраиваясь в последовательность символов, связанных с первой печатью, которую он некогда открыл ценой своего зрения.

Когда последнее слово древнего заклинания слетело с губ Сайруса, наступила глубокая, резонирующая тишина. Все взгляды в зале обратились к Артемизии.

Следом продолжила она, как предписывал ритуал. Вдохнув полной грудью, Артемизия ощутила, как магия, пробуждённая словами дяди, коснулась её сущности, взывая к огненным узорам под кожей.

“Вейра-селион наэ фариас, туман-эктор каэ лумис…” — слова древнего языка, которых она никогда не учила, но теперь знала на уровне крови, полились из её уст с удивительной лёгкостью.

С каждым произнесённым слогом огненные узоры под её кожей разгорались ярче, формируя сложные симметричные паттерны, дополняющие созвездия на руках дяди. Её волосы взметнулись вверх, словно в невидимом вихре, превращаясь в настоящий огненный ореол.

Три вращающихся серебряных кольца замедлили своё движение, выстраиваясь в новую конфигурацию, реагируя на её слова. Магическая энергия, концентрирующаяся между ней и дядей, обрела видимую форму — золотистую спираль, соединяющую их через постамент.

В её памяти внезапно всплыло воспоминание, потребованное ритуалом второй печати. Оно расцвело в её сознании, словно цветок огня, согревающий её сердце — ярче, чем когда-либо прежде, словно магия усиливала каждую деталь, каждое ощущение перед тем, как забрать его навсегда.

…Ей семь лет, и она стоит на пороге дядиного дома, маленькая, испуганная, с потерянным взглядом ребёнка, чей мир только что рухнул. Родители погибли при крушении дирижабля, и теперь она осталась совсем одна. Дядя Сайрус, которого она знала лишь по редким визитам и странным подаркам из дальних экспедиций, опускается перед ней на колени.

“Артемизия,” — говорит он, и его глаза — тогда ещё зрячие — смотрят на неё с такой безграничной любовью и пониманием, что что-то внутри неё, сжавшееся в тугой комок боли, начинает медленно оттаивать. “Отныне мы — семья. И что бы ни случилось, я никогда не оставлю тебя.”

Он снимает с шеи серебряный медальон — тот самый, что она носит сейчас, — и надевает его на маленькую Артемизию. “Это защитит тебя от тёмной магии и печали. Это связь между нами, которую ничто не разорвёт.”

Она помнит, как бросилась к нему в объятия, и чувство абсолютной защищённости, возникшее в тот момент — единственный момент истинного дома, который она узнала после смерти родителей…

Воспоминание сияло в воздухе между ней и дядей, словно живая, пульсирующая сущность из чистого золотистого света. В нём отражалась каждая деталь того судьбоносного дня — выражение лица дяди, вес медальона, впервые легшего на её детскую шею, звук его голоса, произносящего слова клятвы, которая связала их прочнее, чем кровные узы.

Магия ритуала начала извлекать это воспоминание из её сущности, и Артемизия ощутила странное чувство потери — словно из сердца постепенно уходило что-то жизненно важное, оставляя после себя пустоту.

Но на миг мелькнуло облегчение — все это записано в её дневнике. Страницы, заполненные накануне ритуала, хранили каждую деталь, каждое слово и жест. И пусть в чувствах никогда не вернётся тот день, память не утратит цепочки событий. Она будет знать, что произошло, даже если больше не сможет ощутить теплоту и любовь, пронизывавшие этот момент.

Воспоминание медленно поднялось к трём серебряным кольцам, которые теперь образовали сложную конфигурацию, напоминающую трилистник. Кольца начали вращаться, втягивая золотистый свет в центр своей конструкции.

В местах соединения трёх колец начал разгораться свет — сначала мягкий, серебристо-голубой, затем всё ярче и интенсивнее, с каждым оборотом обретая новые оттенки. Золотое сияние жертвованного воспоминания смешивалось с этим светом, создавая невероятную палитру, для которой не существовало названий в человеческом языке.

Кольца вращались всё быстрее, свет в точках их соединения усиливался, пока не слился в единое ослепительное сияние, в центре которого начала формироваться сложная световая конструкция — вторая печать, наконец обретающая видимую форму.

Представители трёх королевств фейри подняли руки в синхронном жесте, направляя свою магию к формирующейся печати. Ледяные фейри создавали кристаллические структуры, теневые фейри вплетали в них узоры из тьмы и звёздного света, а фейри Лунной Цитадели добавляли золотистые нити, связывающие всё воедино.

Зал Отражений наполнился грохотом, словно тысячи невидимых барабанов били одновременно. Тысячи зеркал вибрировали, отражая и усиливая магическую энергию, концентрируя её в центральной точке ритуала. Пол под ногами Артемизии слегка задрожал, а воздух стал настолько насыщен магией, что казался плотным, почти осязаемым.

Артемизия почувствовала странное ощущение пустоты там, где раньше жило воспоминание о дне, когда дядя принял её в свою жизнь. Она знала, что это произошло, могла вспомнить последовательность событий, но эмоциональная связь, тепло и любовь, наполнявшие этот момент, исчезли, оставив после себя лишь холодные факты.

А затем, когда свет достиг апогея своей яркости, произошло нечто неожиданное — из её памяти исчезли и факты. Всё знание о том моменте, все детали события, которые она считала защищёнными, внезапно растворились, словно песочный рисунок под волной прилива.

Артемизия ощутила странную дезориентацию, панический миг осознания, что часть её жизни просто перестала существовать для неё. Не осталось ничего — ни образов, ни слов, ни последовательности событий. Только странное ощущение пустоты, словно кто-то аккуратно вырезал фрагмент из полотна её воспоминаний, а затем тщательно сшил края, чтобы скрыть отсутствие.

В её разуме теперь была загадочная лакуна — она помнила своё детство до смерти родителей, помнила, как жила с дядей после, но момент перехода, критический момент, определивший всю её дальнейшую жизнь, просто… исчез. Она ощущала его отсутствие, как фантомную боль потерянной конечности, но не могла восстановить ни единого фрагмента.

Световая конструкция над ними вспыхнула с ослепительной силой, поглотив последние крупицы её утраченного воспоминания. Вторая печать открылась полностью.

Она сияла перед ними — вторая печать, полностью открытая, парящая в пространстве над центральным постаментом. Сложная трёхмерная конструкция из света, напоминающая переплетение трёх колец с бесчисленными рунами и символами между ними, вращалась медленно, излучая мягкое, но глубокое сияние, которое, казалось, проникало сквозь саму ткань реальности.

Магия наполняла Зал Отражений, насыщая каждый атом воздуха силой, древней как сами миры. Тысячи зеркал отражали открытую печать, создавая иллюзию бесконечного множества порталов, расходящихся во все стороны. Каждый представитель трёх королевств фейри застыл в благоговейном молчании, лица отражали смесь триумфа, облегчения и странного, почти религиозного трепета.

Сайрус стоял, выпрямившись, его руки с созвездиями линий всё ещё поддерживали магический поток, но лицо выражало сложную смесь эмоций — радость от успеха ритуала и глубокую, почти отцовскую боль за жертву, принесённую его племянницей.

А затем сияние понемногу стало стихать. Не исчезая полностью, но сжимаясь, концентрируясь в более компактную и стабильную форму. Вращение печати замедлилось до едва заметного движения, напоминающего размеренное дыхание живого существа. Магическая буря, бушевавшая в зале, утихла, оставляя после себя новое равновесие, новый поток энергии между мирами — не свободный проход, но достаточный канал, чтобы предотвратить угасание магии.

Артемизия всё ещё стояла на своём месте, невольно прижав руку к груди, где ощущалась странная пустота. Она наблюдала за утихающей пульсацией магии, за тем, как великолепное сияние второй печати постепенно тускнело, становясь почти невидимым для обычного взгляда.

Три серебряных кольца медленно опустились на постамент, превратившись в обычные металлические обручи без признаков недавно бушевавшей в них силы. Магические узоры на полу погасли один за другим, словно звёзды на рассвете. Зеркала вокруг перестали вибрировать и светиться, снова став просто отражающими поверхностями.

Вскоре последние отголоски магической энергии исчезли вообще, словно в Зале ничего и не происходило. Обычное освещение, обычная акустика, обычное пространство — только представители трёх королевств фейри, медленно выходящие из своих ритуальных позиций, напоминали о только что завершённом эпохальном событии.

И только ощущение пустоты в душе и глубокая, проникающая до костей усталость напоминали Артемизии о проведённом ритуале. Она чувствовала себя странно неполной, словно часть её существа была навсегда утрачена вместе с воспоминанием — важным воспоминанием, которое она не могла даже вспомнить, чтобы оплакать его потерю.

Первыми к ней подошли ледяные фейри. Морозная Грань возглавлял делегацию, его величественная фигура, облачённая в серебристо-голубые церемониальные одежды, склонилась в формальном, но глубоком поклоне перед Артемизией и её дядей. За ним последовали остальные представители Серебряного Трона — каждый выполнял поклон с идеальной синхронностью, как части единого механизма.

“Долг уплачен, жертва принята,” — произнёс Морозная Грань древнюю формулу благодарности.

Следом то же самое повторили фейри Теневой Обители, их тёмные фигуры двигались с текучей грацией теней на закате. Церемониальные поклоны теневых фейри казались более изысканными, с едва заметным оттенком театральности.

“Равновесие восстановлено, поток открыт,” — произнёс их предводитель с мелодичными интонациями.

Последними подошли фейри Лунной Цитадели — их золотистые фигуры словно излучали собственный свет даже в ярко освещённом зале. Их поклоны были более сдержанными, но каким-то образом более искренними.

“Трансформация завершена, путь проложен,” — сказал старший из них голосом, в котором слышался треск огня.

Артемизия была так поглощена своим состоянием — странной пустотой внутри, усталостью и дезориентацией после магического ритуала — что даже не стала никого рассматривать. Её взгляд был обращён скорее внутрь, чем наружу, пытаясь осознать природу утраты, которую она не могла даже вспомнить.

Хотя её — между церемониальными поклонами — рассматривали весьма пристально. Ледяные фейри изучали её с научным интересом, теневые — с едва скрываемым вожделением, а представители Лунной Цитадели — с чем-то похожим на родственное узнавание.

Когда церемониальные поклоны закончились и представители трёх королевств начали негромко обсуждать произошедшее между собой, к Артемизии подошёл дядя. Его лицо выражало глубокое понимание и сострадание, созвездия линий на его руках мерцали приглушённо, словно отражая эмоциональное истощение.

“Пойдём, дитя моё. Наша задача выполнена,” — сказал он мягко, бережно касаясь её локтя и направляя к выходу из зала.

Финвэль и Дарниэль наблюдали за их уходом с нечитаемыми выражениями лиц, не делая попыток остановить или сопровождать. Договор требовал их возвращения в мир людей, и фейри, связанные своими истинными именами, должны были исполнить обещанное.

Едва они вышли в тихий коридор за пределами Зала Отражений, Артемизия повернулась к дяде. Её лицо выражало странную, почти детскую растерянность, огненные узоры под кожей пульсировали медленно и тускло.

“Дядя, когда я у тебя оказалась? Как это было?” — спросила она, внезапно осознав конкретную природу своей потери. Не просто абстрактное “важное воспоминание”, но критический момент её жизни — переход под опеку дяди после смерти родителей.

Сайрус с горечью и пониманием вздохнул, его незрячие глаза наполнились влагой.

“Я расскажу тебе всё. Столько раз, сколько понадобится,” — ответил он, обнимая племянницу.

“Мисс Блэквуд?” — их интимный момент прервал мелодичный голос, звучащий подобно дальним колоколам и потрескиванию очага одновременно.

Артемизия и Сайрус обернулись, чтобы увидеть одного из фейри Лунной Цитадели, приближающегося к ним лёгкой, почти парящей походкой. Это был тот самый, чьи золотистые волосы отливали рыжиной, подобно её собственным, только без огненного свечения. Его глаза цвета янтаря с танцующими внутри искрами изучали Артемизию с выражением, которое можно было бы назвать родственным узнаванием.

“Примите официальное приглашение в наше королевство!” — произнёс он, выполняя элегантный жест рукой, на коже которой мелькнули узоры, удивительно похожие на огненные линии под кожей Артемизии. “Почтём за честь принять сестру крови и магии.”

За его спиной, в некотором отдалении, виднелись ещё два представителя Лунной Цитадели, наблюдающие за этой сценой с нескрываемым интересом. А в дверях Зала Отражений застыли фигуры Финвэля и Дарниэля, их лица выражали сложную смесь эмоций — от настороженности до ревнивого беспокойства.

Артемизия впала в замешательство. После магического истощения, которое принёс ритуал, и шока от потери важного воспоминания, это неожиданное приглашение казалось ей сейчас слишком сложным для понимания. Её мысли уже кружили вокруг дома — знакомых улиц Королингена, дядиного кабинета с его уютным беспорядком, её собственной комнаты с любимыми книгами. Ей хотелось поскорее оказаться в родных стенах, где не нужно разгадывать мотивы фейри и опасаться магических ловушек.

Огненные узоры под её кожей мерцали слабо и неровно, выдавая её истощённое состояние. Она открыла рот, но не нашла слов для ответа.

На помощь пришёл дядя, мягко выступив вперёд и слегка заслоняя племянницу собой защитным жестом.

“Благодарим вас,” — сказал он с безупречной вежливостью, созвездия линий на его руках складывались в узоры, которые выражали уважение и признательность, но также и твёрдость. “Но моей племяннице нужно восполнить силы после ритуала. Как только станет возможным, мы вернёмся к вашему предложению.”

Фейри с пониманием кивнул, его янтарные глаза с танцующими искрами внутри на мгновение задержались на огненных узорах под кожей Артемизии. В этом взгляде читалось нечто большее, чем просто вежливый интерес — почти родственное узнавание, как если бы он видел в ней отражение чего-то давно потерянного.

“Меня зовут Янтарный Всполох,” — представился он, выполняя лёгкий поклон, более искренний, чем требовал этикет. Золотистые узоры на его коже вспыхнули в момент произнесения имени, словно подтверждая его подлинность. “Разыщите меня, если надумаете посетить нас,” — сказал он напоследок.

Сложив руки в церемониальном жесте, который в обычаях фейри Лунной Цитадели означал “до следующей встречи”, а не “прощание навсегда”, он отступил на несколько шагов, прежде чем развернуться и присоединиться к своим спутникам.

Не успел Янтарный Всполох отойти и на десяток шагов, как пространство рядом с Артемизией словно сгустилось, и из образовавшейся тени возник незнакомый теневой фейри. Он появился так внезапно и бесшумно, что даже Сайрус с его обострённым магическим восприятием едва заметил его приближение.

Высокий и гибкий, с кожей цвета тёмного янтаря и волосами черными, как полночь, он был облачён в одеяния, казалось, сотканные из самой тьмы, мерцающие крошечными точками света, подобно ночному небу. Его глаза, глубокие и тёмные, с танцующими в глубине серебристыми искрами, изучали Артемизию с нескрываемым интересом.

“Вы приглашены и в наше королевство, Теневую Обитель — колыбель ночи и звёзд!” — торжественно провозгласил он, выполняя элегантный, почти театральный жест рукой, за которой тянулся след из тончайших теней. Его голос звучал как бархатный шёпот, глубокий и манящий.

Невольно по коже Артемизии побежали мурашки. Голос этого фейри обволакивал, подобно шелковому покрывалу, мягкому и в то же время непреодолимому. Была в нём какая-то гипнотическая сила, заставляющая прислушиваться, ловить каждый оттенок, каждую интонацию. Ему хотелось подчиняться и слушать ещё и ещё.

Огненные узоры под её кожей вспыхнули ярче, словно пытаясь защитить свою хозяйку от чужого влияния. Медальон на шее, подарок дяди, едва заметно потеплел, напоминая о своих защитных свойствах. Эти физические ощущения помогли Артемизии сохранить ясность мысли, несмотря на чары, плетущиеся в голосе теневого фейри.

Сайрус снова выступил вперёд, его руки с созвездиями линий образовали защитный жест между племянницей и новым визитёром.

Финвэль и Дарниэль приблизились стремительно и одновременно, словно почувствовав угрозу. В обычно бесстрастных, ледяных глазах Финвэля мелькнуло что-то похожее на плохо скрываемый гнев — эмоция, которую Артемизия никогда прежде не видела на его лице в публичной обстановке.

Дарниэль же произнёс довольно решительно, его обычно мелодичный голос звучал твёрдо и с ноткой предупреждения:
“Мисс Блэквуд под нашей защитой, Чёрный Шёлк.”

На лице теневого фейри, названного Чёрным Шёлком, появилась лёгкая улыбка — одновременно извиняющаяся и насмешливая. Он развёл руками в деланном удивлении, от движения его пальцев в воздухе остались тающие тёмные следы.

“Как ты мог подумать, что я собираюсь очаровывать нашу спасительницу?” — его голос звучал почти оскорблённо, но глаза, мерцающие звёздными искрами, выдавали истинные намерения. “Кстати, ваше родовое имя явно указывает на связь с нашим королевством. Чёрный Лес — так могли бы звать теневого фейри…”

Артемизия переглянулась с дядей, её взгляд выражал смятение и неуверенность. Она никогда не задумывалась о значении своей фамилии в контексте мира фейри. “Блэквуд” — Чёрный Лес — действительно звучало как что-то, связанное с тенями и сумраком, а не с огнём или льдом.

Сайрус встретил её взгляд и слегка кивнул, не отрицая слов Чёрного Шёлка. Созвездия линий на его руках сложились в узор, который, казалось, подтверждал некую давнюю тайну.

“Моя бабушка была полна сюрпризов,” — ответил Сайрус с лёгкой полуулыбкой, в которой читались века семейных секретов. “Наше родовое древо имеет корни во многих землях.”

Чёрный Шёлк издал тихий звук, похожий на удовлетворённое мурлыканье, его звёздные глаза вспыхнули ярче. Финвэль же, напротив, словно застыл, его ледяная аура стала ещё холоднее, а на лице промелькнуло выражение, которое можно было бы принять за ревность у человека.

Стоя в окружении соперничающих фейри, Артемизии внезапно вспомнилось недавнее предупреждение Финвэля, произнесённое на лунной террасе во время их странного ужина. Его слова зазвучали в памяти с новой ясностью: “После ритуала многие фейри захотят заполучить вас… Для кого-то вы ценная добыча, желанный приз, для кого-то — экзотическое создание.”

То, что казалось тогда преувеличением или частью его собственной игры, теперь разворачивалось перед ней с беспощадной очевидностью. Представители трёх королевств кружили вокруг неё, как хищные птицы, каждый пытался установить связь, заявить права, найти зацепку в её смешанном наследии.

Огненные узоры под её кожей вспыхнули ярче от осознания, что она стала центром опасной игры, правила которой едва понимала. Медальон на шее ощутимо потеплел, словно реагируя на возрастающую опасность.

“Мы сопроводим мисс Блэквуд в её мир, ей нужен отдых,” — произнёс Финвэль, выступая вперёд с безупречной формальностью. В его холодном голосе слышался отзвук звенящего льда — предупреждение, понятное всем присутствующим фейри.

Словно подкрепляя свои слова, он незаметно переместился так, чтобы оказаться между Артемизией и Чёрным Шёлком. Морозные узоры на его коже сложились в сложный защитный паттерн.

“Сразу после праздника,” — добавил он, демонстрируя улыбку, не достигающую глаз. “В Серебряном Троне сегодня пир, едва взойдет Зимняя Луна.”

Дарниэль, стоявший рядом, едва заметно напрягся при этих словах — эта новость, похоже, была неожиданностью и для него. Янтарный Всполох, наблюдавший из-за спин своих спутников, обменялся быстрым взглядом с сопровождающими, в котором читалось понимание истинной цели этого внезапного празднества.

Артемизия с удивлением воззрилась на Финвэля, её утомлённое лицо отразило целую бурю эмоций. Пир? Празднество? Об этом не было ни слова в их договоре, скреплённом истинными именами. После ритуала они должны были немедленно вернуться в мир людей — таково было условие.

Огненные узоры под её кожей вспыхнули ярче от смятения и подозрения. Взгляд, который она бросила на ледяного фейри, был полон невысказанных вопросов и едва сдерживаемого возмущения. После всего пережитого — потери воспоминания, магического истощения, странных чувств пустоты внутри — ей хотелось только одного: вернуться домой, в безопасность знакомых стен.

В памяти промелькнул их разговор на лунной террасе, поцелуй под тремя лунами, и щёки её невольно вспыхнули. Неужели этот внезапный пир — ещё одна попытка Финвэля удержать её в землях фейри, привязать сильнее к Серебряному Трону?

Она едва сдерживалась, чтобы не засыпать его вопросами прямо здесь, в коридоре, на глазах у представителей трёх королевств. Её пальцы сжались в кулаки, огненные узоры под кожей забегали быстрее, отражая внутреннее волнение.

Финвэль заметил её реакцию и поспешил успокоить, сделав лёгкий примирительный жест:

“Это празднество для вас,” — произнёс он с редкой для него мягкостью в голосе. “Пусть третья печать и остаётся запертой, наши миры спасены от утраты магии. Не отказывайте нам, приходите.”

Его ледяные глаза на мгновение скользнули к фигурам Чёрного Шёлка и Янтарного Всполоха, прежде чем вернуться к Артемизии:

“И помните, вы всегда под нашей с Ночной Тенью защитой,” — это прозвучало как напоминание не только ей, но и всем присутствующим. “Домой же мы вас сопроводим завтра.”

Дарниэль кивнул в подтверждение, хотя в его тёмных глазах читалось сложное выражение — словно это отсрочка не вполне соответствовала его собственным планам.

“До вечера ещё достаточно времени,” — добавил Финвэль, его голос стал ещё мягче, почти гипнотическим, хотя морозные узоры на его коже выдавали напряжение. “Вы успеете отдохнуть и прийти в себя.”

Он взглянул на бледное лицо Артемизии, на тусклые огненные узоры под её кожей, выдающие истощение после ритуала. В его ледяных глазах промелькнуло что-то похожее на искреннюю заботу, хотя, возможно, это было лишь искусное притворство.

“Ваши покои уже подготовлены. Я распорядился, чтобы вам принесли особый напиток, восстанавливающий силы после магического истощения.”

Сайрус слегка нахмурился, созвездия линий на его руках сложились в узор, выражающий настороженность. Он хорошо знал, как фейри умеют растягивать “один день” на месяцы или даже годы человеческого времени, находя всё новые причины для задержки.

Его подозрительность не укрылась от Финвэля. Ледяной фейри заметил, как созвездия линий на руках Сайруса складываются в защитные символы, как напрягается его фигура. Финвэль сделал шаг в сторону старшего Блэквуда и слегка склонил голову — жест, который редко можно было увидеть от высокородного фейри в обращении к смертному.

Ледяной фейри вздохнул, выдох его был подобен лёгкому морозному облачку:

“Я обещаю, мистер Блэквуд. Завтра вы вернётесь домой.”

Морозные узоры на его коже перестроились, образуя сложный символ клятвы — не магически обязывающей, как обещание, скреплённое истинным именем, но всё же значимой по меркам фейри. Его ледяные глаза встретились со слепым взглядом Сайруса, и между ними, казалось, прошло безмолвное общение.

Чёрный Шёлк и Янтарный Всполох обменялись быстрыми взглядами, оценивая значимость этого жеста и его последствия для их собственных планов.

Сопровождаемые Финвэлем и Дарниэлем, Артемизия и Сайрус вернулись в свои покои в восточном крыле дворца. Всю дорогу они молчали, каждый погружённый в собственные мысли о странных событиях, последовавших за ритуалом.

Открыв дверь своей комнаты, Артемизия сразу заметила серебряный кубок, стоящий на прикроватном столике. Жидкость внутри него мягко светилась голубовато-золотистым светом, испуская тонкий аромат горных трав и чего-то неуловимо древнего.

“Напиток обновления,” — пояснил Финвэль, стоя в дверях. “Он восстановит силы, потраченные во время ритуала.”

Когда фейри наконец оставили их одних, Артемизия подошла к кубку и осторожно взяла его в руки. Жидкость внутри завихрилась, словно реагируя на её прикосновение.

После короткого колебания — дядины предостережения о еде и питье фейри всё ещё звучали в её ушах — она решилась. “Они связаны клятвой не вредить нам,” — напомнила она себе и выпила напиток залпом.

Вкус был удивительным — одновременно освежающий как горный ручей и согревающий как глоток крепкого вина. Жидкость оставляла после себя ощущение покалывания, словно тысячи крошечных искр разбегались по венам, возвращая жизненную силу истощённому телу.

Ей заметно полегчало практически сразу. Усталость, сковывавшая каждую мышцу после изнурительного ритуала, отступила, словно тяжёлая мантия соскользнула с плеч. Огненные узоры под кожей вновь засияли ровным, здоровым светом, а не тусклым мерцанием истощения.

Но изменения коснулись не только физического состояния — Артемизия с удивлением заметила, что и гнетущее чувство пустоты в душе, возникшее после потери воспоминания, словно бы уменьшилось. Она всё ещё ощущала отсутствие чего-то важного внутри, но эта потеря больше не казалась такой болезненной и разрушительной.

“Или я уже привыкаю к потере воспоминания?” — подумала она с лёгкой тревогой, присаживаясь на край элегантной кровати. Было что-то тревожное в том, как быстро утихла эмоциональная боль. Как если бы напиток притупил не только физическую усталость, но и саму способность горевать о потерянном.

Артемизия внимательно изучила пустой кубок, на дне которого осталось несколько светящихся капель. Подозрение закралось в её мысли — фейри что-то подмешал ей в питье? Что-то, что не просто восстанавливало силы, но и влияло на эмоциональное состояние?

Но разум быстро подсказал ей, что чем-то вредным или опасным напиток быть не мог — Финвэля связывала клятва, данная через истинное имя. Он не мог причинить ей вред или обмануть, это было невозможно по законам магии фейри.

Она откинулась на подушки, позволяя приятному теплу разливаться по телу, и новая мысль пришла ей в голову. Возможно, так он ей хотел помочь? Притупить душевную боль, сделать потерю более переносимой?

Огненные узоры под её кожей пульсировали ровно и спокойно, словно подтверждая эту мысль. В памяти всплыл момент на лунной террасе, выражение на лице Финвэля, когда он целовал её — там было что-то подлинное, что-то, не вписывающееся в образ холодного, расчётливого фейри.

Внезапно губы её странно закололо — легкое, но настойчивое ощущение, словно отголосок того магического поцелуя под тремя лунами. Артемизия невольно коснулась их кончиками пальцев, и огненные узоры на её коже вспыхнули ярче в этом месте, словно отвечая на невидимый призыв.

Это было подобно ожиданию поцелуя, предвкушению прикосновения холодных губ фейри, которые так неожиданно обожгли её тогда на террасе. Тело помнило то, что разум пытался отрицать — странную, почти опасную гармонию льда и пламени.

От этого Артемизии стало ещё тревожнее. Не содержал ли напиток что-то, усиливающее их магическую связь? Что-то, что не причиняло вреда напрямую, но делало её более восприимчивой к чарам ледяного фейри?

Она быстро встала с кровати и подошла к окну, глядя на сгущающиеся сумерки. Зимняя Луна скоро взойдёт, начнётся празднество. Возможно, ей следовало бы сказаться больной и остаться в покоях? Но инстинкт подсказывал, что отказ от приглашения Финвэля мог быть воспринят как оскорбление, а это лишь усложнило бы их возвращение домой.

Раздался мелодичный звон, словно серебряные колокольчики коснулись хрустальных струн, и дверь её покоев открылась. Внутрь скользнули трое слуг-фейри — полупрозрачные создания с текучими движениями и глазами без зрачков. Они несли с собой одеяние, достойное королевы, и множество загадочных шкатулок с украшениями и притираниями.

“Зимняя Луна восходит, госпожа,” — произнёс один из них голосом, подобным шелесту ветра в ледяных пещерах. “Пора готовиться к празднеству.”

Артемизия на мгновение заколебалась, но затем кивнула. Сопротивляться обычаям и ритуалам фейри сейчас казалось неразумным. Она позволила им снять с неё простое платье и облачить в церемониальное одеяние, специально подготовленное для этого вечера.

Наряд был произведением искусства — лёгкая ткань цвета полуночного неба, расшитая серебряными и золотыми нитями в узорах, напоминающих одновременно огненные языки и морозные узоры. Платье идеально облегало фигуру, подчёркивая природную грацию, а при каждом движении переливалось, словно ночное небо, усыпанное звёздами.

Волосы Артемизии, с их огненными переливами, слуги уложили в сложную причёску, вплетая тонкие серебряные нити и крошечные кристаллы, которые преломляли свет, усиливая естественное сияние.

Когда слуги наконец отступили, молчаливо завершив свою работу, Артемизия приблизилась к высокому зеркалу в серебряной раме. То, что она увидела, заставило её замереть в изумлении.

Она едва узнала собственное отражение в зеркале. Из него на неё смотрело существо, которое казалось лишь наполовину человеческим — прекрасное, неземное, словно сотканное из света и тени одновременно. Огненные узоры под кожей теперь сияли не только на руках и шее, но и на лице, формируя тонкие золотистые линии, подобные маске из светящегося янтаря.

Волосы, уложенные в сложную корону из переплетённых локонов, действительно выглядели как живое пламя, особенно когда она поворачивала голову, и свет играл в серебряных нитях и кристаллах. Глаза, обычно просто карие, теперь светились изнутри золотистыми искрами, напоминая глаза фейри Лунной Цитадели.

Платье обтекало её фигуру как вторая кожа, при каждом движении материя словно оживала, создавая иллюзию то языков пламени, то морозных узоров. Вместе с медальоном дяди, который слуги оставили на её шее по её настоянию, весь ансамбль создавал образ существа, балансирующего между двумя мирами — смертного, отмеченного магией фейри, или фейри, сохранившего человеческую душу.

Артемизия всё ещё изучала своё изменившееся отражение, когда в дверь её покоев снова постучали — на этот раз более формально и настойчиво. Открыв дверь, она увидела двух стражей фейри в церемониальных доспехах из серебра и льда, украшенных символами Серебряного Трона.

“Леди Блэквуд, Зимняя Луна взошла,” — произнёс один из них, склоняя голову в формальном поклоне. “Мы пришли сопроводить вас и вашего дядю на празднество.”

В соседних покоях дверь тоже открылась, и Артемизия увидела Сайруса, одетого в церемониальные одежды цвета ночного неба с серебряной вышивкой, напоминающей созвездия на его руках. Несмотря на величественный наряд, он всё ещё выглядел более человеческим, чем она сама — седина в его волосах, морщины мудрости на лице, хрупкость смертного тела не были скрыты магическими преображениями.

Когда их взгляды встретились, Сайрус на мгновение замер, его незрячие глаза, казалось, действительно увидели её преображение — не физическим зрением, но восприятием магических потоков.

“Ты сияешь, как пламя среди льдов,” — тихо произнёс он, подходя ближе.

Они начали движение по коридору, стражи фейри шли впереди, указывая путь сквозь лабиринт хрустальных переходов дворца. Сайрус взял племянницу под руку, его прикосновение было тёплым и знакомым — якорь человечности среди моря волшебства.

“И тот фейри — Зимний Ручей — пылает словно снег под лучами солнца, когда смотрит на тебя,” — добавил он тихо, так чтобы только она могла услышать.

Эти слова заставили Артемизию вздрогнуть. Огненные узоры на её щеках вспыхнули ярче, выдавая смущение.

“Будь осторожна сегодня,” — продолжил Сайрус едва слышным шёпотом. “Зимняя Луна усиливает чары фейри. А твоя кровь… она пробудилась сильнее, чем мы могли представить. Ты становишься слишком похожей на них.”

Его пальцы с созвездиями линий легко коснулись её медальона:
“Не снимай этого. Что бы ни случилось.”

Зал, куда их привели, поражал своими размерами и великолепием даже после всех чудес, которые Артемизия уже видела в мире фейри. Огромное пространство, казалось, не имело потолка — взгляд, устремлённый вверх, терялся в бесконечности хрустальных арок и мерцающих созвездий, словно зал плавно переходил в ночное небо.

Стены из полированного льда и серебра отражали свет тысяч парящих в воздухе огоньков, создавая иллюзию, будто всё пространство наполнено звёздами. Колонны из прозрачного хрусталя поднимались спиралями, внутри которых текли потоки магической энергии, меняющие цвет от серебристо-голубого до глубокого сапфирового.

В центре зала располагалось озеро с водой, застывшей в невозможных формах — искусно созданные ледяные скульптуры волн и фонтанов, внутри которых плавали светящиеся рыбы и странные полупрозрачные существа.

И он был полон фейри — сотни представителей всех трёх королевств собрались на этот праздник. Ледяные фейри Серебряного Трона в изысканных одеяниях из серебра и инея составляли большинство, но были здесь и тёмные фигуры из Теневой Обители, и золотистые силуэты из Лунной Цитадели.

Из множества фейри, заполнявших величественный зал, навстречу Артемизии выплыли две фигуры, которых она узнала мгновенно, несмотря на их преображённый для празднества облик.

Финвэль был облачён в одеяния, подобных которым она ещё не видела — многослойные, словно застывшие волны серебристого льда, они казались одновременно тканью и жидким металлом, переливаясь при каждом движении. Его обычно гладкие волосы были украшены крошечными кристаллами, образующими нечто вроде короны, а кожа сияла изнутри холодным голубоватым светом. Морозные узоры на его лице и руках превратились в сложные геометрические орнаменты, напоминающие древние руны.

Рядом с ним скользил Дарниэль, чей образ представлял разительный контраст. Вместо сияющего льда — поглощающая свет тьма его одеяний, которые, казалось, были сотканы из самих теней, их края размывались и снова обретали чёткость, словно живое существо. Его волосы, чёрные как безлунная ночь, были убраны назад, открывая лицо, на котором проступали тонкие линии, сложенные в узоры, напоминающие карту звёздного неба.

Оба фейри остановились на почтительном расстоянии от Артемизии и синхронно выполнили изящный поклон, который, казалось, сочетал в себе приветствие и тайное предложение.

Оба фейри выпрямились после своего синхронного поклона, их взгляды с нескрываемым интересом изучали преображённый облик Артемизии. Церемониальные одеяния и уложенные в корону огненные волосы делали её похожей на одну из них — высокородную фейри с редким даром, а не смертную гостью из человеческого мира.

Но если жест и взгляд Дарниэля не вызвали в ней особого отклика, то близость Финвэля произвела совсем иной эффект. Как только ледяной фейри поднялся из поклона и его холодные глаза встретились с её взглядом, огненные узоры на коже Артемизии пришли в движение, словно живые потоки расплавленного золота.

Они заструились по её щекам, шее и открытым плечам в новых узорах, симметричных морозным линиям на коже Финвэля, создавая впечатление двух частей единого целого. Там, где огненные узоры проходили близко к поверхности кожи, она ощущала странное покалывание, словно лёгкие разряды электричества, и тепло, распространяющееся от этих точек по всему телу.

“Он снова сияет,” — тихо произнёс Сайрус, наклонившись к племяннице. Его незрячие глаза, казалось, видели больше, чем любые зрячие в этом зале. “А ты пылаешь.”

В его голосе не было осуждения, скорее — глубокое беспокойство и понимание неизбежности происходящего. Созвездия линий на его руках сложились в узор, выражающий тревогу пополам с resignation — принятием того, что некоторые процессы невозможно остановить.

Артемизия почувствовала, как её щёки горят ещё ярче — теперь уже от смущения. Огненные узоры на коже продолжали свой странный танец, словно отвечая на безмолвный призыв морозных линий Финвэля. Ледяной фейри сделал шаг ближе, его обычно бесстрастное лицо озарилось редкой для него эмоцией — смесью триумфа и почти благоговейного восхищения.

Дарниэль наблюдал за этим взаимодействием с выражением, которое можно было бы принять за ревность у смертного. Тени вокруг него сгустились, словно отражая его настроение.

Но Артемизия не собиралась признавать ни это волнение при виде Финвэля, ни его победу в этой невидимой, но ощутимой борьбе за её внимание. Она выпрямилась, расправив плечи, и усилием воли заставила огненные узоры на своей коже замедлить их предательский танец.

Её лицо приняло выражение холодной вежливости, которое могло бы сделать честь любому высокородному фейри. Ученица превзошла учителей — её маска бесстрастности была достойна дворов всех трёх королевств.

“Лорд Зимний Ручей, лорд Ночная Тень,” — произнесла она с церемонным наклоном головы. “Благодарю за приглашение. Праздник поистине великолепен.”

Её голос был мелодичным и спокойным, ни одна нота не выдавала внутреннего смятения. Только крепче сжатый медальон на шее и едва заметное напряжение в пальцах выдавали истинные чувства.

В глазах Финвэля дрожала насмешка, но она не была злой — скорее понимающей, словно его забавляла эта игра в формальности, когда их магические сущности уже вели свой собственный, гораздо более откровенный диалог. Морозные узоры на его коже продолжали перекликаться с огненными на её, создавая странную визуальную гармонию льда и пламени.

“Пойдёмте, мисс Блэквуд,” — произнёс он, предлагая ей руку в церемониальном жесте приглашения. Его голос, обычно холодный как горный ручей, сейчас звучал теплее, с нотками, которые она слышала лишь однажды — во время их уединённого ужина под тремя лунами. “Сегодняшняя ночь станет незабываемой и для вас, и для наших королевств.”

Дарниэль плавно переместился, оказавшись по другую сторону от Артемизии, словно не желая уступать соперничество, и тоже предложил ей руку:
“Позвольте нам сопроводить вас к сердцу празднества, леди Огня,” — произнёс он с улыбкой, в которой сверкали звёздные искры.

И они повели её к центру зала, где возвышался длинный стол из литого серебра и прозрачного льда, инкрустированный драгоценными кристаллами. Сайрус последовал за ними, поддерживаемый под локоть элегантным фейри-помощником, специально приставленным к нему.

Как только Артемизия приблизилась к столу, представители всех трёх королевств окружили её, соревнуясь за внимание редкой гостьи с огненным даром. Высокородные фейри с ледяными узорами на коже кланялись и говорили о чести, которую она оказала их дому своим присутствием. Теневые фейри с мерцающими звёздными глазами предлагали показать ей потаённые чудеса ночной магии. Золотистые представители Лунной Цитадели выражали восхищение её трансформирующей силой и утверждали, что в их королевстве она нашла бы истинное признание.

Артемизия кивала и улыбалась, но в её глазах читалось явное сомнение. Слишком внезапной казалась эта перемена от холодного изучения к восторженному обожанию. Комплименты и приглашения сыпались со всех сторон, но за каждым из них она чувствовала скрытый расчёт — что могла бы дать им смертная с пробудившейся кровью фейри.

Финвэль, не отходивший от неё ни на шаг, наклонился к самому её уху, его холодное дыхание коснулось разгоряченной кожи:
“Многие действительно благодарны,” — прошептал он так, чтобы только она могла слышать. “Не думайте, что все фейри настолько спесивы и глупы, чтобы не оценить ваши жертвы и вашу помощь всем нам.”

А затем празднество развернулось в полную силу — словно само время ускорило свой бег, и реальность стала ярче, насыщеннее. Невидимые музыканты начали играть мелодии, в которых звуки хрустального перезвона сплетались с шелестом снега и потрескиванием льда под весенним солнцем. Музыка эта одновременно волновала кровь и успокаивала разум, заставляя забыть обо всём, кроме настоящего момента.

С парящих в воздухе серебряных подносов лилось волшебное вино в кубки из прозрачного льда, который никогда не таял. Фейри пили этот искрящийся напиток, который, казалось, менял цвет от рубинового до сапфирового, словно реагируя на настроение пьющего.

Артемизия была осторожна — она пила лишь то, что советовали Финвэль и Дарниэль, внимательно следившие за каждым предложенным ей угощением. Между соперничеством они, казалось, заключили временное перемирие ради её безопасности.

А когда небо за прозрачным куполом зала озарилось новым светом — две другие луны поднялись, присоединившись к Зимней, образуя тройное лунное выравнивание, подобное тому, что было вчера на террасе — Финвэль внезапно оказался рядом с ней.

“Танец трёх лун начинается,” — произнёс он с редкой для него улыбкой, и, не дожидаясь ответа, увлёк её в гущу фейри, которые уже собирались в круг посреди зала.

Голова Артемизии кружилась — то ли от волшебного вина с его странным, меняющимся вкусом, то ли от вновь нарастающей волны магии, которая, казалось, становилась всё сильнее с каждым мгновением под светом трёх лун. Огненные узоры под её кожей пульсировали в такт невидимым барабанам, а границы между ней и окружающим миром словно размывались.

Финвэль подхватил её в танце, его движения были текучими, как зимний поток под тонким льдом. Ледяные руки фейри не обжигали холодом, а создавали странное, почти восхитительное ощущение гармонии противоположностей там, где касались её разгорячённой кожи.

Вокруг них кружились десятки пар — ледяные фейри с их серебристыми узорами, теневые фейри с их звёздными глазами, огненные фейри с их золотистым сиянием. Но в этом калейдоскопе движений и красок Артемизия видела только неестественно яркие глаза Финвэля, устремлённые на неё с интенсивностью, граничащей с одержимостью.

“Вы сопротивляетесь,” — прошептал он, наклонившись так близко, что его холодное дыхание касалось её уха, вызывая непроизвольную дрожь. “Но магия часто решает за нас.”

Его рука скользнула по её талии, притягивая ближе в очередном повороте танца, морозные узоры на его коже вспыхнули ярче там, где соприкасались с огненными на её.

“Смотрите, сколько ледяных фейри вокруг, сколько смотрит на вас,” — продолжал он, его голос звучал почти гипнотически, — “но магия выбирает лишь одного.”

Ей не хотелось его слушать и не хотелось ему верить. Слова ледяного фейри казались опасными, подобно красивым, но ядовитым цветам — привлекательными, но несущими гибель её человеческой сущности. Огненные узоры на её коже вспыхнули ярче в молчаливом протесте, словно даже её пробуждённая магия восставала против этого слишком простого объяснения.

“Я вернусь домой,” — мысленно повторяла она, как защитное заклинание. “Завтра всё это закончится.”

Образы знакомых улиц Королингена, уютный беспорядок в дядином кабинете, её собственная комната с любимыми книгами на полках — эти картины человеческого мира она призывала как щит против завораживающей магии фейри. Там, дома, всё снова станет ясным и понятным, как и прежде. Не будет этого странного притяжения, этих огненных узоров под кожей, этого головокружительного ощущения, что она балансирует между двумя мирами, двумя сущностями.

Медальон на её шее ощутимо пульсировал, словно отзываясь на её внутреннюю борьбу, напоминая о человеческих корнях и привязанностях.

Финвэль не отвечал ей больше словами. Танец становился интенсивнее, музыка ускорялась, подчиняясь ритму тройного лунного света, проникающего сквозь хрустальный купол. Его руки почти сжимали её в объятьях, более тесных, чем позволял этикет даже в мире фейри.

Странная алхимия противоположностей происходила там, где их тела соприкасались — его холодное дыхание касалось её волос и кожи, и вместо ожидаемого холода она всё горела от его близости. Словно его лёд, встречаясь с её пламенем, не гасил его, а трансформировался сам, превращаясь в совершенно новую стихию.

Огненные узоры на её коже вспыхивали ярче с каждым его прикосновением, создавая между ними сложную вязь переплетающихся энергий. Магия протекала от одного к другому и обратно, формируя контур, который становился всё более явным для окружающих фейри. Многие из них останавливали свой танец, чтобы наблюдать за этим редким явлением — идеальным резонансом противоположных стихий.

И оставалось только гадать, как её огонь отзывается в самом Финвэле — чувствует ли он то же опьяняющее головокружение, то же смятение чувств, ту же борьбу между притяжением и страхом потери себя?

Танец достиг своей кульминации, когда три луны оказались в идеальном выравнивании прямо над центром хрустального купола. Их комбинированный свет создал странный эффект — словно время на мгновение застыло, а затем потекло иначе. Музыка достигла последних, пронзительно-высоких нот, пары фейри замерли в завершающих позициях.

Финвэль удерживал Артемизию в последнем объятии танца, одна его рука обвивала её талию, другая поддерживала её руку. Их лица были так близко, что она могла видеть крошечные созвездия, скрытые в глубине его ледяных глаз. Морозные узоры на его коже словно тянулись к огненным на её, создавая между ними сложную, почти завершённую картину соединения противоположностей.

И только в этот момент, в завершающий аккорд музыки, Финвэль едва слышно вымолвил, его губы почти касались её уха:

“Я верну вас домой, но буду ждать вас здесь.”

В этих простых словах было больше искренности, чем во всех его предыдущих речах. Не обещание, не угроза, не манипуляция — признание, которое, казалось, удивило его самого не меньше, чем Артемизию.

Последние звуки музыки растаяли в воздухе, танцующие пары начали разделяться. Финвэль неохотно отпустил Артемизию, морозные узоры на его коже всё ещё мерцали ярче обычного от недавнего контакта с её огнём.

Не успела она сделать и нескольких шагов, как рядом материализовался Дарниэль, словно соткавшись из теней между колоннами. Его тёмные глаза с мерцающими звёздными искрами изучали её с нескрываемым интересом, задерживаясь на огненных узорах, которые теперь покрывали не только её руки и шею, но и проступали на щеках и даже лбу, образуя подобие огненной маски.

“Вы становитесь больше фейри, чем человеком,” — сказал он без предисловий, его голос звучал как шелест ночного ветра в кронах деревьев. “Вы скоро и сами это поймёте.”

Его пальцы, окружённые едва заметной тенью, указали на её волосы, которые теперь не просто отливали золотом, но действительно пылали, словно корона из живого пламени. Каждая прядь двигалась с собственной волей, следуя скорее магическим потокам, чем законам физики.

“От судьбы не уйти никому — ни смертным, ни фейри,” — добавил он, его глубокий голос обволакивал, словно бархатная тьма.

В этих словах звучала древняя мудрость существа, прожившего столетия, наблюдавшего взлёты и падения королевств, рождения и смерти поколений. Теневые узоры на его коже сложились в узор, напоминающий звёздное небо с созвездиями, соединёнными в нечто похожее на схему судьбы.

Его тёмные глаза со звёздными искрами глубоко в них изучали её с выражением, в котором смешивались сожаление и предвкушение, словно он уже видел финал её истории и находил его одновременно печальным и неизбежным.

Вокруг них фейри продолжали празднество, но многие бросали любопытные взгляды на странную троицу — ледяного фейри, теневого фейри и женщину с огненными узорами, чья человеческая природа, казалось, таяла с каждым часом, проведённым в этом мире.

“Завтра всё станет, как раньше,” — сказала Артемизия, подняв подбородок в жесте отрицания и вызова. Её голос, однако, звучал иначе, чем прежде — в нём появились мелодичные нотки, характерные для речи фейри, а не человека.

Огненные узоры на её коже вспыхнули ярче от эмоций, создавая вокруг неё золотистое сияние, слишком яркое для смертного существа. Её волосы, уложенные в сложную корону, теперь двигались словно настоящее пламя, отзываясь на невидимые потоки магии в зале.

“Мы вернёмся в Королинген, и я снова стану просто Артемизией Блэквуд,” — добавила она, не желая, чтобы слова Дарниэля оказались правдой.

Сайрус, наконец пробившийся сквозь толпу фейри к племяннице, положил руку с созвездиями линий на её плечо. В его незрячих глазах читалось беспокойство человека, видящего больше, чем окружающие.

Дарниэль обменялся быстрым взглядом с Финвэлем, и в этом взгляде, несмотря на их соперничество, было странное единодушие — оба знали что-то, чего не знала или не хотела признавать Артемизия.

Праздник обещал продлиться до самого рассвета — фейри, с их неутомимостью и любовью к красоте, могли танцевать, пить волшебное вино и вести изысканные беседы бесконечно долго. Три луны медленно перемещались по ночному небу, их свет, проникающий сквозь хрустальный купол, продолжал питать магическую атмосферу зала.

Но Артемизия и Сайрус покинули зал куда раньше. После танца с Финвэлем и разговора с Дарниэлем количество внимания к ней только возросло. Придворные фейри всех трёх королевств окружили её, осыпая новыми предложениями и приглашениями.

“Посетите мои сады с поющими цветами…”
“В моей библиотеке хранятся древнейшие знания о трансформирующей магии…”
“Мои горные владения раскроют потенциал вашего дара…”

Каждый хотел получить частицу её внимания, установить связь, которая могла бы в будущем дать преимущество в сложных играх фейри. За любезностями и улыбками скрывался холодный расчёт существ, привыкших мыслить столетиями.

Сайрус, заметив нарастающее утомление и напряжение племянницы, ловко вмешался в разговор:
“Боюсь, ритуал открытия печати потребовал больше сил, чем мы предполагали. Мы должны просить позволения удалиться и отдохнуть.”

Сославшись на усталость, которая действительно начинала ощущаться даже сквозь магическое воодушевление, они вежливо, но твёрдо отклонили все приглашения и вернулись к себе.

Вернувшись в свои покои, Артемизия сняла сложные украшения и церемониальное платье, умылась прохладной водой, пытаясь смыть следы волшебства празднества. Но огненные узоры на коже не тускнели, а волосы продолжали мерцать внутренним светом, даже когда она расплела сложную причёску.

Она легла в высокую кровать с балдахином из серебристой ткани, похожей на застывший туман, но сон не шёл. Мысли кружились подобно снежинкам в вихре, не давая покоя.

С одной стороны, её переполняло волнение перед возвращением домой — завтра они с дядей наконец покинут этот странный мир, вернутся к привычной жизни в Королингене, к исследованиям, к человеческому обществу.

Но с другой — лицо Финвэля вставало перед ней, стоило лишь закрыть глаза. Его ледяной взгляд, в котором горело что-то совсем не холодное. Его голос, шепчущий признания под тремя лунами. И снова вспоминались его прикосновения во время танца и тот странный огонь, который они пробуждали — огонь, казавшийся не поверхностным теплом, а чем-то глубоким, затрагивающим саму сущность.

Она ворочалась в кровати почти до утра, сбивая тонкие простыни из материи, похожей на лунный свет, пойманный в ткань. Каждый раз, закрывая глаза, она видела калейдоскоп ярких образов — хрустальный зал, полный фейри; три луны, идеально выровненные над куполом; морозные узоры на коже Финвэля, отвечающие на зов огненных линий под её собственной кожей.

Медальон, который она не снимала даже ночью, то нагревался, то остывал, словно реагируя на её внутреннюю борьбу между человеческой природой и пробуждённым наследием фейри. Огненные узоры на её коже пульсировали в рваном ритме, отражая беспокойство разума и смятение чувств.

Комната постепенно наполнялась призрачным предрассветным светом, проникающим сквозь хрустальные окна. Звёзды медленно тускнели, уступая место первым лучам солнца. И только когда первая птица запела в садах дворца — странная мелодия, которая звучала то как серебряный колокольчик, то как шелест ветра в кронах деревьев — Артемизия наконец-то задремала, её разум уступил утомлению тела, погружаясь в поверхностный, тревожный сон.

Сон её был глубоким, но коротким. Казалось, она едва закрыла глаза, когда в её сознание проникли тихие звуки присутствия в комнате. Разбудили её существа-слуги, бесшумно скользящие по покоям, подготавливая всё к предстоящему возвращению в мир людей.

Полупрозрачные фигуры с глазами без зрачков двигались с текучей грацией, расставляя подносы с утренним завтраком, наполняя купальню ароматной водой, раскладывая одежду — уже не роскошные одеяния для празднества, а её собственное дорожное платье из человеческого мира, вычищенное и выглаженное.

Одно из существ заметило, что она проснулась, и склонилось в почтительном поклоне:
“Зимняя Луна ушла, госпожа. Лорд Зимний Ручей и лорд Ночная Тень ожидают вас и мастера Блэквуда в Восточном Портале после утренней трапезы.”

Серебристый свет утра, совсем не похожий на привычное солнечное сияние человеческого мира, наполнял комнату, создавая странную, прощальную атмосферу. За окном дворец фейри медленно пробуждался к новому дню, полному интриг и чудес, которые скоро станут для неё лишь воспоминанием.

Артемизия поднялась с постели и позволила себе насладиться утренним ритуалом, который внезапно стал казаться драгоценным в своей обыденности. Она умылась ароматной водой, расчесала волосы — которые, хоть и продолжали мерцать изнутри золотистым светом, уже не пылали так явно, как вечером. Огненные узоры под кожей тоже стали менее заметными при утреннем свете, словно часть магии ушла вместе с тройным лунным сиянием.

Завтрак был простым и почти человеческим — свежий хлеб, фрукты и чай из горных трав, который, впрочем, менял цвет от золотистого до глубокого янтарного по мере остывания. Она ела медленно, наслаждаясь каждым глотком и кусочком, понимая, что это её последняя трапеза в мире фейри.

Когда пришло время одеваться, она с облегчением отложила в сторону мерцающие ткани фейри и взялась за своё старое дорожное платье из добротной шерсти с серебряными пуговицами. В своём старом платье она почувствовала себя почти прежней — Артемизией Блэквуд, племянницей учёного из Королингена, а не полуфейри с огненным даром, за благосклонность которой соперничали представители трёх королевств.

Только медальон на шее, который она никогда не снимала, напоминал о связи между мирами, о том, что даже вернувшись домой, она уже не будет полностью такой, как прежде.

В коридоре её уже ждал дядя, одетый в свою старую дорожную одежду — тёмный сюртук с потёртыми локтями, удобные брюки для путешествий и потрёпанные, но надёжные ботинки. Созвездия линий на его руках всё ещё светились серебристым светом, выглядывая из-под манжет рукавов, а незрячие глаза были затянуты тем же мерцающим туманом, но в остальном он выглядел как прежний Сайрус Блэквуд — немного эксцентричный учёный из Королингена.

“Доброе утро, дитя моё,” — приветствовал он её с тёплой улыбкой. “Готова вернуться домой?”

Артемизия кивнула, машинально поправляя воротник своего дорожного платья. Они стояли рядом — два человека в простой одежде посреди хрустального великолепия дворца фейри, как напоминание о другом, более простом и понятном мире. И всё же что-то неуловимо изменилось в них обоих — не только видимые следы магии, но и нечто глубже, в самой их сущности.

“Они ждут нас у Восточного Портала,” — сказал Сайрус, предлагая ей руку. “Обратный путь через Тропы Сумерек займёт меньше времени, чем путь сюда. Открытие второй печати упростило проход между мирами.”

Стражи в серебристых доспехах встретили их у дверей покоев и с церемонной учтивостью предложили следовать за ними. Шесть высоких фейри с холодными глазами и безупречной выправкой окружили Артемизию и Сайруса почётным эскортом — трое впереди, трое позади, словно сопровождали важных дипломатов, а не уходящих гостей.

Они направились к Восточному Порталу, который располагался во всё том же восточном крыле, но путь к нему лежал через замысловатое переплетение коридоров, лестниц и галерей, которые, казалось, следовали не законам архитектуры, а какой-то сложной магической геометрии.

Артемизия отметила, что они проходят через части дворца, которых она раньше не видела — залы с колоннами из застывшего света, мосты над внутренними садами, где растения из чистого хрусталя шелестели, как живые, под невидимым ветром, галереи с портретами существ столь древних и могущественных, что их черты словно сопротивлялись фиксации в изображении.

“Они показывают нам красоту своего мира напоследок,” — тихо заметил Сайрус, его незрячие глаза каким-то образом воспринимали окружающее великолепие. “Последнее искушение перед возвращением.”

Проходя через впечатляющие залы и галереи, Артемизия подумала, что как раз эти физические красоты не так уж сильно её трогают, хоть и восхищают. Да, хрустальные сады и замёрзшие водопады, колонны из живого света и потолки, переходящие в звёздное небо, были прекрасны, но они оставались чужими, неземными — объектами любования, а не чем-то, что тянуло остаться.

Однако все её рациональные мысли и твёрдая решимость вернуться домой внезапно пошатнулись, как только они достигли портальной комнаты, и она увидела Финвэля. Ледяной фейри стоял у большой арки, инкрустированной серебром и мерцающими рунами, его фигура в формальных серебристо-голубых одеждах казалась высеченной из самого совершенного льда. Морозные узоры на его коже складывались в сложные конфигурации, напоминающие дорожные руны и символы перехода.

Куда больше сомнений всколыхнулось в ней при виде его прозрачных глаз, встретившихся с её взглядом через всю комнату. Воспоминания о танце под тремя лунами, о странной гармонии противоположных стихий, о шёпоте признаний и обещаний нахлынули с новой силой, заставляя огненные узоры под кожей вспыхнуть ярче.

Рядом с Финвэлем стоял Дарниэль, облачённый в одеяния цвета ночного неба с мерцающими точками, похожими на далёкие звёзды. Теневые узоры на его коже сегодня были менее выражены, словно он намеренно приглушил свою сверхъестественную природу для перехода в мир людей. Его тёмные глаза с звёздными искрами изучали Артемизию с выражением, в котором читалась странная смесь разочарования и терпеливого ожидания.

Оба фейри были готовы выполнить свою часть договора — сопроводить Артемизию и Сайруса обратно в мир людей. Серебристое сияние внутри арки портала медленно усиливалось, формируя тропу между мирами, которую открыла вторая печать.

Артемизия сделала глубокий вдох и заставила себя думать только о доме — об уютном кабинете с книгами в их доме в Королингене, о библиотеке с её любимыми томами, о тихих вечерах за чтением, об исследованиях, которые они с дядей продолжат, о простой, понятной жизни без магических дворов, интриг и смертельно опасных чар.

Медальон на её шее потеплел, словно в поддержку этих мыслей, напоминая о её человеческих корнях и привязанностях.

“Пойдёмте, мисс Блэквуд,” — сказал Финвэль без всякого выражения, его голос вернулся к привычной ледяной формальности, словно вчерашний танец и шёпот признаний были лишь сном.

Он церемонно указал на светящуюся арку портала, где серебристый туман формировал мост между мирами. Морозные узоры на его коже сложились в официальные, ритуальные конфигурации, но в глубине его прозрачных глаз Артемизия могла заметить что-то, противоречащее холодному тону — отголосок того огня, который разгорался между ними под тремя лунами.

“Мистер Блэквуд, следуйте за нами,” — добавил он, обращаясь к Сайрусу с формальной учтивостью.

Дарниэль занял позицию с другой стороны портала, формируя с Финвэлем своеобразные врата, через которые должны были пройти их подопечные. Теневые узоры на его коже мерцали в такт пульсации серебристого тумана в арке.

Момент истины настал. Артемизия бросила последний взгляд на хрустальный зал, на лица фейри, на странный, прекрасный и опасный мир, который она покидала. Её пальцы инстинктивно коснулись медальона на шее, словно ища подтверждения правильности выбора.

Сайрус протянул руку, и она благодарно приняла её — человеческий контакт, якорь реальности среди магического тумана. Созвездия линий на его коже мягко пульсировали, сливаясь с огненными узорами на её, создавая мост между двумя частями одной семьи.

Они шагнули вперёд одновременно, приближаясь к мерцающей арке портала. Серебристый туман внутри него колыхался, формируя проход между мирами, показывая смутные очертания улиц Королингена вдалеке.

Финвэль и Дарниэль двинулись синхронно по обе стороны от них, сопровождая свою часть договора до конца, их собственные фигуры уже начинали приобретать более человеческий вид, готовясь к переходу в мир людей.

Серебристый туман портала окутал их, и на мгновение мир растворился в переливающейся дымке, где невозможно было различить верх и низ, прошлое и будущее. А затем туман рассеялся, и перед ними снова лежала Тропа Сумерек — мистический путь между мирами.

Но теперь она была куда менее зыбкой. Если во время первого путешествия Тропа казалась призрачной, едва видимой нитью в хаосе мерцающего тумана, то сейчас перед ними простиралась широкая дорога из серебристо-голубого света, с чёткими краями и стабильной структурой. По обеим сторонам всё ещё колыхался межпространственный хаос, но сама Тропа излучала надёжность, словно мост, укреплённый древней магией.

“Вторая печать,” — произнёс Сайрус с ноткой учёного удовлетворения в голосе. “Поток магии между мирами стабилизировался.”

Финвэль и Дарниэль, ступив на Тропу, начали меняться. Их неземная красота не исчезла полностью, но смягчилась, стала менее очевидной. Морозные узоры на коже Финвэля побледнели до едва заметных отметин, а теневые паттерны Дарниэля почти растворились, оставив лишь намёк на иную природу.

Путь оказался коротким — удивительно коротким по сравнению с долгими блужданиями по туманным тропам при их первом переходе. Словно они и правда перешли обычный мост между соседними берегами, а не границу между двумя мирами. Открытие второй печати изменило саму природу перехода, сделав его доступным и почти простым.

Реальность вокруг них постепенно уплотнялась, туман рассеивался, обнажая всё более знакомые очертания. Сначала это были лишь неясные силуэты книжных шкафов и столов, затем — более чёткие контуры предметов, и наконец, с последним шагом, они ступили в пространство рабочего кабинета Сайруса Блэквуда.

Знакомый запах старых книг, бумаги и чернил обволакивал их, словно приветствуя дома. Массивный дубовый стол, заваленный рукописями и картами, книжные шкафы до потолка, научные инструменты, старинные артефакты на полках — всё было на своих местах, словно они отсутствовали не дни, а лишь несколько часов.

Сквозь окна с тяжёлыми шторами пробивался солнечный свет — настоящий, человеческий солнечный свет, золотистый и тёплый, а не серебристо-холодный, как в мире фейри.

“Мы дома!” — вырвалось у Артемизии, и её голос, впервые за долгое время, звучал без малейших мелодичных ноток фейри — просто человеческая радость и облегчение.

Она сделала несколько шагов вглубь кабинета, касаясь знакомых предметов — корешков книг, потёртой поверхности стола, древнего глобуса с выцветшими континентами — словно заново утверждая их реальность. Огненные узоры под её кожей поблекли до тонких, едва заметных линий, хотя полностью не исчезли — след пребывания в мире фейри и пробуждённого наследия.

Сайрус глубоко вдохнул, его лицо выражало сложную смесь эмоций — облегчение от возвращения домой и тихую грусть учёного, покинувшего место невероятных открытий. Созвездия линий на его руках также стали менее яркими, хотя его глаза всё ещё были затянуты серебристой дымкой — цена, уплаченная за открытие первой печати.

Финвэль и Дарниэль стояли немного в стороне, выглядя почти как обычные люди — высокие, необычно красивые мужчины в изысканных, но уже не магических одеждах. Только внимательный взгляд мог заметить неестественную бледность кожи одного и странные, слишком глубокие тени в глазах другого.

“Договор выполнен,” — произнёс Финвэль, его голос звучал формально и отстранённо, словно завершая деловую сделку.

Вместе с этими словами почти осязаемое напряжение, державшееся между ними с момента заключения договора, внезапно рассеялось. Магическая связь, скреплённая истинными именами, выполнила своё предназначение и распалась, оставляя всех участников свободными от её ограничений.

Стоя посреди человеческого кабинета, заполненного книгами и артефактами, Финвэль выглядел почти обычным человеком — высоким, аристократичным, с необычной бледностью, которую можно было бы списать на недостаток солнечного света. Только его глаза, слишком прозрачные, слишком глубокие, выдавали его истинную природу.

Но Артемизия заметила, что под этой формальной маской в его взгляде мелькнуло что-то иное — тень сожаления или, возможно, того самого огня, который вспыхивал между ними под тремя лунами. Теперь, когда договор был выполнен, его слова о том, что он будет ждать её, приобретали новый смысл — не обязательство, а… приглашение?

Сайрус кивнул — простое, человеческое движение, подтверждающее завершение их необычного соглашения. В его незрячих глазах отразилось облегчение учёного, понимающего, что опасное предприятие наконец завершено.

Ни слова не говоря, Дарниэль и Финвэль развернулись и направились к выходу из кабинета. Никаких магических исчезновений, никаких эффектных трансформаций — они просто пошли к двери, как обычные посетители, завершившие свои дела. Их шаги по потёртому ковру звучали странно обыденно в этом человеческом пространстве.

Артемизия наблюдала, как они уходят, ощущая странное смешение эмоций — облегчение от того, что всё закончилось, но и неожиданную, непрошенную нотку… потери? Словно часть её уходила вместе с ними, возвращаясь в мир серебристого льда и тройных лун.

Они вышли через дверь, как обычные люди — дверь, которая вела на обычную улицу обычного человеческого города. Дверь закрылась с тихим щелчком, оставляя Артемизию и Сайруса наедине в тишине кабинета, нарушаемой лишь тиканьем старинных часов и шелестом бумаг под сквозняком из приоткрытого окна.

“Вот мы и дома,” — произнесла Артемизия, её голос прозвучал странно обыденно после дней, проведённых среди мелодичных речей фейри.

Она медленно осмотрела знакомый кабинет, словно заново изучая каждую деталь — выцветшие корешки книг на полках, тёмное дерево стола, потёртое от многих лет использования, карты на стенах с заметками дяди на полях, пятна чернил на ковре от случайно опрокинутой много лет назад чернильницы.

С ощущением возвращения к чему-то важному, она прошла к письменному столу, где среди бумаг и документов стоял небольшой секретер с выдвижными ящиками. Она опустилась в скрипучее кресло и открыла верхний ящик, в котором её ждал дневник — кожаный переплёт с её инициалами, тот самый, куда она записала все детали воспоминания, принесённого в жертву для открытия второй печати.

Её пальцы, на которых всё ещё виднелись тусклые огненные узоры, замерли над обложкой на мгновение, прежде чем открыть её. Где-то глубоко внутри теплился страх того, что она может обнаружить — или, точнее, не обнаружить — на этих страницах.

Прежде чем Артемизия открыла дневник, дядя подошёл и мягко положил руку ей на плечо. Он уже рассказал ей об утраченном воспоминании — о дне, когда после смерти родителей он взял её к себе, надел на шею защитный медальон и поклялся никогда не оставлять её. О моменте, который определил всю её дальнейшую жизнь.

Но странным было то, что она ничего не почувствовала, когда он говорил — ни движения внутри, ни отклика сердца, ни даже лёгкой грусти. Словно он рассказывал о ком-то другом, о персонаже книги, не имеющем к ней отношения. Магия печати забрала не только само воспоминание, но и эмоциональную связь с ним.

Артемизия открыла дневник и увидела страницы, исписанные её собственным почерком — подробное описание того дня, дословные диалоги, детали обстановки. Слова были там, факты сохранились, но читая их, она ощущала странную отстранённость, словно это была история о незнакомке.

Но по счастью она помнила всё, что было после — как дядя заботился о ней в последующие годы, учил её всему, что знал сам, поддерживал в исследованиях и начинаниях. Эти воспоминания оставались яркими и живыми, наполненными теплом и любовью, и это с ней будет всегда.

Сайрус отошёл к окну, сквозь которое лился тёплый солнечный свет. Он слегка коснулся своего лица, пальцы с тускнеющими созвездиями линий провели по переносице, словно ища что-то отсутствующее.

“Понадобятся очки,” — пробормотал он задумчиво.

Эта маленькая, обыденная фраза внезапно подчеркнула их возвращение в человеческий мир с его простыми решениями и ограничениями. В мире фейри его незрячие глаза с серебристой дымкой видели магические потоки и суть вещей, но здесь, в Королингене, ему снова требовались очки и трость, помощь племянницы при чтении сложных текстов и другие приспособления, заменяющие утраченное зрение.

Артемизия подняла взгляд от дневника, наблюдая, как дядя стоит у окна, освещённый солнцем — маленькая, знакомая фигура в старом сюртуке с потёртыми локтями. Созвездия на его руках уже почти не светились в человеческом мире, хотя их узор всё ещё был отчётливо виден на коже.

Артемизия поняла, что дядя имеет в виду не просто помощь его ослабленному зрению. Очки нужны были ещё и для того, чтобы скрыть от остальных его изменившиеся глаза. Очки с тёмными стеклами, которые не позволят любопытным жителям Королингена заметить неестественное серебристое свечение — след магической трансформации и плата за открытие первой печати.

В мире фейри его незрячие глаза с серебристой дымкой были просто одним из многих проявлений магии, никого не удивляющим. Но здесь, среди обычных людей, они стали бы причиной слухов, страхов и, возможно, даже обвинений в связях с потусторонними силами.

Она поднялась из-за стола и подошла к старому секретеру, где хранились личные вещи дяди. В нижнем ящике нашлись старые очки с тёмными стеклами — те, что он носил в первое время после возвращения из экспедиции, где потерял зрение (как считали все в Королингене).

Артемизия поняла, что дядя имеет в виду не просто помощь его ослабленному зрению. Очки нужны были ещё и для того, чтобы скрыть от остальных его изменившиеся глаза. Очки с тёмными стеклами, которые не позволят любопытным жителям Королингена заметить неестественное серебристое свечение — след магической трансформации и плата за открытие первой печати.

В мире фейри его незрячие глаза с серебристой дымкой были просто одним из многих проявлений магии, никого не удивляющим. Но здесь, среди обычных людей, они стали бы причиной слухов, страхов и, возможно, даже обвинений в связях с потусторонними силами.

“Люди будут задавать вопросы,” — произнесла Артемизия, понимая обеспокоенность дяди. “Ведь когда ты отправлялся на поиски древних руин, у тебя было нормальное зрение.”

Она вспомнила, что с момента открытия первой печати дядя не возвращался в Королинген — до их нынешнего совместного возвращения после открытия второй печати. Теперь им предстояло объяснить его слепоту обществу, не раскрывая истинной причины.

Артемизия подошла к небольшому зеркалу на стене кабинета и внимательно изучила своё отражение. Привычное человеческое лицо, золотисто-рыжие волосы, уже не пылающие, но всё ещё с лёгким внутренним сиянием. И узоры — тонкие золотистые линии под кожей, словно светящиеся вены, проступающие на запястьях, шее и даже слегка на скулах.

Для себя она решила носить тонкие перчатки — узоры то и дело проступали на её коже, особенно когда она волновалась или когда солнечный свет падал под определённым углом. Пусть не такие заметные, как в мире фейри, но при пристальном взгляде их можно было обнаружить.

Она провела пальцем по тонкой золотистой линии на запястье — та мягко засветилась в ответ на прикосновение, как живое существо, реагирующее на внимание. Пока она ещё не умела так владеть магией, чтобы маскировать свой облик подобно фейри в мире людей. Финвэль и Дарниэль могли выглядеть почти обычными людьми, но ей эта способность была недоступна.

“Придётся привыкать к высоким воротникам и длинным рукавам,” — подумала она, мысленно перебирая свой гардероб. “И перчатки… Много перчаток.”

Пока дядя разбирал накопившуюся корреспонденцию, Артемизия занялась домашними делами. Она немного прибралась — нескольких дней отсутствия хватило, чтобы вездесущая пыль осела на столы и полки, тонким серым покрывалом скрывая блеск поверхностей. Странно было снова заниматься такими простыми вещами после всего пережитого — стирать пыльные следы обычной тканью вместо того, чтобы наблюдать, как предметы изменяются от прикосновения магии.

В кухне она обнаружила почерствевший хлеб и пожелтевшие овощи — время в человеческом мире текло иначе, чем в королевстве фейри. Артемизия выбросила испортившиеся продукты и приготовила простой обед из того, что нашлось в кладовой — суп из сушёных грибов и травяной чай не шли ни в какое сравнение с волшебными яствами пира под тремя лунами, но имели своё особое, домашнее очарование.

Привычные дела наполнили Артемизию теплом узнавания — тот самый скрип половицы у камина, знакомый звон старинных часов, отмеряющих время более предсказуемо, чем магические ритмы мира фейри, запах книг и чернил в кабинете дяди. Она поймала себя на том, что улыбается, расставляя тарелки на знакомом столе, и понадеялась, что скоро действительно забудет мир фейри, его опасные чудеса и странную магию, текущую теперь в её венах.

Позже, когда тени начали удлиняться, Артемизия решила пополнить домашние запасы. Она облачилась в простое тёмно-синее платье с высоким воротником, натянула тонкие кожаные перчатки и, после минутного колебания, добавила небольшую шляпку с вуалью — дополнительная защита от слишком внимательных взглядов.

“Я только до пекаря и мясника,” — сообщила она дяде, уже погрузившемуся в изучение накопившихся за их отсутствие писем и газет.

Но едва она сделала несколько шагов от порога их дома, прямо перед ней словно из-под земли выросла миссис Лоусон. Тёмное вдовье платье и неизменный чепец на пышных седых волосах, небольшие и крайне любопытные глаза на круглом лице — такой была соседка Блэквудов. Милая старушка на первый взгляд, но Артемизия знала, что бОльшей сплетницы в округе трудно найти.

“Мисс Блэквуд! Наконец-то!” — воскликнула миссис Лоусон с преувеличенной радостью, не скрывающей жадного любопытства в глазах. “Мы уж беспокоиться начали! Куда это вы пропали на целую неделю?”

“Я и дядя гостили у нашей родственницы из Уэстфилда. Она захворала, и я приехала помочь,” — выдала Артемизия заготовленный ответ, стараясь, чтобы голос звучал естественно.

Она слегка поправила вуаль на шляпке, убедившись, что та достаточно скрывает лицо, особенно скулы, где золотистые узоры проступали наиболее заметно. Пальцы в перчатках сжали ручку маленькой корзинки крепче, когда она заметила, как внимательно миссис Лоусон изучает её наряд и осанку.

“Уэстфилд? О, это же так далеко!” — воскликнула миссис Лоусон, её глаза сузились в хорошо знакомом Артемизии выражении — женщина собирала каждую деталь, чтобы позже обсудить её с другими соседками за чашкой чая. “И кто же эта родственница? Что-то я не припомню, чтобы профессор упоминал о семье в Уэстфилде.”

“Ну вы же знаете моего дядю, он любит говорить лишь о своих исследованиях,” — Артемизия позволила себе мягкую улыбку, стараясь, чтобы она выглядела естественно и дружелюбно, несмотря на внутреннее напряжение. “Женщины же больше говорят о семье.”

Эта маленькая ремарка была рассчитана точно — апелляция к известной эксцентричности профессора Блэквуда и лёгкая женская солидарность должны были отвлечь внимание миссис Лоусон от конкретных деталей их отсутствия.

Внезапный порыв ветра колыхнул вуаль Артемизии, и она инстинктивно отвернулась, чтобы соседка не заметила, как на миг золотистые узоры на её шее вспыхнули ярче от волнения. Повседневное общение оказалось неожиданно сложным испытанием после величественных дворов фейри — здесь требовалась не магия, а тонкое социальное маневрирование.

“А кто эти молодые люди, что выходили от вас сегодня утром?” — глазки миссис Лоусон впились в лицо Артемизии, словно два маленьких буравчика, пытающихся проникнуть сквозь вуаль и кожу прямо в её мысли. В них плескалось жадное предвкушение новой сплетни, которая могла бы стать центральной темой следующих трёх чайных собраний.

Артемизия мысленно выругалась, проклиная невероятную наблюдательность соседки и свою неосторожность. Конечно, миссис Лоусон заметила бы двух невероятно красивых мужчин, выходящих из дома незамужней девушки! Даже в их человеческом обличье Финвэль и Дарниэль выделялись среди обычных людей, как экзотические цветы среди полевых трав.

Но её лицо не выдало внутреннего беспокойства. Артемизия ответила всё также спокойно, с той же мягкой улыбкой:

“Сыновья нашей родственницы, они сопроводили нас на обратном пути.” — она слегка наклонила голову, как бы доверительно добавляя: “Дядя очень ослаб после путешествия, а дороги сейчас не самые безопасные.”

Ей очень хотелось добавить, что задавать слишком много расспросов невежливо, напомнить миссис Лоусон о границах приличия и частной жизни. Но сдержанность взяла верх — её с дядей Сайрусом связывала с этой женщиной долгая история соседства. Они знали миссис Лоусон давно, ещё когда был жив её муж, и ругаться с ней было нежелательно.

Артемизия хорошо понимала механику отношений в их маленьком сообществе. Если вызвать недовольство главной собирательницы новостей квартала, прицел её внимания к их дому становился настолько сфокусированным, что невозможно было спокойно сходить на рынок или в лавку. Каждый выход, каждый гость, каждая доставленная посылка становились объектом пристального изучения и последующих бурных обсуждений.

А теперь, когда у них были секреты куда более значительные, чем обычные тайны эксцентричного профессора и его племянницы, привлекать лишнее внимание было бы крайне неразумно.

“Прошу прощения, миссис Лоусон, мне надо спешить. Лавки скоро закроются, а я хочу приготовить ужин,” — ответила Артемизия самым милым тоном, на который была способна. Она чуть наклонила голову и одарила соседку своей лучшей улыбкой — достаточно вежливой, чтобы не обидеть, но при этом твёрдой, обозначающей конец разговора.

Годы жизни в Королингене научили её этому маленькому социальному танцу — как закончить нежелательную беседу, не создавая врага. Она сделала маленький шаг в сторону, показывая намерение двигаться дальше, рука в перчатке слегка приподняла корзинку, словно напоминая о цели своего выхода.

Пожилая женщина явно была разочарована тем, что не смогла выудить больше информации, но даже она понимала границы приличий. Слишком настойчивое любопытство могло превратить её из уважаемой вдовы в обычную назойливую сплетницу в глазах соседей.

“Конечно, моя милая, простите меня за излишнее внимание,” — ответила миссис Лоусон столь же вежливо, но её маленькие глазки продолжали изучать Артемизию, словно пытаясь проникнуть сквозь вуаль и высокий воротник, чтобы разгадать тайну, которую она безошибочно чувствовала. “Передавайте мои наилучшие пожелания профессору. Может быть, я загляну на днях с пирогом…”

Последняя фраза прозвучала как мягкая угроза продолжения расследования, но Артемизия лишь кивнула и, наконец освободившись, продолжила свой путь к лавкам. С каждым шагом она чувствовала на спине внимательный взгляд соседки, и мысленно пообещала себе поплотнее задёрнуть шторы, как только вернётся домой.

Теперь их дом нуждался в защите не только от любопытных взглядов, но и от более серьёзной опасности разоблачения. Золотистые узоры под её кожей, серебристая дымка в глазах дяди — эти следы мира фейри могли навлечь на них куда большие проблемы, чем обычные сплетни о странной семейке учёного.

В лавках её ждали не менее любопытные взгляды. Булочник и мясник — мистер Джонс и мистер Берд — выразили не меньшее удивление при появлении Артемизии. Округлый, вечно присыпанный мукой мистер Джонс даже остановился на полуслове, рассказывая что-то своему подмастерью, когда колокольчик над дверью его лавки возвестил о приходе Артемизии.

“Мисс Блэквуд! Вот так сюрприз!” — воскликнул он, протирая руки о передник. “Мы уж думали, что вы с профессором опять отправились в какую-нибудь экспедицию! Целую неделю вас не видели!”

Девушку хорошо знали в округе — она покупала здесь хлеб с детства, знала по именам детей мистера Джонса, помнила, когда магазин перестроили после небольшого пожара, — и её исчезновение не прошло незамеченным. Как и небольшие изменения в её внешности, хотя мистер Джонс был слишком вежлив, чтобы откровенно пялиться на её необычно высокий воротник и перчатки в тёплый день.

В лавке мистера Берда история повторилась — высокий, жилистый мясник с усами, похожими на моржовые, внимательно изучал её, пока заворачивал заказанную баранину.

Дома Артемизия наконец смогла отдышаться. Она закрыла дверь, задвинула щеколду и с чувством глубокого облегчения сняла вуаль и перчатки. Золотистые узоры на её коже тотчас отозвались, словно радуясь свободе — тонкие линии под кожей мягко засветились в полумраке прихожей.

Она разложила покупки на кухонном столе и прислушалась к знакомым звукам дома — скрип половиц в кабинете, где дядя Сайрус перебирал свои бумаги, тиканье старинных часов в гостиной, далёкий шум улицы, приглушённый плотными шторами, которые она немедленно задёрнула по возвращении.

Первый день после возвращения прошёл всё-таки не так уж плохо. Да, любопытные взгляды, да, неизбежные вопросы — но они были готовы к этому, заранее продумав объяснения. Никто не заметил тонких золотистых линий под её кожей, никто не увидел, как её волосы иногда вспыхивают странным огнём, когда она волнуется.

Возвращение к нормальной жизни началось, и пусть человеческий мир теперь казался немного блёклым, лишённым того сияния и тех красок, что наполняли королевство фейри, но он был знакомым, безопасным и, главное, их собственным.

Вечером она приготовила баранье рагу с травами — простое, но сытное блюдо, наполнившее дом уютным ароматом тимьяна и розмарина. К ужину они открыли бутылку лёгкого вина из дядиных запасов, разлили по бокалам тёмно-рубиновую жидкость, не светящуюся и не меняющую цвет, как напитки фейри, но приятно терпкую и знакомую.

В столовой, освещённой обычными масляными лампами, они сидели друг напротив друга — Сайрус в тёмных очках, скрывающих его серебристые глаза, Артемизия в домашнем платье с высоким воротником, под которым всё ещё пульсировали золотистые узоры. Огонь в камине отбрасывал тёплые блики на стены, увешанные картами и зарисовками из прежних экспедиций дяди.

И эта трапеза — пусть без волшебства и магии, без изысканных блюд, меняющих вкус с каждым глотком, без парящих в воздухе серебряных подносов — показалась Артемизии чудесной и спокойной. В тишине, нарушаемой лишь потрескиванием поленьев в камине и звоном столовых приборов, было своё особое очарование.

Дядя тоже приходил в себя, его движения становились более уверенными, голос звучал теплее. За столом он с облегчением вздохнул, поднимая бокал в неформальном тосте:

“Как хорошо дома!”

Артемизия долго читала перед сном — один из трактатов дяди об истории магических артефактов, тщетно пытаясь утомить разум до такой степени, чтобы он не успевал порождать мысли о мире фейри, прежде чем она уснёт. В конце концов, утомлённая насыщенным днём, она погрузилась в сон.

Но этот покой долго не продлился. Ночью к Артемизии пришли сны, яркие и живые, словно она не спала вовсе. В них серебристый туман клубился вокруг её постели, постепенно рассеиваясь, чтобы открыть не потолок её спальни в Королингене, а бескрайнее ночное небо мира фейри. Три танцующие луны зависли прямо над ней, точно как в ночь праздника Зимней Луны — идеальное выравнивание, усиливающее магию, пробуждающее древние связи.

А затем сквозь серебристое сияние до неё донёсся знакомый шёпот, прохладный как горный ручей, но обжигающий сильнее огня: “Я буду ждать тебя здесь.”

Голос Финвэля был настолько реальным, что огненные узоры под её кожей вспыхнули во сне, отбрасывая на стены спальни золотистые блики, как напоминание о том, что часть её существа навсегда осталась в мире серебристого льда и тройных лун.

Проснулась Артемизия тяжело, словно выныривая из глубокого колодца. Серый утренний свет, проникающий сквозь щели в шторах, казался слишком обыденным, слишком блёклым после серебристого сияния трёх лун. Она лежала неподвижно, ощущая, как две части её существа борются друг с другом.

Сны не хотели отпускать её — они цеплялись за сознание тонкими нитями воспоминаний, затягивали обратно в мир чудес и опасностей. Шёпот Финвэля звучал в ушах так отчётливо, словно он стоял у самой постели. “Я буду ждать тебя здесь…”

И что-то в её душе хотело последовать за этим шёпотом, хотело вернуться туда, где мир сиял красками, недоступными человеческому глазу, где магия текла свободно и открыто. Огненные узоры под её кожей пульсировали сильнее обычного, золотистые линии образовывали сложные узоры на руках и шее — там, где пробуждённая кровь фейри ощущала и свой дом тоже.

Знакомая, человеческая спальня внезапно показалась клеткой — тесной, ограниченной, лишённой той глубины и величия, что наполняли мир за Тропой Сумерек.

Она встала через силу, словно её тело весило вдвое больше обычного. Каждое движение требовало сознательного усилия — будто часть её существа сопротивлялась, предпочитая вернуться в сон, где три луны и шёпот ледяного фейри казались реальнее утреннего Королингена.

Артемизия доковыляла до умывальника и, не колеблясь, плеснула в лицо холодной водой. Она повторила это несколько раз, позволяя ледяным струйкам стекать по шее и за воротник ночной сорочки. Физическое ощущение холода действовало отрезвляюще — острое, однозначно реальное.

Это помогло ей немного прийти в себя. Туман волшебных снов постепенно рассеивался, уступая место привычным утренним мыслям о предстоящем дне, о завтраке для дяди, о продолжении исследований.

Взглянув в зеркало, она увидела своё лицо — обычные черты, золотисто-рыжие волосы, уже не пылающие, но всё ещё с лёгким внутренним сиянием, и тонкую вязь золотистых узоров под кожей, напоминающую о том, что часть её навсегда изменилась.

Завтрак, уборка дома, разбор накопившейся за их отсутствие почты — повседневность вскоре поглотила Артемизию своими заботами и простыми радостями. Она помогала дяде систематизировать записи, сделанные в мире фейри, переводя их магические особенности в формат понятный человеческой науке.

Погружаясь в привычный ритм, она вновь и вновь напоминала себе, что скоро мир фейри перестанет её волновать. Что сны о трёх лунах будут приходить всё реже, что странное томление при воспоминании о ледяном взгляде Финвэля ослабнет, что тяга к чудесам и магии уступит место человеческим привязанностям.

Но иногда, помешивая суп на кухне, она замечала, как маленькие искры срываются с кончиков её пальцев, когда мысли невольно возвращались к дворцу из хрусталя и льда. Или как, читая книгу в гостиной, она вдруг обнаруживала, что последние полчаса смотрит не на страницы, а на игру света в оконном стекле, напоминающую мерцание хрустальных шпилей на закате.

Дядя тем временем занялся подготовкой новой статьи для одного из научно-магических журналов. “Элементаль” — престижное издание, публикующее работы на стыке естественных наук и теоретической магии, всегда с энтузиазмом принимало материалы профессора Блэквуда, известного своими неортодоксальными, но тщательно обоснованными теориями.

Писать, как прежде, он больше не мог — серебристая дымка в глазах лишила его возможности видеть обычный мир. Но в этом помогала ему Артемизия, превратившись в его руки, глаза и перо. Они выработали новый рабочий ритуал: дядя расхаживал по кабинету, диктуя текст статьи, а она сидела за его столом и печатала на машинке, изредка задавая уточняющие вопросы или предлагая стилистические правки.

Статья раскрывала связь чувств с магией и природой — тему, которая после их приключений обрела для них обоих совершенно новый смысл. То, что раньше было лишь теоретическими построениями, теперь подтверждалось их личным опытом взаимодействия со стихийной магией фейри.

“Эмоциональные состояния не просто сопровождают магические явления, но и во многих случаях служат их катализаторами,” — диктовал Сайрус, и Артемизия невольно вспоминала, как огненные узоры под её кожей вспыхивали ярче от волнения или как лёд и пламя резонировали в танце под тремя лунами.

О фейри же они не упоминали ни одного слова. Всё их невероятное путешествие, открытие печатей, танцы под тремя лунами, магические дворы и древние договоры — всё это осталось за границами текста, превратившись в зашифрованные намёки и абстрактные теоретические построения.

Они оба понимали опасность открытого обсуждения мира за Тропой Сумерек. Человеческое общество не было готово к таким знаниям, а сами фейри предпочитали сохранять дистанцию между мирами. В академических кругах даже само существование фейри оставалось предметом споров, и заявить о личном опыте общения с ними означало бы подписать себе научный приговор.

Вместо этого они облекали свои новые знания в язык теоретической магии, говоря о “потенциальных взаимодействиях противоположных стихийных энергий” там, где подразумевали танец льда и пламени, или о “невербальных магических контрактах” вместо клятв, скреплённых истинными именами.

Иногда Артемизия ловила взгляд дяди поверх тёмных очков — взгляд, полный понимания общей тайны, разделённой только между ними двумя.

Однажды вечером, когда Артемизия заканчивала убирать посуду после ужина, неясное беспокойство заставило её подойти к окну. Отодвинув тяжёлую занавеску, она увидела, как над горизонтом города восходит полная луна — большая, серебристая, почти неестественно яркая.

В тот же миг она почувствовала, что золотистые линии под кожей снова волнуются, пробуждаясь от странной спячки. Они задвигались, словно живые существа, ощутившие присутствие родственной силы, а кончики пальцев знакомо покалывало, как перед высвобождением магии.

Она отпрянула от окна, сбрасывая перчатки, чтобы лучше видеть происходящее. По её рукам разбегались тонкие огненные узоры, становясь ярче с каждой секундой, пульсируя в такт неведомому ритму.

Этих ощущений не случалось вот уже две недели — ровно столько прошло с момента их возвращения из мира фейри. Дни, заполненные обыденными делами, почти убедили её, что магия постепенно угасает, что её человеческая природа берёт верх над пробуждённым наследием.

Но чем выше поднималась луна, видимая теперь из каждого окна дома, тем сильнее волновалась её магия. Узоры под кожей складывались в сложные конфигурации, словно отвечая на невидимый зов, а волосы начали испускать едва заметное золотистое сияние.

Однажды вечером, когда Артемизия заканчивала убирать посуду после ужина, неясное беспокойство заставило её подойти к окну. Отодвинув тяжёлую занавеску, она увидела, как над горизонтом города восходит полная луна — большая, серебристая, почти неестественно яркая.

В тот же миг она почувствовала, что золотистые линии под кожей снова волнуются, пробуждаясь от странной спячки. Они задвигались, словно живые существа, ощутившие присутствие родственной силы, а кончики пальцев знакомо покалывало, как перед высвобождением магии.

Она отпрянула от окна, сбрасывая перчатки, чтобы лучше видеть происходящее. По её рукам разбегались тонкие огненные узоры, становясь ярче с каждой секундой, пульсируя в такт неведомому ритму.

Этих ощущений не случалось вот уже две недели — ровно столько прошло с момента их возвращения из мира фейри. Дни, заполненные обыденными делами, почти убедили её, что магия постепенно угасает, что её человеческая природа берёт верх над пробуждённым наследием.

Но чем выше поднималась луна, видимая теперь из каждого окна дома, тем сильнее волновалась её магия. Узоры под кожей складывались в сложные конфигурации, словно отвечая на невидимый зов, а волосы начали испускать едва заметное золотистое сияние.

Она поспешила в кабинет дяди, стараясь не касаться ничего вокруг — от кончиков пальцев срывались крошечные искры, опасные для бумаг и книг. Кожа светилась всё ярче, и Артемизия невольно задумалась, не видно ли этот свет с улицы, сквозь щели в шторах.

Дверь в кабинет была приоткрыта. Внутри горела лишь одна лампа, отбрасывая мягкий свет на стол, заваленный бумагами и древними фолиантами. Сайрус не спал, хотя час был поздний. Он сидел в своём любимом кресле, его фигура казалась неподвижной и странно напряжённой.

Его взгляд, скрытый за тёмными очками, был устремлён в окно, задёрнутое плотными шторами. Но Артемизия поняла, что дядя не просто смотрит — он чувствует. Созвездия линий на его руках светились ярче, чем обычно, образуя узор, напоминающий лунные фазы.

“И ты тоже,” — тихо произнёс он, не оборачиваясь, каким-то образом осознав её присутствие. “Луна зовёт.”

“Так будет теперь всегда?” — спросила Артемизия, её голос дрожал от смеси страха и странного возбуждения.

Она вошла в кабинет, закрыв за собой дверь. Магия бурлила в ней всё сильнее, требуя какого-то выхода — огненные узоры под кожей пульсировали почти болезненно, волосы начали шевелиться, словно в невидимом потоке энергии, а кончики пальцев испускали крошечные золотистые искры при каждом движении.

Сайрус медленно повернулся к племяннице. Он снял тёмные очки, обнажая глаза, затянутые серебристой дымкой, которая сегодня светилась особенно ярко, словно отражая полную луну.

“Не всегда с такой силой,” — ответил он, и созвездия линий на его руках изменили конфигурацию, как будто реагируя на её присутствие. “Но да, полнолуние будет пробуждать то, что теперь течёт в наших венах. Особенно в твоих.”

“И что мне с этим делать?” — вырвалось у Артемизии, в её голосе смешались отчаяние и раздражение.

Она опустилась в кресло напротив дяди, стараясь держать руки подальше от бумаг и книг — искры, срывающиеся с пальцев, уже оставили маленькие подпалины на ковре. В памяти всплывали уроки контроля, полученные в мире фейри: глубокое дыхание, концентрация, направление потока энергии через определённые каналы.

Она вспоминала всё, что узнала в Зале Отражений, и пыталась усмирить своё пламя — представляя его как послушный поток, а не дикий пожар. На несколько секунд это помогало, золотистые узоры бледнели, но затем серебристый лунный свет, просачивающийся сквозь щели в шторах, словно подстёгивал магию, и она вспыхивала с новой силой.

“Я не могу так жить,” — прошептала она, глядя на свои светящиеся руки. “Не могу прятаться за перчатками и высокими воротниками всю оставшуюся жизнь. Но потребность как-то выразить это пламя не утихает. Оно… требует выхода.”

Её взгляд беспокойно блуждал по кабинету, ища что-то, сама не зная что. Книги на полках, карты на стенах, артефакты в стеклянных витринах, древние инструменты на столе — всё казалось одновременно знакомым и чужим, словно смотреть на них она стала совсем другими глазами.

Ей хотелось что-то сделать, совершить что-то, к чему подталкивала её изменившаяся сущность. Руки сами тянулись к предметам, как будто желая прикоснуться, изменить, преобразить. Магия трансформации, дар Лунной Цитадели, проснувшийся в её крови, жаждал творить, создавать новые формы из существующих.

Украшенный резьбой деревянный глобус в углу кабинета внезапно привлёк её внимание. Обычный предмет, с выцветшими континентами и потёртыми от времени океанами. Но сейчас она видела в нём нечто большее — возможность, холст для магии, которая пульсировала на кончиках её пальцев.

Она поднялась одним плавным движением, как будто её тело на мгновение забыло о человеческих ограничениях. Движимая неодолимым порывом, словно лунный свет и огненная кровь принимали решение за неё, Артемизия пересекла кабинет и остановилась перед старым глобусом.

На миг она замерла, наблюдая, как золотистое сияние из её пальцев тянется к потёртой поверхности глобуса, словно живые нити света, ищущие соединения. Затем, решившись, она положила ладони на древесину.

Эффект был мгновенным и поразительным. Золотистый свет хлынул из её рук в глобус, расходясь по линиям континентов, заполняя трещины и потёртости, проникая в саму структуру дерева. Под её пальцами материя изменялась — не разрушаясь, но преображаясь, находя новую форму, новую сущность.

Сайрус, несмотря на свою слепоту, ощущал происходящее — созвездия на его руках реагировали на всплеск магии, а серебристая дымка в глазах колыхалась, словно от невидимого ветра.

Глобус преображался на глазах — древесина, из которой он был сделан, словно пробуждалась от векового сна. Потускневшие краски континентов вспыхнули новыми, невиданными оттенками: океаны засияли глубоким сапфировым светом, пустыни заискрились золотом, леса запульсировали изумрудной жизнью. Но изменения не ограничивались цветом — сама структура материала трансформировалась, становясь чем-то средним между древесиной и кристаллом, сохраняя теплоту первой и сияние второго.

Артемизия ощущала, как уходит её напряжение. С каждым мгновением, с каждой волной магии, перетекающей из её пальцев в преображающийся глобус, внутренний жар, бушевавший в крови, находил выход, превращаясь в созидательную силу, а не разрушительный пожар. Она почувствовала странное облегчение — словно всё это время сдерживала дыхание и наконец смогла выдохнуть.

Старые материки обретали новую глубину, маленькие горные хребты поднимались над поверхностью, становясь трёхмерными, реки превращались в тонкие ручейки текущего света. Места, которые Артемизия знала или изучала, выделялись ярче — магия откликалась на её знания и воспоминания, переплетая их с трансформацией материи.

Наконец преображенный глобус сиял в неярком свете кабинета, словно маленькое солнце, озаряющее комнату мягким золотистым светом. Он казался ожившим миниатюрным миром — континенты медленно дышали, словно во сне, горные хребты переливались перламутром, а океаны мерцали глубиной, в которой изредка мелькали крошечные силуэты морских созданий.

Магия не только обновила его, она словно вдохнула в него жизнь. Миниатюрные облака плыли над поверхностью, формируя настоящие погодные системы, крошечные леса шелестели невидимым ветром, а в некоторых местах, где находились крупные города, мерцали огоньки, похожие на звёзды, упавшие на землю.

Артемизия медленно отняла руки, глядя на свою работу с изумлением и восторгом. Напряжение покинуло её тело, огненные узоры под кожей успокоились, приняв более гармоничный, упорядоченный узор. Она чувствовала странное удовлетворение, какого никогда не испытывала прежде — словно нашла часть себя, о существовании которой не подозревала.

Дядя не отрываясь смотрел на глобус, его серебристые незрячие глаза странно мерцали в отражённом свете. Созвездия линий на его руках вспыхивали и гасли, словно реагируя на волны магии, исходящие от преображённого предмета. Оставалось только гадать, что видят его глаза — не обычное физическое зрение, но магическое восприятие, полученное в обмен на открытие первой печати.

“Ты наполнила его светом,” — сказал он наконец, и в его голосе звучало благоговение учёного перед неизведанным явлением. “И превратила в магический артефакт.”

Он осторожно приблизился и поднёс руки к глобусу, не касаясь, но ощущая его энергию кончиками пальцев, отмеченными созвездиями линий.

“Это не просто украшение или иллюзия,” — продолжил он с растущим волнением. “Ты изменила его сущность. Вложила частицу своей магии в материальный предмет. Создала нечто, чего не существовало прежде.”

“Я будто сделала то, что должна… будто… будто это моя жизнь,” — вымолвила Артемизия, и её слова потрясли её саму.

Она прижала руку ко рту, словно пытаясь удержать непрошеное признание, но было поздно. Правда, которую она старательно избегала все эти дни, вырвалась наружу, обретя голос. Огненные узоры под её кожей вспыхнули с новой силой, словно отзываясь на искренность эмоции.

Сайрус повернулся к племяннице, его лицо выражало понимание и сочувствие, но не удивление. Словно он давно ожидал этого момента прозрения.

“Кровь фейри — не просто примесь в твоих венах,” — мягко произнёс он. “Это часть того, кто ты есть. И возможно… кем ты должна стать.”

В тишине кабинета слова повисли между ними — неизбежные, как восход луны. Преображённый глобус продолжал вращаться, излучая мягкое сияние, словно живое доказательство её истинной природы.

“Но я не хочу, не хочу в мир фейри,” — сказала Артемизия, отступая от сияющего глобуса, словно пытаясь физически дистанцироваться от того, что он символизировал. “Там слишком мало правды, слишком много обмана.”

Её голос звучал твёрдо, несмотря на внутреннюю борьбу, отражавшуюся в пульсации огненных узоров под кожей. Она обхватила себя руками, как будто защищаясь от невидимого холода.

“Несмотря на кровь фейри, я человек и хочу им остаться.”

Сайрус медленно кивнул, его слепые глаза, казалось, видели глубже, чем когда-либо при жизни.

“Быть человеком — это не только происхождение,” — тихо произнёс он. “Это выбор. Выбор ценностей, привязанностей, способа взаимодействия с миром.”

Он жестом указал на преображённый глобус, теперь излучающий мягкое, почти уютное сияние.

“Ты можешь использовать свой дар здесь, в нашем мире. Как человек, несущий свет.”

“А может применять его и в мире фейри,” — добавил он неожиданно, и его голос звучал задумчиво, словно озвучивая мысль, впервые пришедшую ему в голову. “Главное — чтобы ты оставалась собой всегда и везде, а мир уже второстепенен.”

Артемизия замерла, удивлённая этими словами. Она смотрела на дядю с недоумением — человека, который всегда был оплотом рациональности и науки, теперь предлагающего ей возможность, которую она не осмеливалась рассматривать.

Сайрус приблизился, его руки с созвездиями линий мягко светились в полумраке кабинета.

“Границы между мирами становятся тоньше благодаря открытию печатей,” — продолжил он. “Возможно, твоё предназначение — быть мостом между ними. Не полностью человеком, не полностью фейри, но чем-то большим — кем-то, кто может ходить по обоим путям, сохраняя свою сущность.”

Преображённый глобус словно откликнулся на его слова, его сияние изменилось, образуя на поверхности новые пути и связи между континентами — тонкие золотистые линии, соединяющие далёкие земли.

“Но в мире фейри…” — Артемизия замолчала, её взгляд затуманился, когда перед внутренним взором пронеслись воспоминания.

Ей вспомнились все эти бесчисленные приглашения после ритуала открытия второй печати — фейри всех трёх королевств, окружавшие её кольцом, наперебой предлагавшие показать свои владения, библиотеки, сады. Янтарный Всполох и его многозначительное “разыщите меня”. Чёрный Шёлк с его намёками на связь её фамилии с Теневой Обителью. Финвэль, чей лёд превращался в огонь от её прикосновения.

Она ясно представила, в какие интриги её захотят вовлечь — сделать инструментом в древнем противостоянии королевств, фигурой в играх, правила которых она едва начинала понимать. Использовать её редкую магию для своих целей, её смешанную кровь как оружие или средство влияния.

“Они не оставят меня в покое,” — тихо произнесла она. “Для них я ценный ресурс, редкость… или угроза.”

“Но в мире фейри…” — Артемизия замолчала, её взгляд затуманился, когда перед внутренним взором пронеслись воспоминания.

Ей вспомнились все эти бесчисленные приглашения после ритуала открытия второй печати — фейри всех трёх королевств, окружавшие её кольцом, наперебой предлагавшие показать свои владения, библиотеки, сады. Янтарный Всполох и его многозначительное “разыщите меня”. Чёрный Шёлк с его намёками на связь её фамилии с Теневой Обителью.

И… Финвэль. Его образ возник в её памяти ярче остальных — танец под тремя лунами, когда лёд и пламя нашли невозможную гармонию, его прощальный шёпот: “Я буду ждать тебя здесь”. Что-то в ней откликалось на его присутствие иначе, чем на других фейри, словно между ними существовала связь, выходящая за рамки простого притяжения противоположностей.

Она ясно представила, в какие интриги её захотят вовлечь — сделать инструментом в древнем противостоянии королевств, фигурой в играх, правила которых она едва начинала понимать. И даже Финвэль, при всём его особом отношении к ней, был частью этого мира интриг и хитросплетений.

“Они не оставят меня в покое,” — тихо произнесла она, хотя образ ледяного фейри продолжал волновать её мысли. “Для большинства из них я ценный ресурс, редкость… или угроза.”

“Следуй только своему сердцу,” — сказал Сайрус, его голос звучал мягко и мудро. Созвездия на его руках сложились в узор, напоминающий компас — древний символ поиска пути.

“И не все фейри таковы, в этом плане они не отличаются от людей,” — добавил он, словно читая её мысли о Финвэле. “Среди них есть те, кто стремится к власти и манипуляциям, но есть и те, кто способен на искренность и верность.”

Он приблизился к преображённому глобусу, который теперь медленно вращался, освещая кабинет мягким золотистым светом. Его пальцы, отмеченные созвездиями, зависли над миниатюрным континентом.

“За тысячелетия существования фейри обрели репутацию лживых и коварных существ. Во многом заслуженно,” — признал он. “Но помни, что любое обобщение — само по себе ложь. Каждый, будь то человек или фейри, заслуживает быть судимым по своим собственным поступкам.”

Его слова падали Артемизии прямо в душу, словно капли дождя на иссушенную землю. Каждое предложение находило отклик в самых глубинах её существа, там, где сомнения и страхи переплетались с новообретённой силой и непонятными, но мощными чувствами.

Огненные узоры под её кожей отреагировали на эту внутреннюю гармонию — они изменили свой рисунок, из хаотичных вспышек превратившись в плавные, почти музыкальные линии. Волосы Артемизии мягко засветились, окружая её голову тёплым золотистым ореолом.

Она смотрела на преображённый глобус, на маленькие земли и океаны, созданные её собственной силой, и в этот момент что-то прояснилось в её душе. Дядины слова не просто утешали — они освещали путь, о существовании которого она боялась даже думать. Путь, где ей не нужно было выбирать между двумя мирами, отрекаясь от одного в пользу другого.

“А ты, дядя, вспоминаешь мир фейри? Кем ты себя ощущаешь сейчас?” — спросила она, вдруг осознав, что всё это время была так поглощена собственными переживаниями, что почти не задумывалась о том, через что проходит её дядя.

Сайрус снял тёмные очки, полностью обнажая серебристую дымку, затянувшую его глаза. Он помолчал, обдумывая ответ, созвездия линий на его руках медленно перестраивались, словно отражая ход его мыслей.

“Я вспоминаю,” — наконец произнёс он. “Каждую ночь, когда закрываю глаза. Парадоксально, не правда ли? Физически слепой, я вижу яснее, чем когда-либо.”

Он медленно опустился в своё кресло, продолжая говорить:

“Кем я себя ощущаю? Учёным, Артемизия. Всегда прежде всего учёным. Но теперь моя лаборатория стала больше, мои инструменты — тоньше, а вопросы — глубже.”

“А ты бы хотел вернуться?” — почти прошептала она, боясь услышать ответ, который мог бы повлиять на её собственное решение.

Сайрус замер, его серебристые глаза словно смотрели сквозь стены дома, сквозь весь человеческий мир — туда, где хрустальные шпили дворца фейри пронзали небо иной реальности. Созвездия на его руках засияли ярче, образуя узор, похожий на ворота или дверь.

“Я учёный, Артемизия,” — произнёс он наконец, и в его голосе смешались тоска и смирение. “Представь библиотеки, полные знаний, которым тысячи лет. Представь артефакты, созданные магией, о которой наш мир давно забыл. Представь существ, чьи воспоминания простираются на эпохи.”

Он сделал паузу, его пальцы легко коснулись преображённого глобуса.

“Часть меня жаждет вернуться. Часть меня никогда не покидала тот мир,” — признался он. “Но я понимаю цену такого выбора. И я не хочу, чтобы моё желание стало бременем для твоего решения.”

Они замолчали, погружённые в собственные мысли и чувства. Кабинет наполнился тишиной — не пустой, но насыщенной невысказанными возможностями и непринятыми решениями.

Мысли Артемизии вновь смешались в водоворот противоречий — человеческая природа и пробуждённое наследие фейри, привычный мир Королингена и манящие чудеса серебристых шпилей, обыденная жизнь и магические трансформации. Сейчас она не смогла бы дать ясный ответ о том, чего она желает по-настоящему, куда зовёт её сердце.

Но слова дяди бились внутри неё, словно второе сердце, задающее ритм её собственным размышлениям. Следуй своему сердцу. Не все фейри одинаковы. Путь может пролегать между мирами. И она слушала это биение, в эту минуту они были единственным, чему она могла доверять.

Преображённый глобус медленно вращался между ними, его мягкое сияние освещало две фигуры — едва заметные огненные узоры под кожей Артемизии и созвездия линий на руках Сайруса пульсировали в унисон, словно переговариваясь на языке, для которого не существовало слов.

“Уже поздно,” — произнёс Сайрус, его голос был мягким, но в нём слышалась усталость после долгого, эмоционально насыщенного вечера. “Пойдём отдыхать, дитя моё.”

Он поднялся из кресла с той особой осторожностью, которая стала привычной после потери зрения. Созвездия линий на его руках мерцали теперь тише, словно тоже готовясь ко сну.

Артемизия кивнула, хотя знала, что дядя не может увидеть этот жест. Она бросила последний взгляд на преображённый глобус, который продолжал вращаться, излучая мягкое сияние. Ожившие континенты и миниатюрные океаны теперь будут освещать кабинет всю ночь — первое настоящее творение её пробуждённой магии, мост между её человеческой жизнью и наследием фейри.

“Спокойной ночи, дядя,” — произнесла она, поднимаясь и предлагая ему руку. Вопросы о двух мирах, о Финвэле, о её месте между реальностями оставались без ответов, но сейчас это казалось не таким важным. Завтра будет новый день.